Культура  ->  Музыка  | Автор: | Добавлено: 2015-05-28

Емельян Пугачёв – историческая личность

Емельян Пугачёв – историческая личность

Емельян Иванович Пугачёв

(1742—10 (21) января 1775, Москва) — донской казак, предводитель Крестьянской войны 1773—1775 годов в России. Пользуясь слухами, что император Пётр III жив, Пугачёв назвался им; он был одним из нескольких десятков самозванцев, выдававших себя за Петра, и самым удачным из них. Почва для восстания была готова: недовольство казаков, лишаемых воли, волнение крестьян, ожидавших освобождения после отобрания крестьян у монастырей, движение среди горно-заводских крестьян. Немногие казаки верили, что Пугачёв являлся Петром III, но все пошли за ним. Скрывая безграмотность, он не подписывал своих манифестов; впрочем, сохранился его «автограф» на отдельном листе, имитирующий текст письменного документа, по поводу которого он говорил грамотным сподвижникам, что написано «по-латыни».

До восстания

Емельян Пугачёв родился в станице Зимовейской Донской области. Отец — Иван Михайлович Пугачёв, скончался в 1762 году, мать — Анна Михайловна, скончалась около 1771 года. Фамилия Пугачёв произошла от прозвища деда — Михаила Пугача. В семье, кроме Емельяна, был брат — Дементей и две сестры — Ульяна и Федосья. Как указывал на допросе сам Пугачёв, семья его принадлежала к официальной православной вере, в отличие от большинства донских и яицких казаков, придерживающихся старой веры. В молодости Пугачев вместе с отцом занимался хлебопашеством; раскольником он никогда не был. На службе с 18 лет, в 19 лет женился на Софье Дмитриевне Недюжевой, казачке станицы Есауловской.

Через неделю после свадьбы Пугачев был послан вместе с другими казаками в Пруссию, под начальство графа З. Г. Чернышева. Походным атаманом донских полков в армии был полковник Илья Денисов. Он взял Пугачева к себе в ординарцы. Раз ночью, во время тревоги, Пугачев упустил одну из лошадей, принадлежавших Денисову, за что и был наказан "нещадно" плетью.

Участвовал в Семилетней войне 1756—1763, со своим полком состоял в дивизии графа Чернышева. Со смертью Петра III войска были возвращены в Россию. С 1763 по 1767 год Пугачёв проходил службу в своей станице, где у него в 1764 году родился сын Трофим и 1768 году — дочь Аграфена. В перерыве между рождениями детей Пугачёв был командирован в Польшу с командой есаула Елисея Яковлева для поиска и возвращения в Россию бежавших старообрядцев.

С началом русско-турецкой войны в 1769 году Пугачёв в команде полковника Кутейникова направляется к Бендерам. При взятии Бендер 16 (27) сентября 1770 г. под командованием графа Панина отличился и хорунжий Пугачёв. После отвода войск на зимние квартиры в Елизаветград в 1771 году Пугачёв заболел («. и гнили у него грудь и ноги»). Полковник Кутейников направил его на Дон в составе команды из ста казаков для замены лошадей. По причине болезни Пугачёв не мог вернуться обратно, поэтому он нанял замену — «Глазуновской станицы (на реке Медведице) казака Бирюкова, коему он за то дал две лошади с седлами, саблю, бурку, зипун синей, харч всякой и денег двенадцать рублев». Сам же направился в войсковую столицу Черкасск проситься в отставку. В отставке ему отказали, предложив лечиться в лазарете или самостоятельно. Пугачёв предпочёл лечиться самостоятельно, после чего направился повидать свою сестру Феодосию с зятем Симоном Павловым в Таганрог, где последний проходил службу. В разговоре с зятем Пугачёв узнал, что тот с несколькими товарищами хочет бежать со службы и вызвался помочь ему. После поимки Павлов рассказал об обстоятельствах побега, в результате чего Пугачёв вынужден был скрываться, был неоднократно задержан и бежал.

Скитался некоторое время по станицам, а в конце 1771 года ушел на Терек и был принят в терское семейное войско, так как там не знали, что он был беглый казак. Различными обещаниями Пугачеву удалось склонить тамошних казаков избрать его своим атаманом, но 9 февраля 1772 года он был пойман при выезде из Моздока, посажен на гауптвахту и прикован цепью к стулу. На цепи он просидел три дня, после чего ему удалось бежать. Пугачев вернулся на родину; здесь, с его согласия, жена его донесла начальству о возвращении мужа. Он был арестован и отправлен в Черкасск. Дорогой он встретил знакомого казака Лукьяна Худякова, представил ему дело в таком виде, что он страдает от гонения на него старшин, клялся, что серьезного дела за ним нет, и просил взять его на поруки. Худяков поверил и вызвался, под своею порукой, отвезти Пугачева в Черкасск.

На другой день он велел своему сыну оседлать две лошади и ехать с Пугачевым. По дороге Пугачев бросил сына Худякова и убежал на реку Койсуху, где поселены были выведенные из Польши раскольники. Здесь, в слободе Черниговке, Пугачев искал человека, который бы свез его к казачьей команде. Ему указали на раскольника Ивана Коверина. С пасынком его, Алексеем Ковериным, Пугачев и отправился в путь. Дорогой он заявил Алексею, что собственно не к команде он едет, а хочется ему пожить для Бога, да не знает он, где бы сыскать богобоязливых людей. Алексей свез его на хутор к раскольнику Осипу Коровке, из Кабаньей слободы Изюмского полка. Коровка отнесся сначала с недоверием к Пугачеву, но последнему удалось убедить его, что в Кременчуге у него осталось серебро и платье, так как при возвращении его из-под Бендер их не пропустили вследствие чумы, и что возле Бендер населяются новые слободы и жить там свободно. У Пугачева не было паспорта, но Коровка послал с ним сына, дав ему свой паспорт.

Пугачев вместе с сыном Коровки отправился в Кременчуг, оттуда в Крюков и далее к Елизаветинской крепости, но по дороге они узнали, что никаких поселений под Бендерами нет, и решили ехать в Стародубские слободы. Приехали они сначала в Климову слободу, затем в стародубский монастырь, к старцу Василию. Пугачев открылся ему, что он беглый казак, и спрашивал, где бы лучше пожить. Василий посоветовал ему перейти в Польшу, а затем явиться на Добрянский форпост и сказаться польским выходцем, так как выходцев этих велено было селить где угодно, по их желанию.

15 недель прожили Пугачев с Коровкой в Климовой слободе, пока явилась возможность перебраться через границу в Ветку. В Ветке Пугачев оставался не более недели, затем явился на Добрянский форпост и объявил себя польским уроженцем Емельяном Ивановым сыном Пугачевым. Его продержали 6 недель в карантине, а затем выдали паспорт. Здесь Пугачев познакомился с беглым солдатом 1-го гренадерского полка Алексеем Семеновым Логачевым; они признались друг другу и решили вместе идти на Иргиз, в дворцовую Малыковскую волость. Не имея средств на дорогу, они обратились к благотворительности добрянского купца Кожевникова, который, узнав, что они идут на Иргиз, поручил им передать поклон отцу Филарету. Впоследствии Пугачев широко воспользовался этим поручением Кожевникова.

Из Добрянки Пугачев с Логачевым отправились в Черниговку к Коровке, но уже без сына последнего. Пробыв у него некоторое время, они пошли на Дон в Глазуковскую станицу, а оттуда через Камышенку и Саратов прибыли в Симбирскую провинцию, в дворцовое село Малыковку (теперь город Вольск). С разрешения управителя этим селом они остались там несколько дней. Отсюда они ездили за 100 верст в Мечетную слободу (теперь город Николаевск Самарской губернии) искать раскольничьего старца Филарета, которого и нашли в скиту Введения Богородицы. Филарет очень обрадовался Пугачеву и в разговоре, между прочим, сообщил ему о происшествиях на Яике и о положении казаков. Под влиянием этих рассказов у Пугачева явилась мысль, показавшаяся ему легко исполнимой - воспользоваться неудовольствием казаков, подготовить их к побегу и сделаться их атаманом. Он высказал ее Филарету, и тот ее одобрил. Чтобы получить свободу действий, Пугачев хитростью отделался от своего спутника Логачева, а сам отправился к Яицкому городку, расспрашивая по дороге о положении казаков и разведывая о том, согласятся ли они переселиться со своими семействами на Кубань и отдаться, таким образом, турецкому султану. Пугачев обещал за это по 12 рублей на человека, говоря, что у него есть на 200 тысяч товару на границе.

Сведения, полученные Пугачевым, были благоприятны для его замысла. Верстах в 60 от Яицкого городка, в Сызранской степи, Пугачев остановился в Таловом умете (постоялом дворе), который содержал пахотный солдат Степан Оболяев, прозванный "Ереминой Курицей". Оболяев был человек доверчивый, добродушный и близко принимавший к сердцу все утеснения яицких казаков, вследствие чего он, помимо своей воли, много сделал для подготовления пугачевщины. Оболяев рассказал Пугачеву подробнее об яицких происшествиях. Оказалось, что там же, недалеко, ловили в степи лисиц два приезжих яицких казака, Григорий и Ефрем Закладновы. При посредстве Ереминой Курицы Пугачев познакомился с Григорием и от него узнал, что среди яицких казаков ходит мысль о переселении и что они охотно переселятся, если Пугачев возьмется их проводить. После этого Пугачев отправился в Яицкий городок, куда прибыл 22 ноября 1772 года и остановился в доме казака Пьянова, как посоветовал ему Григорий Закладнов. Это было как раз тяжелое время для яицких казаков. 17 сентября 1772 года закончила свою работу следственная комиссия по делу об убийстве генерала Траубенберга, и казаки ждали решения своей участи.

По городу между тем ходил слух о том, что в Царицыне появился какой-то человек, который называет себя царем Петром Федоровичем. Когда в разговоре наедине Пьянов сообщил Пугачеву об этом слухе, последний решил воспользоваться им для осуществления своей заветной мечты - увести казаков за Кубань. Пугачев подтвердил Пьянову слух и прибавил, что объявившийся человек действительно государь Петр Федорович, что он спасся раньше в Петербурге, а теперь в Царицыне, где поймали и замучили кого-то другого, Петр же Федорович ушел. На этом пока разговор и кончился. Далее начали говорить о положении казаков, причем Пугачев называл себя купцом и обещал на выход каждой семьи по 12 рублей. Когда Пьянов с удивлением слушал Пугачева и недоумевал, откуда у него взялись такие деньги, которыми может располагать только государь, Пугачев как бы невольно, увлекаясь, сказал: "Я ведь не купец, я государь Петр Федорович; я-то был и в Царицыне, да Бог меня и добрые люди сохранили, а вместо меня засекли караульного солдата".

Далее Пугачев рассказал целую басню о том, как он спасся; ходил в Польше, в Царьграде, был в Египте, а теперь пришел к ним, на Яик. Пьянов обещал поговорить со стариками и передать Пугачеву то, что они скажут. При таких обстоятельствах, совершенно случайно, Пугачев принял на себя имя Петра III: до того времени ему никогда не приходило в голову назваться этим именем. Правда, на первых допросах Пугачев показал, что мысль выдать себя за императора Петра III внушена ему раскольниками Коровкой, Кожевниковым и Филаретом, но, после очных ставок с ними, Пугачев, встав на колени, заявил, что он оклеветал этих людей. В Яицком городке Пугачев пробыл с неделю, и вместе со своим спутником Филиповым, отправился обратно в Мечетную. По дороге Филиппов отстал и надумал рассказать все властям.

Пугачева арестовали, отправили сначала в симбирскую провинциальную канцелярию, a затем в Казань, куда он и прибыл 4 января 1773 года. После допроса его посадили под губернской канцелярией в так называемых "черных тюрьмах". Пугачев повел себя хитро, сказался раскольником и стал говорить, что он страдает без вины, за "крест и бороду". Раскольники приняли в нем участие. Узнав случайно, что в Казань прибыл заказывать иконы старец Филарет, Пугачев сумел передать ему письмо, прося защиты и помощи. У Филарета в Казани был знакомый купец Щелоков, но он был как раз в это время в Москве. Уезжая в свой скит, Филарет оставил Щелокову письмо, но Щелоков отнесся довольно небрежно к просьбе Филарета и ничего не сделал в пользу Пугачева.

В это время, вследствие перестройки черных тюрем, Пугачева вместе с другими колодниками перевели на тюремный двор, где колодники пользовались относительно большей свободой и под присмотром выпускались из тюрьмы для прошения милостыни. Сговорившись с бывшим купцом пригорода Алата Парфеном Дружининым, Пугачев отпросился к знакомому попу и убежал вместе с Дружининым; с ним же убежал один из конвойных, а другого напоили мертвецки пьяным. Побег Пугачева произвел в Петербурге сильное впечатление; строго было предписано принять все меры к его поимке, но поймать его не удалось. Между тем Пугачев направлялся к Яицкому городку, бросив по дороге своих товарищей, и пришел в умет к Оболяеву (Ереминой Курице).

Пробыв несколько дней, Пугачев был однажды вместе с Оболяевым в бане. Здесь Оболяев обратил внимание на оставшиеся у Пугачева на груди после болезни знаки. Пугачев сначала промолчал, но по выходе из бани заявил Оболяеву, что это царские знаки. Еремина Курица сначала отнесся к этим словам с недоверием, но когда Пугачев стал кричать на него, то сомнения у него рассеялись. С согласия Пугачева, Оболяев открыл Григорию Закладнову, что Пугачев - не кто иной, как император Петр III. Закладнов с улыбкой проговорил на это: "Что за диво такое - конечно, Господь нас поискал". Как раз в это время в Яицком войске приводился в исполнение приговор по делу об убийстве Траубенберга, и казаки были недовольны. Это создало благоприятную почву для распространения слуха о том, что Петр III жив.

Рассказы о первом посещении Пугачевым Яицкого городка принимали легендарный характер. Несколько казаков решились ехать в умет к Оболяеву проверить слух об императоре. Пугачев принял их с важностью, обласкал, обещал всяческие милости войску. "Я даю вам свое обещание, - говорил он, - жаловать ваше войско так, как Донское, по двенадцати рублей жалования и по двенадцати четвертей хлеба; жалую вас рекою Яиком и всеми протоками, рыбными ловлями, землею и угодьями, сенными покосами безданно и беспошлинно; я распространю соль на все четыре стороны, вези кто куда хочет и буду вас жаловать так, как и прежние государи, а вы мне за то послужите верой и правдой". Вообще Пугачев обещал все то, о чем всегда мечтали яицкие казаки. Приезжавшие казаки были в полной уверенности, что Пугачев - император. Сам он едва не попался в это время, отправившись в Малыковку, в доме своего кума. Ему удалось уйти от погони и скрыться в Иргизских лесах.

Еремина же Курица был арестован, и Пугачев без него прибыл в Таловый умет, где его ожидали яицкие казаки: Чучков, Караваев, Шигаев , Мясников и Зарубин. Последний был известен под именем Чики, а впоследствии назывался графом Чернышевым. Свидание произошло в степи; Пугачев старался уверить казаков, что он император, но они все же сомневались, в особенности Зарубин. Результатом свидания было, однако, присоединение означенных казаков к самозванцу. Казаки эти знали, что Пугачев не император. На сомнения Чики Караваев говорил: "Пусть это не государь, а донской казак, но он вместо государя за нас заступит, а нам все равно, лишь бы быть в добре". Позже Зарубин (Чика) прямо спросил Пугачева об его происхождении, и Пугачев, как показал Чика на следствии, сделал ему признание, что он действительно донской казак, и что, услышав по донским городам молву, будто император Петр Федорович жив, и решил принять его имя. "Под его именем, - продолжал Пугачев, - я могу взять Москву, ибо прежде наберу дорогой силу и людей будет у меня много, а в Москве войска никакого нет". Это же признание Пугачев, по его собственным словам, сделал Караваеву, Шигаеву и Пьянову.

"Итак, - замечает исследователь пугачевщины Дубровин, - происхождение и личность Пугачева для яицких казаков не имели никакого значения; им необходим был человек чужой среды, никому не известный в войске, человек такой, который, воспользовавшись уверенностью русского народа, что Петр III жив, провозгласил бы себя государем и возвратил войску яицкому все его права, привилегии и вольность". После свидания в степи, возле Талового умета, принадлежавшего Ереминой Курице, казаки разъехались. Шигаева и Караваева Пугачев послал в Яицкий городок за знаменами и оповестить войско о появления Петра III, а сам с Зарубиным, Мясниковым и Чучковым отправился в степь, к Узени. По дороге они расстались: Чучков поехал на Узень, а Пугачев с Мясниковым и Зарубиным (Чикой) - через Сырт, степью, к Кожевниковым хуторам. Здесь Пугачева приняли сначала с большим недоверием, но, при помощи сопровождавших его товарищей, это недоверие скоро рассеялось, и слух о появлении императора стал распространяться по хуторам.

Из Кожевниковых хуторов Пугачев отправился на Усиху. Его сопровождали 6 человек. Шигаев и Караваев, равно как и вся партия, их посылавшая, деятельно работали в пользу Пугачева в Яицком городке и приготовляли знамена. В числе ревностных приверженцев Пугачева был и казак Яков Почиталин, впоследствии первый секретарь самозванца. Все происходившее не могло долго оставаться неизвестным старшине и коменданту Симонову: они отправили на реку Усиху отряд, чтобы схватить самозванца, но приверженцы Пугачева успели известить его, и отряд не нашел его на прежнем месте. Вместе со своею свитой, в составе которой был теперь и Почиталин, Пугачев отправился на Бударинские зимовья в хутор Толкачева. Медлить теперь было нельзя. По дороге, в поле, Почиталин, как единственный грамотный человек, написал первый манифест Пугачева. Пугачев был неграмотен, не мог его подписать, но отговаривался какой-то "великой причиной", которая будто бы до Москвы мешает ему подписывать бумаги собственноручно.

Предводитель Крестьянской войны

К вечеру 16 сентября 1773 г. на хуторе Толкачева вблизи Бударинского форпоста собралось около 40 яицких казаков, служивых калмыков и татар. Был зачитан написанный Почиталиным указ к Яицкому войску, вызвавший всеобщее одобрение. Пугачёв указа не подписал, объяснив это тем, что до приезда в Петербург подписывать бумаг не может.

Попросив собравшихся собрать по ближайшим форпостам и хуторам сторонников, Пугачёв решил на следующий день выступить к Яицкому городку. 17 сентября отряд в 60 человек с развернутыми знаменами двинулся в поход, собирая на попутных форпостах и хуторах людей, при подходе к Яицкому городку 18 сентября отряд насчитывал около 200 человек. В скором времени к Пугачёву через Чаган перебрались отряды Д. Лысова, чуть позже А. Овчинникова, кроме того восставшие окружили и уговорили сдаться команду из 200 казаков войскового старшины А. Витошнова, отправленную на вылазку. Тем не менее сил для штурма городка было недостаточно и после повторного приступа 19 сентября Пугачёв с войском направилисбь вверх по Яику. В этот же день были казнены 11 казаков из отряда Витошнова, отказавшихся признать Пугачёва государем.

Рубежного форпоста был собран круг, на котором войсковым походным атаманом был выбран Андрей Овчинников, полковником - Дмитрий Лысов, Андрей Витошнов получил звание есаула, Тимофей Мясников возглавил личную гвардейскую сотню Пугачёва. Как признавался на допросах сам Пугачёв, он мало управлял с этого момента своей армией, так как не знал ни местности, ни людей. Казаки сами вели переговоры на форпостах, станицах и хуторах, уговаривая товарищей присоединяться. Выслав 20 сентября в Илецкий городок Овчинникова, на следующий день Пугачёв беспрепятственно въехал в него, приняв в войско илецкий казачий полк во главе с Иваном Твороговым. Взятие крепостей Яицкой линии — Россыпной, Нижнеозерной, Татищевой, Чернореченской, проходило по похожему сценарию, казаки переходили к Пугачёву, офицеры дрались до последнего, оставшихся в живых ждала виселица. После взятия Татищевой Пугачёву приглянулась дочь коменданта Елагина — Татьяна Харлова, вдова повешенного днём ранее коменданта Нижнеозёрной крепости. Он приказал отвести её в свою коляску, с ней оставили малолетнего брата.

Казаки, ревностно следившие за личными симпатиями Пугачёва, не допускали, чтобы при нём мог появиться кто-либо, влиявший на принятие решений. 3 ноября, воспользовавшись отлучкой Пугачёва, они застрелили Харлову с братом. Позднее так же самовольно они расправились с несколькими пленёнными офицерами, помилованными Пугачёвым и оставленными служить ему лично.

После взятия Чернореченской крепости Пугачёв был торжественно встречен в татарской Сеитовой слободе и Сакмарском городке, в котором несли службу откомандированные яицкие казаки. В Сеитовой слободе был составлен указ к мишарям и башкирам с призывом присоединяться к армии «государя», взамен обещалось владение лесами и реками, порохом и солью.

Божию милостию, мы Петр III, император и самодержец всероссийский: и протчая.

Объявляется во всенародное известие.

Жалуем сим имянным указом с монаршим и отеческим нашим милосердием всех, находившихся прежде вкрестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короны инаграждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностию и свободою и вечно казаками, нетребуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, владением землями, лесными угодьями и соляными озерами без покупки и без оброку и освобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян иградцких мздоимцов-судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощениев.

Повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместиях и вотчинах, оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян ловить, казнить и вешать ипоступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами.

По истреблении которых противников и злодеев дворян, всякий может восчувствовать тишину испокойную жизнь.

Дан июля 31 дня 1774 г.

Началось активное присоединение к восстанию башкир, татар, калмыков. 5 октября 1774 года Пугачёв подошёл к Оренбургу, часть оренбургских казаков — жителей Бердской слободы и Форштадта (казачьего пригорода Оренбурга) также влились в армию восставших. Началась осада, продлившаяся в итоге до середины марта 1774 года. Поспешно укрепив валы крепости, расширив и углубив ров, губернатор Рейнсдорп с офицерами, после нескольких вылазок, успешно отбитых пугачёвцами, приняли решение держать осаду. Одной из главных причин была боязнь перехода казаков и солдат к мятежникам.

После наступления холодов армия восставших перенесла лагерь в Бердскую слободу в нескольких верстах от Оренбурга. В шестиоконном доме казака Ситникова оборудовали царский дворец — «Золотую палату», стены внутри которой были обклеены золотой фольгой, именно он изображён на перовском «Суде Пугачёва».

В конце января 1774 года Пугачёв прибыл лично возглавить штурм городовой крепости Яицкого городка, где заперся правительственный гарнизон с оставшимися верными правительству казаками. К этому времени атаман Толкачёв, собрав на нижнем Яике людей и оружие, занял Яицкий городок, позднее к нему присоединился Овчинников, взявший перед этим Гурьев. Казаки, желая крепче привязать «царя» к войску, уговорили его выбрать себе жену из яицких девушек. Пугачёв после нескольких отнекиваний согласился. Заслали сватов — любимца Ивана Почиталина и атамана Михаила Толкачёва с женой, к приглянувшейся Пугачёву 17-летней Устинье Кузнецовой, дочери отставного казака Петра Кузнецова, участника восстания 1772 года. 1 февраля в Петропавловской церкви Яицкого городка состоялась царская свадьба, после чего Устинья была посвящена в сан «императрицы». Молодых поселили в доме бывшего атамана А. Н. Бородина. Священники, проведшие торжественную церковную службу венчания после подавления восстания были отстранены за это от должностей и лишены сана.

Узнав о проведенной во время его отсутствия вылазке оренбургского гарнизона, успешно отбитой основной армией восставших под командованием Шигаева, Подурова и Хлопуши, Пугачёв ненадолго возвращается в Бердскую слободу, поручив приготовить за это время подкоп под Михайло-Архангельский собор, где осажденный правительственный гарнизон хранил порох.

В середине февраля он вновь вернулся в Яицкий городок, был проведён большой войсковой круг, на котором были выбраны войсковой атаман - Никита Каргин, и старшины - Перфильев и Фофанов. 19 февраля был проведен взрыв мины, заложенной с помощью подкопа. Взрыв полностью разрушил колокольню Михайловского собора, но заранее предупрежденные о подкопе, защитники крепости успели вынести пороховой запас и, несмотря на гибель 42 человек и ранение коменданта Симонова, защитники ретраншмента под командованием капитана Крылова (отца будущего баснописца) сумели отбить нападение восставших.

В марте, приехав в Берды после очередного неудачного приступа Михайло-Архангельского собора в Яицком городке, Пугачёв выслушал жалобы крестьян окрестных деревень на атамана Д. Лысова, который грабил их со своими казаками. Начав порицать его, Пугачёв пригрозил казнью. В ответ Лысов ткнул Пугачёва в бок пикой и убил бы, если бы не кольчуга, бывшая под верхней одеждой. Подоспевший Почиталин спас Пугачёва от следующих ударов. Несмотря на заступничество Шигаева за старого друга, на коленях умолявшего о помиловании, Дмитрия Лысова повесили в Бердской слободе.

Взяв предместья и основную часть Казани, 12 июля Пугачёв освободил из тюремных камер Казанской секретной комиссии 415 человек — пленных восставших, членов их семей, среди них он обнаружил и свою семью — первую жену Софью с тремя детьми, Трофимом, Аграфеной и Христиной. Семья Е. И. Пугачева была доставлена в Казань 17 марта 1774 года, где находилась под надзором секретной комиссии и содержалась в тюремном помещении комиссии. Вплоть до пленения под Чёрным Яром, семья Пугачёва оставалась с войском, жили в отдельной палатке, а на вопрос своих соратников Пугачёв сказал, что «ето-де друга моего Емелъяна Иваныча, донскова казака, жена, он-де за мое имя засечен кнутом». Был среди освобождённых и игумен Филарет, которого держали под подозрением, что именно он подал Пугачёву мысль принять имя Петра III.

Казаки, инородцы, солдаты переходили на сторону Пугачёва, казнили офицеров. Пугачёв захватил артиллерию, провиант. 14 (25) октября 1773 Пугачёв осадил Оренбург с 15-тысячным войском. Отдельные отряды Пугачёва двигались во все стороны; именем Петра III обещали крестьянам волю и приказывали избивать помещиков. Вся Башкирия поднялась. В конце марта 1774 Пугачёв отступил от Оренбурга. И. И. Михельсон освободил Уфу, Гагрин очистил Екатеринбургский край.

По смерти А. И. Бибикова (апрель) восстание снова разгорелось. Пугачёв взял Казань, перешёл на правый берег Волги, разгромил Пензу; грозила опасность его похода к Москве. Крепостные всюду волновались. Но Пугачёв повернул к югу, взял Петровск, Саратов, направляясь на Дон и Кубань. 24 августа (5 сентября) 1774 Михельсон разбил мятежников у Чёрного Яра.

Пленение, следствие и казнь

После поражения в битве у Солениковой ватаги Е. И. Пугачев с остатками своего войска бежал вдоль Волги на юго-восток и к вечеру 25 августа переправился с правого берега Волги в 20 верстах выше Черного Яра сперва на один из волжских островов, а с него - на левый берег Волги.

Переправившись, Е. И. Пугачев повел отряд на восток, перешёл Ахтубу, на левом берегу которой было устроено совещание о дальнейших действиях. Пугачев предлагал пойти вниз по Волге к Каспийскому морю, а оттуда пробираться скрытными дорогами на Украину, к запорожским казакам, или в

Турцию, подобно некрасовцам, либо уйти в Башкирию или в Сибирь. Он не знал о уже сложившемся к этому времени в его отряде заговоре казацких полковников, решивших в обмен на Пугачёва получить от правительства помилование. Обсуждение заговора началось в середине августа, в нём приняли участие И. А. Творогов, Чумаков, И. П. Федулев и ещё полтора десятка яицких казаков. Они наотрез отказались от любых предложений Пугачёва и в свою очередь предложили двигаться в сторону Узеней. Отряд двинулся к Узеням кружным путем: сначала вверх по течению Ахтубы, затем левым берегом Волги до Николаевской слободы напротив Камышина, оттуда на юго-восток к озеру Эльтон, а с Эльтона на северо-восток к Узеням.

8 сентября остановились у Большого Узеня. Здесь заговорщики бросились вязать Пугачёва, пока остальные казаки отряда находились в отдалении. На пути к Яицкому городку Пугачёв дважды предпринимал попытки к бегству, но неудачно. При приближении к Яицкому городку Творогов и Чумаков выехали вперёд для обсуждения условий сдачи, встреченный ими поисковый отряд сотника Харчева доставил Пугачёва в Яицкий городок 15 сентября. В тот же день был проведён первый его допрос, на следующий день ещё один. Следователь Маврин подробно выяснил детали биографии Пугачёва, детали хода восстания и планы в его завершающей части. Проводя допрос, Маврин отметил в донесении начальнику секретных комиссий генерал-майору П. С. Потемкину, что Пугачёв держался с большим достоинством и мужеством. Позднее прибывший в Яицкий городок генерал-поручик А. В. Суворов лично допросил самозванца 17 сентября, а 18 сентября сформировал и возглавил отряд для конвоирования Пугачёва в Симбирск. Для перевозки была изготовлена и установлена на двухколёсную арбу тесная клетка, в которой Пугачёв не мог выпрямиться и хотя бы расправить тело.

В Симбирске Пугачева допрашивали в течение 2—6 октября командующий карательными войсками генерал-аншеф граф П. И. Панин и начальник секретных комиссий генерал-майор П. С. Потемкин. Здесь впервые к Пугачёву применили пытки, в результате которых он оговорил себя и знакомых ему раскольников в наличии давних планов восстания. Позднее на следствии в Москве эти оговоры были опровергнуты. Вместе с тем и под пытками Пугачёв не признал, что к восстанию могли быть причастны иностранные государства или кто-либо из заговорщиков-дворян.

26 октября Пугачёва отправили из Симбирска в Москву, конвой сопровождался ротой пехоты с несколькими пушками. Утром 4 ноября конвойная команда доставила Пугачева в Москву, где он был помещён в подвале здания Монетного двора у Воскресенских ворот Китай-города.

Вместе с Пугачёвым в Москву для проведения генерального следствия были доставлены все оставшиеся в живых пленённые участники восстания и все лица, упомянутые Пугачёвым на предыдущих допросах. Следствие велось особой следственной комиссией Тайной экспедиции Сената, главными в составе которой были московский губернатор генерал-аншеф князь М. Н. Волконский, обер-секретарь Тайной экспедиции СИ. Шешковский и генерал-майор П. С. Потемкин. Императрица Екатерина живо интересовалась ходом следствия, указывая направления, в которых должны вестись допросы. Она же была обеспокоена донесениями об ухудшении здоровья главных подследственных, передав послание следователям: «Весьма неприятно бы было ее величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания, тем более, что П. С. Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен».

По окончании следствия манифестом Екатерины II от 19 декабря 1774 года был определен состав суда. Судьями были назначены 14 сенаторов, 11 «персон первых трех классов», 4 члена Синода и 6 президентов коллегий. Наблюдать за проведением процесса был назначен генерал-прокурор Вяземский. Первое заседание суда состоялось 30 декабря в Тронном зале Кремлевского дворца. Были оглашены и рассмотрены результаты следствия.

31 декабря утром в суд был доставлен Пугачёв. Стоя на коленях он ответил на заготовленные вопросы о признании своих преступлений, после чего суд принял решение: «Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь». Вместе с Пугачёвым к четвертованию был приговорён и Афанасий Перфильев. Ещё четыре человека — И. Зарубин, М. Шигаев, Т. Подуров и В. Торнов были приговорены к повешению, причём Чику-Зарубина должны были казнить в Уфе, осаду которой он вёл.

Приговор приведён в исполнение 10 (21) января 1775 на Болотной площади. Днем ранее после дознания и суда был вынесен приговор: "Учинить смертную казнь, а именно: четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по частям города и наложить на колеса, а после на тех же местах сжечь". На казнь Пугачева привезли в санях. "Незаметен был страх на лице Пугачева. С большим присутствием сидел он на своей скамейке". По рассказам современников (переданных, в частности в пушкинской «Истории Пугачёва»), палач имел тайное указание от Екатерины II сократить мучения осуждённых, и Пугачёву с Перфильевым сначала отсекли головы, а только потом уже мёртвых четвертовали. Стоя на эшафоте, Пугачев крестился на соборы, кланялся на все четыре стороны, попрощался с народом, заполнившим площадь, говорил: «Прости, народ православный, отпусти мне, в чем я согрешил перед тобой. прости, народ православный!» Через несколько секунд отрубленная палачом голова показалась в воздухе, на спице, остальные части тела — на колесе. "При сем слове, - пишет Александр Пушкин, - экзекутор дал знак; палачи бросились раздевать его. Тогда он всплеснул руками, повалился навзничь, и в миг окровавленная голова же висела в воздухе. " Толпа ответствовала на казнь "превеликим гулом" и "оханьем".

Первую жену Пугачёва Софью Дмитриевну и детей Трофима, Аграфену и Христину, а также вторую жену — Устинью Петровну (Кузнецову) приговорили к содержанию в Кексгольмской крепости.

Пугачёв обладал большим природным умом, кипучей энергией, могучей волей, позволившим ему стать подлинным народным вождём крупнейшего крестьянского движения феодально-крепостной России.

«По народным преданиям, Пугачёв «один управлял батареей из 12 орудий: он успевал и заправлять, и наводить, и палить, и в то же время войску приказания отдавать».

Точность действий его артиллерии приводила в восхищение даже специалистов. Пугачёв применил навесной огонь, и для этого были переделаны лафеты, применял массированный артиллерийский огонь, маскировал артиллерию в бою. Например, под Казанью пушки были подвезены к городу под прикрытием обоза с сеном и соломой.

По его приказанию строились укрепления из снега и льда, что было новостью и для Европы. Пугачёв ставил пушки на полозья, передавал письма при помощи воздушных змеев. Смелость предприимчивость, личная удаль и отвага Пугачёва удивляла даже заклятых врагов крестьянской войны.

Даже Фридрих II говорил, что Пугачёв «умел привлечь к себе народы, начиная от живущих на берегах Дуная до обитающих в окрестностях Москвы».

Пугачёв с умением и тактом пользовался своим глубоким знанием народной души, настроений, нужд и желаний угнетённых масс различных народностей.

«Женевский журнал» писал о Пугачёве: «Нужно обладать известным талантом, чтобы прельстить большое количество людей, их объединить, удержать и ими предводительствовать».

Исторические народные песни о Пугачёве

Эпоха крестьянских движений и их предводителей очень точно отобразилась в исторических песнях. Пусть в отдельных деталях исторических песен или народных легенд и сказаний об исторических личностях и допущены отступления от точности в передаче конкретных исторических фактов, однако эти произведения устной народной поэзии дают прекрасный материал для определения народных исторических воззрений на явления национального прошлого и на государственных деятелей, как правильно указывал М. Горький: «От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории. У него своё мнение о деятельности Людовика XI, Ивана Грозного, и это мнение резко отлично с оценками истории, написанной специалистами»

Одно из самых видных мест среди русских исторических песен занимают песни о Емельяне Пугачёве и крестьянском движении, которое он возглавил. Основная идея, пронизывающая песни и легенды о Пугачёве, - идея социальной борьбы с боярами-помещиками и с царскими чиновниками. Песни о Пугачёве и пугачёвском движении – свидетельство силы народного гнева, который был накоплен за долгие годы крепостничества. Песни и легенды о Пугачёве большей частью – голос крестьянской и казачьей голытьбы, тех многочисленных крестьянских масс, которые на себе испытывали всю тяжесть крепостного права.

Не является исключением и историческая песня « Как во славном городе Астрахани. ». Пропитанная любовью и скорбью, она идет из самой глубины души русской.

Самозванец, бунтарь, мятежник, безжалостный убийца - «в глазах простого люда», мечтавшего о « хорошем царе», защитнике народных интересов. Уже с первых строк четко вырисовывается теплое отношение крестьян к Пугачеву. Так, следует обратить внимание на эпитет «добрый молодец», дважды подряд употребленный в стихотворении, что, безусловно, усиливает его действие. Он, на наш взгляд, не столько характеризует Пугачева, сколько передает отношение народа к нему.

Особое место автор отводит описанию одежды и внешнего вида Емельяна Пугачева: « обряженный он в кафтанчик,. шефорочек на нем,. шапочку набекрень держит», «во правой ли руке тросточка серебряная, на тросточке ленточка букетовая». Таким образом, он предстает перед читателем этаким франтом, который не только «со князьями, со боярами не кланяется, к астраханскому губернатору и под лад не идет», но и заставляет призадуматься астраханского губернатора.

Пропитан гордостью и бесстрашием ответ Пугачева на допросе:

Я не царь и не царский сынок, Я родом - Емельян Пугачев, Много я вешал господ и князей, По России вешал несправедливых людей, несправедливых судей.

В последних строках он выступает как народный заступник, справедливый судья, что пришел отомстить за черные судьбы народа и добиться для него лучшей доли. В этом ответе можно услышать вызов губернатору, кажется, что и его ждет подобная участь.

Бесспорно, в этой песне передана вся широта души русской и отношение народа к такому историческому деятелю, как Пугачев. На наш взгляд, он осмысливается как преемник Разина.

Песня «Пугачёв» является образцом народно-поэтических представлений о крестьянской войне, разразившейся в России в семидесятые годы восемнадцатого века. Причиной этой кровопролитной войны стали бедность, бесправие, унижение простого народа. Под «Сударыней» первого стиха, по-видимому, имеется ввиду императрица Екатерина Вторая, жизнь по законам которой прямо называется страданием: «Полтора года страдали: / Всё царя себе искали».

Образ самого Пугачёва, как ни странно, в песне никак не представлен. Об уважительном отношении к нему можно судить лишь по тщательному раскрытию имени: «Нашли себе царя / Донского казака - / Емельяна Пугача / Сын – Ивановича».

Центральная часть песни посвящена схематичному рассказу о военных трудностях и успехах войска Пугачёва. Любопытно, что в этом рассказе встречается даже переиначенное французское словечко «батальица», указывающее, по-видимому, на то, что эта песня родилась именно в казацкой среде, для которой участие в военных походах и столкновения с иноплеменниками были делом естественным.

Заключительная часть песни образна, здесь «Круты горы закачались», «Сыра земля затряслась», «Протекла кровью река». Возможно, не случайным следует считать то обстоятельство, что песенный рассказ не доходит до поражения и казни Пугачёва. Народному сознанию, для которого – после столетий угнетения – даже Пугачёв, ничуть не менее жестокий, чем екатерининские дворяне, казался спасителем, трудно было во весь голос пропеть, что надеяться больше не на кого.

В песне «В стане Пугачёва» отношение народа к восстанию под предводительством Емельяна Пугачёва передаётся через диалог женщины, яицкой казачки, с «вороном сизокрылым», который говорит ей о положении её мужа и его неизбежной судьбе. Казак, о котором идёт речь, «Емельяну помогает», «на литейном на заводе» «медны трубы выливает», то есть изготавливает оружие для повстанцев на одном из уральских заводов. Ворон, вещая птица, уверенно говорит, что помогает он напрасно, потому что «из Расеи», то есть Центральной России, на казацкую окраину идут «тьма солдат».

Самыми важным местом в песне является ответ казачки: «Я солдатов не боюся, / С милым вместе отобьюся», / Лети, ворон сизокрылый, / А я – следом за тобой, / Где горюшенька мой милый / Проливает кровь рекой». На самом деле, в этих строках читается не столько надежда на победу над царскими войсками, сколько чувство, что трагической судьбы решившимся на протест казакам и поддержавшим их местным народам уже не миновать. Народное сознание считает за лучшее не пытаться каким-то образом уйти от беды, а до конца спокойно пройти избранный путь. На этом пути не будет успеха, но вступили на него казаки с сознанием своей правды.

Наконец, почему песня называется «В стане Пугачёва», ведь, очевидно, что разговор этот женщина ведёт совсем не «в стане», а в какой-то естественной для себя обстановке? Может быть, в народном сознании весь народ поднявшейся на восстание восточной окраины России как раз и рассматривался как «стан» - оплот борьбы с царской властью, при которой простые люди оказались беззащитными перед произволом чиновников и дворян.

Историческая песня «Ты, звезда ли, моя звездочка» приурочена ко времени, когда Емельян Пугачев оказался в положении узника. Народ в этой песне называет Пугачева «добрым молодцем», «народным заступником». Она построена по принципу психологического параллелизма. Идея душевных переживаний связана с явлением природы – «Ты, звезда ли, моя звездочка, высоко ты всходила». В речи Емельяна Пугачева звучат эпитеты: «кандалы тяжелые», «походы удалые», «жилье свободное», которые указывают на определенное историческое событие. В данной песне присутствуют повторы: «звездочка», «добрый молодец», «кандалики». Задушевность ей придают уменьшительно-ласкательные суффиксы: «звездочка», «садика», «маменька».

Песня-плач «Пугачев казнен» отражает горе, охватившее простой народ после разгрома восстания и казни Пугачева в Москве десятого января одна тысяча семьсот семьдесят пятого года. «Красно солнышко закатилось», «как остались мы, сироты горемычны, некому за нас заступиться» - эти слова выражают тоску простого народа по Емельяну Пугачеву.

Данные песни властно нас переносят в то далекое время, в котором жил Пугачев. Это своеобразная летопись, история народа, рассказанная простыми людьми. В этом и есть тайна русских исторических песен.

Песни о Пугачеве носят более реалистический характер, чем песни о Разине. Фантастического элемента в них почти нет. Политическая и социальная направленность ряда песен выражена очень определенно, как мы видим в следующей краткой песне о встрече Пугачева с графом Паниным «Судил тут граф Панин вора Пугачева».

Эта песня является народным откликом на действительный факт беседы усмирителя пугачевцев графа Панина с плененным и посаженным в железную клетку Пугачевым (2 октября 1774 г, в Симбирске). Из писем самого Панина и ряда других свидетельств видно, что Пугачев вел себя по отношению к Панину очень гордо и нарочито дерзко. По рассказам очевидцев, Панин ударил за это Пугачева несколько раз по щеке, а по сведениям, приводимым Пушкиным в «Истории Пугачевского бунта», даже выдрал у Пугачева клок из бороды. Народное же чувство не могло примириться с таким унижением вождя восстания, и в песне своей народ иначе изобразил весь эпизод: по песне оказывается, от смелых слов Пугачева Панин пришел в ужас и не решился сам судить его; больше того, по песне даже все «московские сенаторы» не отважились судить Пугачева, убедившись в его действительно царском происхождении (так намеком говорит об этом приведенная песня и значительно подробнее говорят об этом народные легенды).

Песен о Пугачеве сравнительно с песнями о Разине записано немного. Это объясняется в значительной мере тем, что не только записывать, но и исполнять песни о Пугачеве почти в течение целого столетия после его смерти было опасно. Помещичье царское правительство сурово боролось с проявлениями сочувствия пугачевскому движению; народные певцы с опаской и неохотой сообщали песни и сказания собирателям, порою сознательно извращая смысл песен. Вот почему среди записей песен и сказаний о Пугачеве довольно значителен процент такого материала, который либо имеет двойственный смысл, либо выражает недоброжелательство к Пугачёву, называя его «вором», «собакой», «разбойником» и т. д.

«Добрый молодец», «красно солнышко», «народный заступник», «буйная головушка» - таким предстаёт Емельян Пугачёв во многих исторических песнях.

Емельян Пугачёв в «Истории Пугачёвского бунта»

А. С. Пушкина.

"История пугачевского бунта" сразу, как только вышла в свет, стала главной темой для обсуждения российской общественности и была многими недооценена из-за "излишней открытости и правдивости повествования". И все-таки колоссальная часть известных литературоведов того времени отмечала исторический труд Пушкина как выдающееся историческое произведение. Обратимся к высказываниям В. Г. Белинского.

В краткой информационной заметке, напечатанной в начале 1835 года, вскоре после выхода в свет «Истории Пугачева», Белинский сразу же определил новую книгу Пушкина как «примечательное явление в области нашей ученой литературы». Шесть лет спустя, в 1841 году, рецензируя последние три тома посмертного издания сочинений Пушкина, он высказался громче и явственнее: «История Пугачева» оценивалась в этой статье как наивысший образец русской исторической прозы. Замечателен эпитет, которым Белинский обосновал эту свою оценку: «Пером Тацита писанная на меди и мраморе». Еще через два года, в 1843 году, Белинский, повторяя тот же эпитет, относит «Историю Пугачева», «написанную по-тацитовски», к числу лучших произведений Пушкина, ставя ее на один уровень с его стихами. И, наконец, в 1846 году, за два года до смерти, завершая цикл своих знаменитых статей о Пушкине, Белинский произносит окончательное, так сказать, отстоявшееся, суждение об исторической монографии Пушкина: «Об «Истории Пугачевского бунта» мы не будем распространяться, - говорит он, явно намекая на цензурные препятствия, к тому времени еще усугубившиеся. - Скажем только, что этот исторический опыт - образцовое произведение и со стороны исторической и со стороны слога». Но не только своим высоким слогом до сих пор ценится "История пугачевского бунта", а также и своеобразным, неизвестным до этого образом Емельяна Пугачева. Жестокость главного героя, его нечеловечность и холодность заставляют пристальнее вглядеться в личность бунтовщика.

В историческом труде А. С. Пушкина "История пугачевского бунта "Емельян Пугачев предстает перед нами в совершенно ином свете по сравнению с повестью "Капитанская дочка" и другими сочинениями. Очень интересно и то, как автор описывает этого героя в своем произведении. Первая глава полностью посвящена положению казачества в России к концу XVIII века. Конечно, оно было ужасно: постоянные притеснения со стороны властей, присвоение земель государством и многое другое. По всему казачеству поднимались мятежи и волнения, вечно подавляемые войсками. Но яицкие жители не отступали, и вот к 1771 году новый предводитель нашелся. Им стал Емельян Пугачев. На самом деле об этом человеке известно мало. Все, что знали о нем ко времени восстания, подробно описывается Пушкиным:

"Емельян Пугачев, Зимовейской станицы служилый казак, был сын Ивана Михайлова, умершего в давних годах. Он был сорока лет от роду, росту среднего, смугл и худощав; волосы имел темно-русые, бороду черную, небольшую и клином. Верхний зуб был вышибен еще в ребячестве, в кулачном бою. На левом виску имел он белое пятно, а на обеих грудях знаки, оставшиеся после болезни, называемой черною немочью. Он не знал грамоты и крестился по-раскольничьи. "

Данный отрывок появляется в труде только в четвертой главе, хотя автор подчеркивает, что такое описание бунтовщика опубликовывается по всему государству лишь к самому разгару восстания. И это объяснимо: в конце XVIII века мятежей в казачестве было так много, что на очередного бунтовщика не обратили внимания. Однако недовольные казаки собирались вокруг Пугачева и были готовы в любой момент объявить его своим вождем. Почему? В самом деле, казалось бы, этот человек не владеет полководческими способностями. Но бунтари надеялись исключительно на его невероятную дерзость и могли, когда им захочется, свергнуть Пугачева и отдать властям:

"Пугачев не был самовластен. Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли действиями прошлеца, не имевшего другого достоинства, кроме некоторых военных познаний и дерзости необыкновенной. Он ничего не предпринимал без их согласия; они же часто действовали без его ведома, а иногда и вопреки его воле. Они оказывали ему наружное почтение, при народе ходили за ним без шапок и били ему челом; но наедине обходились с ним как с товарищем и вместе пьянствовали, сидя при нем в шапках и в одних рубахах и распевая бурлацкие песни. Пугачев скучал их опекою. «Улица моя тесна», — говорил он Денису Пьянову, пируя на свадьбе младшего его сына. Не терпя постороннего влияния на царя, ими созданного, они не допускали самозванца иметь иных любимцев и поверенных".

Но все-таки Пугачев был достаточно умен и прекрасно понимал человеческую душу. Не зря же двери многих городов открывались перед появлением бунтовщиков, стоило только ему выслать письма о предложении горожанам добровольно сдаться, Емельян знал, что многие в первую очередь заботятся о своей жизни и поспешат пополнить ряды его армии. Вот в чем заключался секрет его успеха: того, что он так долго продержался во главе бунтовщиков, что армия его так быстро росла. Пугачев был самым обыкновенным человеком по натуре, со всеми недостатками и достоинствами. Пушкин подчеркивает и это, описывая его свадьбу в самом разгаре восстания:

"Пугачев в Яицком городке увидел молодую казачку Устинью Кузнецову и влюбился в нее. Он стал ее сватать. Отец и мать изумились и отвечали ему: «Помилуй, государь! Дочь наша не княжна, не королевна; как ей быть за тобою? Да и как тебе жениться, когда матушка государыня еще здравствует?» Пугачев, однако, в начале февраля женился на Устинье, наименовал ее императрицей, назначил ей штатс-дам и фрейлин из яицких казачек и хотел, чтоб на ектенье поминали после государя Петра Федоровича супругу его государыню Устинью Петровну. Попы его не согласились, сказывая, что не получали на то разрешения от синода. Отказ их огорчил Пугачева; но он не настаивал в своем требовании. Жена его оставалась в Яицком городке, и он ездил к ней каждую неделю".

В этом небольшом отрывке можно заметить интересную деталь: когда попы не согласились с решением Пугачева, тот лишь слегка огорчился, и это на фоне его жестокости к остальным, посмевшим перечить его воле. Вот что делает даже с самым черствым человеком любовь!

Почему же этот "обыкновенный" человек становится предводителем бунтовщиков? Увы, как и любой другой, под действием близости к власти и богатствам, Пугачев становится высокомерным, величественным и жестоким. Автор неоднократно указывает на это в произведении: каждый раз, взяв очередной город, горожане должны были поклониться "батюшке, царю Петру Федоровичу", каждого отказавшегося тут же вешали. Сам Пугачев даже среди круга своих верных подданных часто называл себя Петром Третьим и величаво устраивался на самодельный трон.

Вот каким предстает перед нами грозный бунтовщик Пугачев: самый обыкновенный человек, внезапно ставший надеждой всего возмущенного казачества. В конце восьмой главы Пушкин дает очень интересный отрывок из воспоминания очевидца казни бунтовщика: "Пугачев, пока его везли, кланялся на обе стороны. Потом, во все продолжение чтения манифеста, он, глядя на собор, часто крестился, между тем как сподвижник его Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и свиреповидный, стоял неподвижно, потупя глаза в землю. По прочтении манифеста духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с эшафота. Читавший манифест последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся во все стороны, говоря прерывающимся голосом: «Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил пред тобою. прости, народ православный!»"

Это можно считать настоящим раскаянием. Однако в целом образ Пугачева в «Истории Пугачёвского бунта» – это образ обычного человека, которым в один момент завладели демонические искушения властью и деньгами. Человек-тиран, человек, готовый ради престола истребить тысячи городов и деревень по всей России, – вот каким предстает перед нами самозванец. По мере роста восстания по всей стране желание Пугачева быть правителем все крепло, и, по сути, он сам вознес себя из толпы простых людей в сан предводителя целого народа. Очень жаль, что такой образ мы видим в историческом труде, произведении, лишающем автора права на собственную оценку происходящего.

Глава IV. Образ Емельяна Пугачёва в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка».

История вывела Пугачева из-под своих таинственных покровов, сделав символической фигурой, жуткой в своей реальности и одновременно волшебной, почти сказочной. Прототип пушкинского Пугачева — реальное историческое лицо, самозванец, глава восставших. Историчность Пугачева закреплена в романе казенным приказом о его поимке (см. главу "Пугачевщина"), подлинными историческими фактами, которые упомянуты Гриневым.

Но Пугачев в пушкинском романе не тождествен своему историческому прототипу. Образ Пугачева — сложный сплав исторических, реально-бытовых, символических и фольклорных элементов, это образ-символ, развертывающийся, как и любой символический образ, в нескольких, порой взаимоисключающих, смысловых плоскостях. Пугачев — персонаж романа, участник сюжетного действия. Он увиден глазами Гринева. Как персонаж он появляется только тогда, когда его жизнь пересекается с жизнью мемуариста. Облик Пугачева физически конкретен, рассказчику вполне ясен и его социальный статус: он казак, "бродяга", главарь "шайки разбойников".

Как же изображает Пушкин в повести «Капитанская дочка» пугачевское движение и самого Пугачева?

Сила и глубина изображения Пугачева состоит в том, что он нарисован в романе Пушкина как представитель большого народного движения, выразитель широкой тенденции народного протеста.

Пушкин делает своего Пугачева персонажем, действующим на втором плане, но это еще ярче позволяет показать его близость и связь с народной жизнью.

Для того чтобы эта связь Пугачева с широкими народными тенденциями была ясна, Пушкин, прежде чем показать его в виде вождя восстания, рисует образы рядовых представителей народного движения, которые выражают те же настроения протеста и борьбы.

Таков хозяин постоялого двора, мужик лет 60-ти, с которым Пугачев ведет разговор о делах яицкого войска, только что усмиренного после бунта 1772 года. Этот образ свидетельствует о том, что настроения протеста жили в рядовых казаках.

Таков башкирец, которого допрашивают офицеры Белогорской крепости, человек, изуродованный царскими властями и, естественно, питающий к ним жгучую ненависть.

Таковы урядник и казаки из Белогорской крепости, которые сразу перешли на сторону Пугачева.

У Пушкина Пугачев до конца враждебен всей дворянской братии, всем господствующим классам.

Глава, где впервые появляется Пугачев, имеет в качестве эпиграфа старинную песню о добром молодце, которого привела в эти места

Прытость, бодрость молодецкая,

И хмелинушка кабацкая.

Эта песня имеет важное значение для понимания всего строя души Пугачева, всего его удалого характера.

Пугачев появляется во время бурана. Пушкин дает гениальное по точности и лаконизму описание внезапно начавшегося бушевания стихии.

Ветер, буран, бушевание стихий подготовили появление Пугачева, они связаны с его поэтической, песенной стихией. Он вышел из бури и в прямом, и в переносном смысле: из бури народного протеста и природной бури.

В мутном кружении метели появляется смелая и спокойная фигура вожатого. В разговоре с Гриневым этот мужчина в худеньком армяке обнаруживает хладнокровие, сметливость и спокойствие. «Авось буран утихнет», — говорит вожатый. Эта надежда на русское «авось» весьма характерна для отважной и беспечной натуры Пугачева.

Вожатый выводит Гринева к умету. Вся сцена имеет символическое значение. Вышедший из мятежного бурана Пугачев спасает Гринева. Об этом, в сущности, и повествует роман. Так же, как неожиданно разбушевалась стихия, неожиданно вошёл в жизнь Гринёва Пугачёв. Что принесёт эта встреча – радость, горе, боль, счастье? Пока неизвестно. Пушкин показывает разбушевавшуюся стихию природы и рядом – другую стихию - стихию души, свободолюбивой, вольной, непредсказуемой человеческой души, которая захватывает другого человека (Петра Гринёва).

Первая встреча читателя – как, впрочем, и Гринёва – с ним, происходит во 2-ой главе повести, имеющей заглавие «Вожатый». Правда ни читатель, ни Гринёв не подозревают до поры до времени, кто такой этот самый вожатый, и всё произошедшее в этой главе раскроет свой истинный, глубинный смысл гораздо позже. Мы будем буквально принуждены ещё и ещё раз мысленно возвращаться именно к этому фрагменту текста, поскольку в нём, как в зерне, находится в свёрнутом виде сюжет всей повести.

В этой главе Пугачёв по соотношению с рассказчиком назван вожатым, что означает «провожатый», «проводник». Однако на этот прямой, непосредственный смысл наслоится впоследствии ещё множество символических смыслов. Пугачёв не раз окажется вожатым-помощником, спасающим Гринёва из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций (вспомним хотя бы очень напряжённый момент публичного отказа Гринёва от целования руки самозванца, который Пугачёв разрешает просто мастерски: «Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его!»

Но Пугачёв не только «добрый человек». С самого начала в повести с Пугачёвым связывается чёрный цвет. Причём эта связь всячески подчёркивается. «Вдруг я увидел что-то чёрное. «Эй, ямщик! – закричал я, - смотри: что там такое чернеется?» «Я взглянул на полати и увидел чёрную бороду и сверкающие глаза».

Чёрное – нечеловеческое; весьма показателен в этом смысле ответ ямщика: «Должно быть, или волк, или человек».

Кто же такой Пугачёв – волк или человек? Или тот и другой сразу? Нам ещё предстоит ответить на этот вопрос, пока же важно, что уже с самого начала намечено это противопоставление и одновременно нерасторжимое единство двух сторон героя.

Эффект узнавания определяет восприятие Пугачева Гриневым и дальше: до VIII главы портретными чертами, индивидуализирующими облик вожатого, выступают черная борода и сверкающие глаза («Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающих глаза»; «В черной бороде его показывалась проседь»); и только в VII и VIII главе с ключевыми портретными деталями соотносится имя Пугачева: «Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо» (глава VII); «Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого» (глава VIII).

Такое же символическое значение имеет и сон Гринева, еще более конкретно раскрывающий дальнейшее развитие событий. Во сне Гринёва, который по праву называется пророческим, двойственная природа Пугачёва проявляется ещё ярче.

Этот сон также связан с бураном и снится Гриневу во время путешествия по снежному морю. «Я опустил цыновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды». В самом сне также участвует буран: «Мне казалось, буран еще свирепствовал, и мы еще блуждали по снежной пустыне. Вдруг увидел я ворота и въехал на барский двор нашей усадьбы».

Этот сон блестяще мотивирован психологически — он связан с тем, что Гринев думал об отце и матери, что он ехал по строгому приказу отца, и эти воспоминания своеобразно слились у него с образом вожатого. Во сне он видит, вернувшись домой, в постели мужика с черной бородой, которого выдают за его отца.

«Я в недоумении обратился к матушке, говоря ей: — Что это значит? Это не батюшка. И с какой мне стати просить благословений у мужика? — «Все равно, Петруша, — отвечала мне матушка. — Это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит». Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать. и не мог, комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах. Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение. » Ужас и недоумение овладели мною».

Здесь фактически выражена идея романа. Для дворянина Гринева мужик — не отец. Но мужик этот, убивая и заполняя все кругом мертвыми телами, был с ним ласков и звал его подойти под благословение.

Во сне Гринева именно фигура мужика с черной бородою соединяет атмосферу поисков дороги в буранной степи — и родного дома в тишине и печали. Образ мужика, которого матушка называет посаженым отцом, явно контрастирует с окружающим: в обстановке общей скорби он лежит в постели, «весело на меня поглядывая»; размахивая топором среди мертвых тел и кровавых луж, «страшный мужик ласково меня кликал, говоря: "Не бойсь, подойди под мое благословение. " Ужас и недоумение овладели мною. »

М. И. Гиллельсон и И. Б. Мушина прослеживают слово ласково в образном плане Пугачева и при обращении его к Маше: «<.> и сказал ей ласково: "Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь"»; и в эпиграфе к главе «Мятежная слобода»: «В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп. "Зачем пожаловать изволил в мой вертеп?" — спросил он ласково». М. И. Гиллельсон и И. Б. Мушина отмечают: «Эта тесная связь между сном и последующей явью усиливается и прямыми текстуальными перекличками. Казаки-"губители", которые тащат Гринева к виселице, повторяют: "Не бось, не бось". Помилованного Пугачевым Гринева приводят к нему и ставят перед ним "на колени". "Пугачев протянул мне жилистую свою руку. "Целуй руку, целуй руку!" — говорили около меня. "Батюшка, Петр Андреич! — шептал Савельич, стоя за мною и толкая меня. — Не упрямься! что тебе стоит? плюнь да поцелуй у злод. (тьфу) поцелуй у него ручку"».

Те же исследователи обнаруживают, что «в символике "пророческого" сна, в замене отца посаженым отцом проступает симметричность сюжетного замысла: судьба старшего Гринева зависела от судьбы Петра III; судьба молодого Гринева будет зависеть от судьбы мнимого Петра III, вождя крестьянской революции»

Очень важно, что глубинные смыслы, выявляющиеся в тексте в результате взаимодействия его составляющих, не исключают реалистически определенного и точного изображения лиц и событий. После портретной детали, связанной в художественной структуре текста с образом «вожатого», вышедшего из стихии природы и увлеченного стихией мужицкого бунта («<.> увидел черную бороду и два сверкающие глаза»), следует достаточно развернутый портрет, в котором те же черты представляются в большей мере реалистически. И опять этот портрет дается с позиции героя-рассказчика (он начинается оценочной фразой Гринева): «Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары».

Кстати, сверкающие, блистающие глаза – непременный атрибут Пугачёва и многих его соратников. В этом таинственном блеске – сила и притягательность Пугачёва. Но Пугачёв не только весел – он и страшен. Неожиданно начинает размахивать топором, комната наполняется мёртвыми телами , всюду кровь. Это – тоже Пугачёв. Тот самый, который отдаёт приказ повесить Ивана Игнатьевича и капитана Миронова, который благословит казнь Василисы Егоровны.

Интересен разговор Пугачева с хозяином постоялого двора, он замечателен не только тем, что строится на поговорках и иносказаниях, но и оптимизмом, бодрой уверенностью вождя народного восстания в том, что «будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов». Читатель чувствует яркость этой фигуры, присущую Пугачеву бодрость, видит, что перед ним отважный и бывалый человек и в дальнейшем не удивится, увидя его в качестве предводителя большого мятежа.

Гринев, несмотря на сопротивление Савельича, жалует вожатому заячий тулуп. Бродяга остается этим чрезвычайно доволен: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей».

Эти слова, сказанные Пугачевым, замечательны во многих отношениях. Ведь, в сущности, сам Пугачев оказал Гриневу большую услугу, ибо вывел его из бурана. Он же рассматривает эту естественную награду как щедрый дар и обещает не забыть оказанных ему милостей. Он их действительно не забывает и благодарит Гринева сторицей.

Истинной милостью обернется к Гриневу и его невесте «мужицкий государь». Он действительно учинит кровавые казни, — но «мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей», тревожит Гринева; картину казни Пугачева представляет издатель, описывая его прощание с Гриневым. Из буранной степи вышел к нему его «вожатый», направив его путь в стихию народного бунта, — в заснеженную степь уносится мятежный Пугачев. Состояние героя-рассказчика передано при этом по-пушкински лаконично и емко: «Пугачев уехал. Я долго смотрел на белую степь, по которой неслась его тройка» (глава XII).

Пугачев оказывает самое благоприятное влияние на судьбу Гринева. Очень интересно сопоставить роль, сыгранную Пугачевым в судьбе Маши и Гринева в «Капитанской дочке» с той ролью, которую играет Медный всадник — Петр по отношению к Параше и Евгению. Если Петр губит влюбленных, то Пугачев соединяет любящих.

В сущности, роман рассказывает о дружбе Гринева с Пугачевым. Как бы подводя итог своим отношениям с Пугачевым, Гринев думает: «Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему».

Сходные мысли одолевали его тогда, когда он узнал о поимке самозванца: «Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и мысль о казни его ожидающей тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал с досадою, — зачем не наткнулся ты на штык, или не подвернулся на картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне в одну из ужасных минут его жизни и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина».

И действительно, все поведение Пугачева по отношению к Гриневу оправдывает это странное чувство.

Рядом с бездарным, казенным и вялым военным советом царских чиновников в Оренбурге, на котором обнаружилась глупость и трусость присутствующих, описание пира и своеобразного военного совета у Пугачева поражает своей жизненностью, энергией, силой и поэзией.

«Все обходились между собой как товарищи и не оказывали никакого особого предпочтения своему предводителю. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно оспоривал Пугачева. И на сем-то странном военном совете решено было идти к Оренбургу: движение дерзкое, и которое чуть было не увенчалось бедственным успехом».

Удаль, размах, риск и поэзия этого совещания отчетливо выразились и в том, что все его участники затянули хором заунывную бурлацкую песню:

Не шуми, мати зеленая дубровушка.

«Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным — всё потрясало меня каким-то пиитическим ужасом».

В этих словах с гениальной силой передана Пушкиным и суровая поэзия крестьянской вольницы, и ее трагическая обреченность.

Поэзия сильного народного характера озаряет весь облик Пугачева в повести. Она особенно ярко передается в соотношении образа Пугачева с народной песней (глава VIII) и старинной калмыцкой сказкой (глава XI) — в обоих случаях направляющей выступает точка зрения героя-рассказчика.

Песню «Не шуми, мати зеленая дубровушка» сам Пугачев называет «любимой песенкой», а рассказчик — «заунывной бурлацкой песней», затем — «простонародной песней».

Песня начинается зачином, в котором содержится лирическое обращение к «зеленой дубровушке» «доброго молодца», то есть зачин отражает ярко выраженное фольклорное соотношение человека и природы и задает настроение грустной задумчивости.

Основная часть песни строится на диалоге героя и грозного царя: развернутая реплика «доброго молодца» представляет собой ответ на вопрос царя; итогом (концовкой) выступает вывод царя, его реакция на сказанное.

Герои песни — «добрый молодец» и допрашивающий его царь; содержание самого допроса позволяет отнести эту песню к разбойничьим (удалым).

Герой песни называет себя «добрым молодцем», царь же обращается к нему: «Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянский сын, Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал, Еще много ли с тобой было товарищей?»

Слово воровать в разбойничьей песне означало не только «брать чужое», но и «совершать противозаконные действия» (в словаре В. Даля: «Вор — стар, разбойник; воровской, стар, мошеннический, а вообще преступный, противузаконный». «Разбой держать» — разбойничать — «грабить, нападать, отымать что силою». Разбойник здесь — прежде всего «крестьянский сын», выступавший против закона, — и потому с него строго спрашивает «надежа православный царь». С такими действиями связывалось стремление выйти из-под власти закона ради обретения воли, свободы. Это поэтизировало образ разбойника.

Здесь же на вопрос царя о товарищах — то есть о соратниках, единомышленниках молодца, герой отвечает, используя несколько параллельных образных соответствий:

Еще первый мой товарищ темная ночь,

А второй-то мой товарищ булатный нож,

А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,

А четвертый мой товарищ, то тугой лук,

Что рассыльщики мои, то калены стрелы.

Эти образные уподобления, соотнесенные друг с другом в структуре пятикратного параллелизма, представляют единство художественно-образной фольклорной системы, где они выступают как атрибуты «доброго молодца», «удальца» и поэтически выражают его мир. Кроме того, они иносказательно передают, что герой не выдает царю своих реальных товарищей-единомышленников и за все готов отвечать один.

Вот почему царь заключает: «Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын, Что умел ты воровать, умел ответ держать!» Исполать — с греческого «хвала, слава»; однако в тексте это слово звучит иронически, так как «пожаловать» молодца государь обещает «Середи поля хоромами высокими, Что двумя ли столбами с перекладиной», — то есть виселицей. Выраженный в форме фольклорной метафоры-загадки (перифразы), этот образ передает иронию царя и одновременно скрытый драматизм.

В целом песня отражает единство образного представления мира с точки зрения человека, размышляющего о неминуемой казни, — образ виселицы в соотношении с «зеленой дубровушкой» являет здесь оппозицию смерть — жизнь.

Вот почему герой-рассказчик, Гринев, называет эту песню по сути «простонародной песней про виселицу» и впечатления свои связывает не только с самой песней, но и с поющими ее пугачевцами: «Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясало меня каким-то пиитическим ужасом».

Образ виселицы выступает стержневым во всей VIII главе; виселица все время находится в поле зрения потрясенного Гринева: «Проходя мимо площади, я увидел несколько башкирцев, которые теснились около виселицы и стаскивали сапоги с повешенных. <.> По крепости бегали разбойники, грабя офицерские дома. Везде раздавались крики пьянствующих мятежников» В сумерках возле комендантского дома, где пирует «великий государь», Гринев опять отмечает: «Виселица с своими жертвами страшно чернела»; после беседы с Пугачевым в окружающем ночном пейзаже рассказчик снова видит месяц, звезды, площадь — и виселицу: «Ночь была тихая и морозная. Месяц и звезды ярко сияли, освещая площадь и виселицу».

Таким образом, виселица выступает страшным знаком мира Пугачева — символом противоестественной насильственной смерти, символом черного зла. Готовность кончить жизнь на виселице, отраженная в народной песне и проявляющаяся в пугачевцах, представляет их «удальцами» — и в то же время потрясает душу Гринева «пиитическим ужасом».

Для самого Гринева виселица — страшный призрак смерти, которую привел в крепость Пугачев — и перед которой он своей «монаршей волею» помиловал Гринева: «А покачался бы ты на перекладине, если б не твой слуга! <.> Так ли еще тебя пожалую <.>!»

Слова и образы народной песни «о виселице» зеркально отражаются в судьбе Гринева: милость государя в песне — это виселица для доброго молодца, честно не выдавшего своих товарищей; милость Пугачева — избавление Гринева от виселицы, несмотря на отказ служить ему «с усердием».

Поэтический образ «доброго молодца», «удальца» из разбойничьей (удалой) песни высвечивает для Пугачева его путь — наудачу: «А разве нет удачи удалому?»

Эта же трагическая обреченность звучит и в словах Пугачева, обращенных к Гриневу во время их совместной поездки в Белогорскую крепость. Здесь эта обреченность также выражена в поэтической форме, но звучит более конкретно: «Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою».

Дерзкая, удалая, обладающая размахом и удалью фигура Пугачева прекрасно раскрывается той калмыцкой сказке, которую Пугачёв рассказывает Гринёву, которой Пугачёв оправдывает свою жизнь.

Пугачев рассказывает Гриневу сказку об орле и вороне, направляясь в кибитке к Белогорской крепости. Сказка возникает в диалоге о том, как дальше действовать Пугачеву: Гринев советует «прибегнуть к милосердию государыни» — Пугачев не верит в возможность помилования и надеется на удачу: «Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою», — на что собеседник отвечает, что судьба самозванца была трагична: «Его выбросили из окна, зарезали, сожгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили».

Пугачев в иносказательной форме народной сказки выражает свое представление о настоящей жизни, об удальце, которому «воли мало», поэтому он говорит «с каким-то диким вдохновением».

Тема сказки задана в диалоге орла и ворона: как прожить долгую жизнь?

Герои сказки — орел и ворон — традиционно выступают в фольклоре как образы-символы: орел — царь птиц, представляет храброго удальца, доброго молодца; это образ, связанный с идеей свободы, практически всегда несущий положительную оценочность. Ворон — птица мрачная; образ этот связан с представлением зла, смерти, беды (черный ворон), а также с идеей древности, долголетия и даже вечности (в сказках именно ворон приносит герою волшебную живую и мертвую воду).

В калмыцкой сказке орел выступает героем, который не хочет, подобно ворону, питаться падалью ради долгой жизни.

Идея сказки иносказательно выражена в заключительных словах орла: «<.> чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!» Пугачев, безусловно, занимает позицию орла; для него «напиться живой кровью» значит жить безоглядно, дерзко, бесстрашно достигая желанной воли любым, даже кровавым, путем. Таким образом, сказка поэтически отражает жизненную философию Пугачева и его видение самого себя народным героем, удальцом, достойным только восхищения и славы, — царствовать — вот удел такой личности, вот в чем выражается ее «воля».

Возражение Гринева Пугачеву основано не на традиционном прочтении слов «клевать мертвечину» — то есть жить вяло, без порыва, удовлетворяясь самым малым и ничтожным. Для Гринева выражение «клевать мертвечину» наполняется смыслом тех страшных злодейств, убийств и казней, которыми он был потрясен, наблюдая жизнь Пугачева и его товарищей, — атрибутом этой жизни стала виселица — орудие смерти множества ни в чем не повинных, в том числе и близких Гриневу, людей. Вот почему он иначе трактует образ из калмыцкой сказки: «Но жить убийством и разбоем значит, по мне, клевать мертвечину». Гордый царь птиц орел оказывается самым черным злодеем — вороном.

Вот что неожиданно для Пугачева и поэтому лишает его возможности отвечать, выбивает из привычной логики: «Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал». В то же время здесь обнаруживается, как отмечает Н. Н. Петрунина, что «и за правдой Пугачева, и за правдой Гринева безмолвно встает третья правда — трагическая правда истории».

Это орлиное, богатырское начало, это бесстрашие и отвага привлекают в Пугачеве. Пушкин не случайно сравнивает его не только с орлом, но в одном из эпиграфов (к главе XI «Мятежная слобода») уподобляет его льву. Пушкин показывает забавную напускную важность Пугачева, его невежество, простонародную наивность, но все это не скрывает от нас широту его замыслов, дерзкую отвагу и непоколебимую уверенность в себе.

Пушкин показывает и его народное добродушие, лукавство и юмор, его способность в мирном настроении шутить и острить, беспечно и весело, чисто по-народному. Замечательны в нем благородные порывы, способность чувствовать благодарность и ценить искренность. Пугачев приходит в гнев, когда узнает, что кто-то из его людей обижает сироту, он хочет наказать тех, кто своевольничает и обижает народ. Его суровая душа легко смягчается. Он помогает Гриневу освободить Машу из рук Швабрина и отпускает их на все четыре стороны.

Речь Пугачева близка к народной, она строится на пословицах и поговорках, на ярких присказках.

«Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братия», — заявляет он Гриневу. И действительно, роман Пушкина целиком опровергает реакционную дворянскую оценку Пугачева.

Создание образа Пугачева происходит в движении от "наружного" портрета к портрету психологическому, в постепенном раскрытии его нравственного мира. В связи с этим очень важны для понимания образа Пугачева его диалоги с Гриневым.

Пугачев справедлив, великодушен, отзывчив. Именно эти качества подчеркиваются автором в его отношении к Гриневу: помня о подарке, сделанном Петром Гриневым за оказанную ему услугу (Пугачев помог главному герою добраться до постоялого двора в сильную пургу, и за это Гринев даровал ему стакан вина и заячий тулуп), самозваный государь вступает на защиту Гринева и, более того, практически устраивает его семейную жизнь, спасая Машу от посягательств Швабрина, по достоинству оценив благородство Гринева.

На первый план выступает образ Пугачева как народного героя. Пугачев кровно связан с народом, пользуется его любовью и поддержкой. Казаки и солдаты Белогорской крепости не желают сражаться против него и переходят на его сторону, жители крепости встречают предводителя восстания хлебом-солью. Пушкин неоднократно показывает Пугачева, окруженного простыми людьми, отмечает, что, заслышав колокольчик тройки, народ выбегает его встречать. Простые жители видят в Пугачеве "народного царя" и заступника.

Пушкин наделяет героя чертами русского национального характера: умом, сметливостью ("Сметливость его и тонкость чутья меня изумляли"), широтой натуры ("Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай", "А разве нет удачи удалому?"), способностью совершать благородные поступки, смелостью и отвагой ("Картечь хватила в самую середину толпы. Мятежники отхлынули в обе стороны и попятились. Предводитель их остался один впереди").

Восставшие называют своего предводителя не только государём, но и отцом. «Батюшка наш тебя милует», - услышит Петруша под виселицей. «Отец наш вам жалует лошадь и шубу с своего плеча», - скажет ему урядник. И совсем по-отечески представляет Пугачёв белогорцам нового коменданта: «Вот вам, детушки, новый командир; слушайтесь его во всём, а он отвечает мне за вас и за крепость». Отец, заступник, защитник, спаситель, благодетель – так воспринимают Пугачёва его сподвижники.

Но автор не идеализирует Пугачева. За свою свободу он платит чужими жизнями. Показывая сцены жестокой расправы пугачевцев по указанию своего предводителя над теми, кто не признал его государем и никогда бы не согласился служить ему, Пушкин откровенно протестует против жестокости и насилия, порожденных крестьянской войной, причем подчеркивает, что жестокость проявляется не только со стороны пугачевцев, но и со стороны служителей государства. Подтверждение этому — сцены пытки пленного башкирца царскими слугами и казни капитана Миронова солдатами Пугачева.

Ведь спасая и защищая одних, Пугачёв ввергает в пучину несчастий других. Список его жертв вырывается за пределы художественного произведения. Рассказ об одной из них, красавице Елизавете Харловой, участью которой Швабрин пугал Машу, дан в «Истории Пугачёва». «Злодеи», «злодей» - опять слышится возглас Василисы Егоровны.

Самое страшное, по мысли автора, — это то, что насилие и жестокость становятся жизненной нормой и почти ни у кого не вызывают естественной человеческой реакций — жалости, сочувствия и милосердия. Жестокость порождает жестокость, но оправдать ее невозможно никакими высокими идеями.

Пугачев, конечно, казнит офицеров Белогорской крепости, но его приводит к этому логика борьбы. Они открыто шли против него, и у него не было выбора. Но при этом надо отметить два обстоятельства.

Когда Пугачев по наговору Швабрина дал знак казнить Гринева, то исполнители этого приказа отнюдь не проявили кровожадной жестокости: «Меня притащили под виселицу. «Не бось, не бось», — повторяли мне губители, может быть, и вправду желая меня ободрить». Здесь гениально передано удивительное добродушие представителей народа, проявляющееся даже в такой, казалось бы, кровавой ситуации.

Казнь Ивана Кузьмича на виселице описывается так: «На ее перекладине очутился верхом изувеченный башкирец, которого допрашивали мы накануне. Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузьмича, вздернутого на воздух». Казнь Ивана Кузьмича была воздаянием и местью за жестокость, проявленную по отношению к башкирцу. Таким образом, она получает своеобразное внутреннее объяснение.

Пушкин показал справедливость, размах, удаль и поэзию пугачевского движения. Это движение яркое, талантливое, поэтическое было для поэта проявлением народной сущности.

Но Пушкин не скрывает и того, что приход пугачевцев в города и крепости сопровождался беспорядками и грабежами. Так было и при взятии Белогорской крепости.

Обобщенную картину грабежей и беспорядков, чинимых пугачевцами, дает в своих записках Гринев, рассказывая о втором периоде пугачевского движения. «Правление было повсюду прекращено; помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду, начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно. Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Конечно, в этой характеристике есть «оттенок, принадлежащий именно благонамеренному Гриневу, но дело, конечно, не только в этом.

Пушкин изображает определенный исторический тип народного движения — стихийное возмущение крестьян и казаков. Он рисует неорганизованность темных и невежественных крестьян, показывает бесперспективность и обреченность их бунта.

Описывая столкновение пугачевцев и дворянского государства, Пушкин так же, как в своем историческом труде, выражает симпатию к народной вольнице, но понимает ее историческую обреченность, он разумом находится на стороне дворянского государства, которое является для него воплощением цивилизации и хранителем мощи и национальной целостности страны.

Великая общественная борьба, изображенная в романе, оказала влияние на судьбу каждого действующего лица, пробудила и обнажила черты, присущие их характерам.

Таким образом, позиция самого Пушкина, нигде не выраженная прямо за счет того, что повествование ведется с точки зрения героя-рассказчика, тем не менее проявляется в направленности произведения, в соотношении и развитии образов и ситуаций. Неодноплановость, неоднозначность подхода к ним — вот главная черта пушкинского повествования. Так или иначе, мотив стихии, поэтически явленный в описании бурана в степи, выступает ключевым до конца «Капитанской дочки». И стихия народного бунта представлена Пушкиным такой страшной в кровавой своей жестокости, что мысль Гринева «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» прочитывается в контексте произведения с объективной убедительностью.

В то же время образ разбойничьего царя, главы бунтовщиков, Емельяна Пугачева, явлен в сложном соотношении поэтизированных народом качеств народного героя, удальца, жаждущего простора и воли, — и жесткой властности царя, казнящего и милующего по своему произволению, и истинного христианского милосердия перед лицом Бога (см. разговор с Гриневым в главе XII — «Сирота»).

«Главное внимание автора "Капитанской дочки" направлено на открытие внутреннего человека в человеке, в глубине своей свободы перед лицом Бога и другого человека решающего последние "проклятые вопросы"», — пишет В. Н. Катасонов.

Мысль о спасительной роли милосердия — главная и важнейшая в «Капитанской дочке» — выражена всем строем текста. В. Н. Катасонов считает, что «по степени авторской сознательности в изображении темы милосердия повесть «Капитанская дочка» является одним из самых христианских произведений в мировой литературе».

Образ Емельяна Пугачёва в живописи

К образу Емельяна Пугачёва обращались не только историки, поэты, писатели, но и художники. Известно множество работ, посвящённых этому народному вождю. В некоторых из них выражается двойственный взгляд на данное историческое лицо.

Противоречивый взгляд на предводителя крестьянского восстания проявляется в портрете Пугачёва неизвестного художника, написанном на портрете Екатерины II. Одни видели в Пугачёве смельчака, бросившего вызов Екатерине II; другие видели умного, проницательного человека. В этом портрете тоже своеобразный вызов Пугачёва.

Умным, проницательным, повидавшим много лиха предстаёт Пугачёв на нескольких гравюрах.

Многие художники изображали Пугачёва среди единомышленников.

Некоторые картины отражают самые тяжёлые моменты в жизни Пугачёва: арест и казнь. Например, гравюра с картины А. И. Шарлеманя середины XIX века. «Казнь Пугачёва».

Так выглядела казнь Емельяна Пугачева в Москве на Болотной площади в январе 1775 г. Эшафот стоял посредине площади, вокруг него — пехотные полки и полиция. Все окрестности были усыпаны зрителями, даже на кровлях домов виднелись люди. Пугачев и его помощник Перфильев взошли на эшафот в сопровождении священника и двух чиновников. Чиновник зачитал манифест. Во время чтения манифеста Пугачев часто крестился. После манифеста священник сказал осужденным несколько слов и сошел вниз. Пугачев, отвешивая земные поклоны, говорил:

— Прости, народ православный!

Был дан знак палачам, и они кинулись раздевать Пугачева: сняли белый бараний тулуп и малиновый шелковый кафтан. Мгновение — и окровавленная голова уже была в воздухе: палач держал ее за волосы. Затем, уже над трупами, совершили четвертование. Отрезанные части тела несколько дней были выставлены у московских застав, а после сожжены вместе с телами и пепел развеян.

Многие художники активно иллюстрировали роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка», создав богатый материал о Пугачёве.

Замечательным мастером иллюстрации показал себя в иллюстративной серии к «Капитанской дочке» выдающийся живописец А. А. Пластов. Обращение к пушкинскому роману не было случайным для художника:

А. А. Пластову был близок жизненный материал, воплощенный

А. С. Пушкиным в «Капитанской дочке»; этот жизненный материал позволил художнику сохранить свой самобытный стиль, свою манеру письма. Особое внимание А. А. Пластов уделил в своих иллюстрациях взаимоотношениям Гринева и Пугачева.

Одной из центральных иллюстраций пластовской серии является акварель «Суд Пугачева».

В центре иллюстрации запечатлен Пугачев, сидящий в креслах, и Гринев, стоящий перед «самозванцем» на коленях. Тесной группой за спиной Пугачева показаны казацкие старшины, неподалеку от крыльца расположились конные и пешие башкиры, отец Герасим с крестом в руках, который, «казалось, молча умолял» Пугачева «за предстоящие жертвы». В то же время рядом с Гриневым мы видим лишь Савельича, который тщетно упрашивает своего барина поцеловать у Пугачева руку. «Я не шевелился. Пугачев опустил руку, сказав с усмешкою: «Его благородие, знать, одурел от радости. » — эти слова и передают содержание иллюстрации, которая, с одной стороны, подчеркивает благодетельную роль Пугачева в судьбе Петра Гринева и, с другой стороны, говорит о чести и прямоте Гринева. В обрисовке внешности Пугачева художник следовал за А. С. Пушкиным: «На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза». Иллюстрация заставляет вспомнить и портретные черты Пугачева, данные А. С. Пушкиным в главе «Вожатый»: «Он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское» (вспомним «мужичка с черной бородою» и веселыми глазами в пророческом сне Гринева). Наконец, можно заметить в руках Пугачева белый платок, взмах которым решил судьбу Ивана Кузьмича и Ивана Игнатьича.

Иллюстрацию А. А. Пластова «Суд Пугачева» интересно сопоставить с иллюстрацией С. В. Иванова, выдающегося русского живописца, автора многих картин на темы народной жизни. Даже беглый взгляд на иллюстрации убеждает нас в различной трактовке художниками эпизода суда и образа Пугачева. Оба художника исходили из пушкинского текста, но А. А. Пластов подчеркнул обыкновенность Пугачева, его способность к великодушию, а С. В. Иванов — гнев и жестокую решительность вождя крестьянского восстания. Несомненно, что С. В. Иванов, создавая портрет Пугачева, помнил о повторяемой А. С. Пушкиным черте его внешности — о «сверкающих» глазах крестьянского вождя, в то время как А. А. Пластов сделал акцент на других чертах портрета Пугачева («живые глаза», выражение лица «довольно приятное, но плутовское» и т. п. ). Завершает композицию иллюстрации С. В. Иванова изображение виселицы с взобравшимся на нее башкирцем. Эта деталь рисунка усиливает мотив мщения, мотив расплаты, который является доминирующим в композиции С. В. Иванова. Сопоставляя иллюстрации А. А. Пластова и С. В. Иванова, видим, что на них изображены разные моменты одного эпизода.

Ещё одна картина, отображающая эпизод суда, - полотно Василия Перова «Суд Пугачёва» (1879).

Эпизоду встречи Гринева с Пугачевым в Бердской слободе посвятили свои иллюстрации художники А. А. Пластов, С. В. Герасимов,

П. П. Соколов. В композиции иллюстраций много общего: Гринев показан со спины, зато Пугачев и его сторонники охарактеризованы с достаточной подробностью С. В. Герасимовым и А. А. Пластовым. И этому есть свое объяснение, поскольку вся сцена воспринимается глазами Гринева, являющегося повествователем в пушкинском произведении. Оба художника опускают подробности в воссоздании обстановки избы («рукомойник на веревочке», «полотенце на гвозде» и т. п. ), тем самым добиваясь большей выразительности в графической трактовке образов Пугачева и его единомышленников. Характеризуя облик Пугачева,

С. В, Герасимов пользовался пушкинским указанием: «Пугачев сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась». На иллюстрации отображен момент, когда Гринев только что вошел в избу и когда около Пугачева еще «стояло несколько из главных его товарищей», у которых офицер из Оренбурга вызвал «сильное любопытство». По-иному характеризует Пугачева А. А. Пластов: в позе Пугачева уже нет «поддельной важности», он с живостью и интересом смотрит на Гринева. Рядом с Пугачевым изображены лишь Белобородов и Хлопуша, следовательно, на иллюстрации А. А. Пластова отображен другой момент эпизода встречи в Берде, когда Пугачев «обратился к своим товарищам и велел им выйти» и когда рядом с ним остались только «тщедушный и сгорбленный старичок с седою бородкою», Белобородов, и Хлопуша, внешность которого привлекла особое внимание повествователя". Воссоздавая портреты сторонников Пугачева, А. А. Пластов следовал пушкинскому тексту. Достоверны и психологические характеристики Белобородова и Хлопуши.

Рассмотрев портреты художников, изобразивших Пугачева, мы видим противоречивый облик предводителя крестьянского восстания: одни видели в нем смельчака, бросившего вызов Екатерине II , другие - умного, проницательного человека, не имеющего ничего зверского в своём облике. В некоторых картинах проявляется открытое сочувствие отважному представителю русского народа.

Заключение.

Сопоставляя исторические материалы с текстами художественных произведений, мы увидели, что Пушкин не только не отступил от исторической правды, но, пользуясь художественным вымыслом, сделал образ Пугачева живым. Это не только беспощадный и жестокий злодей, каким очень часто представляли Пугачёва его современники, но и человек, которому можно доверить жизнь возлюбленной, которого можно пожалеть и за «грешную душу» которого «вечно молить Бога».

В исторических песнях, повести А. С. Пушкина открывается душа русского народа, заблудившегося в «буране» истории и жестоко ответившего на казни — убийствами, на насилие помещиков— насилием, на обнищание — грабежом. Эта душа взбунтовавшегося народа страшна, как буран, когда «дороги нет, и мгла кругом».

История, основываясь на фактах уже свершившихся, позволяет нам делать выводы, извлекать уроки.

А литература указывает путь, по которому надо идти. Это путь милосердия, любви к человеку. Об этом писали многие русские писатели.

Комментарии


Войти или Зарегистрироваться (чтобы оставлять отзывы)