Фет – маринист

Афанасий Афанасьевич Фет – тонкий лирик, чьё поэтическое кредо выражается формулой – «целый мир из красоты». По мысли Дмитрия Благого, весь поэтический мир Фета располагается в этом поле красоты и колеблется между тремя вершинами – природа, любовь и творчество.

Пейзажные образы в лирике Фета навеяны природой средней полосы России. Он был мирным помещиком, отнюдь не склонным к дальним путешествиям, поэтому тема «Фет-маринист» может оказаться неожиданной для тех, кто знаком с лирикой Афанасия Афанасьевича. А между тем, в книге М. Н. Эпштейна ««Природа, мир, тайник вселенной»: система пейзажных образов в русской поэзии» есть данные о том, что по частотности обращения к образу моря Фет опережает Пушкина, Батюшкова, Языкова, Лермонтова, Тютчева. В этом смысле он является одним из самых «морских» поэтов. Это обстоятельство поразило нас и побудило к исследованию темы «Фет – маринист».

Знакомство с литературоведческими источниками (Д. Д. Благой, Б. Я. Бухштаб, М. Л. Гаспаров, Л. А. Озеров, Н. М. Скатов, Н. П. Сухова, Б. М. Эйхенбаум) показало, что данная тема не была предметом специального изучения. Обращение к Сети Интернет тоже оказалось безрезультатным.

На предварительном этапе статьи мы познакомились со своеобразием образа моря у предшественников Фета – В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, К. Н. Батюшкова, Н. М. Языкова, Ф. И. Тютчева. После этого определили цели исследования:

1. Познакомиться с особенностями маринистики Фета на примере стихотворений цикла «Море»;

2. Главной и перспективной целью является исследование этого цикла, как единого художественного поля. На первоначальном этапе необходимо было выявить, в чём состоит неповторимость видения моря поэтом;

3. Обнаружить смысловые доминанты этого образа у Фета и способы его художественного воплощения.

Естественным было желание узнать, видел ли Фет море, какими были его впечатления. Мы обратились к биографическим источникам. Но сведения оказались довольно скупыми. Мы обнаружили их лишь в мемуарном источнике – книге А. А. Фета «Воспоминания». (Фет бывал на Балтийском, Чёрном и Средиземном морях, причём последнему посвящено наибольшее количество стихотворений. Впервые на море он попал по военной службе). Впечатления о море в мемуарах выражены лаконично, но по-фетовски экспрессивно: «Тут и красота моря, и море красоты!» - это признание стало ключом к исследованию.

ЦИКЛ А. А. ФЕТА «МОРЕ»

«Ночь весенней негой дыши. »

Стихотворение «Ночь весенней негой дышит» открывает цикл «Море». Перед нами тихое, спокойное, безмятежное море. Ночь одухотворяется, она «негой дышит», как живая. С берега моря движение взгляда идёт всё дальше. Сначала перед нами залив, затем небо, и, наконец, взор устремляется вдаль. Поэт фиксирует детали пейзажа, которые рождают впечатление пробуждения дня («Ветер взморья не колышет», «Залив блестит, как сталь», «Разукрасилася даль»). Движение облаков, их цвет и причудливую форму, выраженную через сравнение их с горами («Облаками, как ползущими горами, разукрасилася даль») Фет противопоставляет спокойному безмятежному морю («Ветер взморья не колышет»). Сравнение облаков с «ползущими горами» привносит в стихотворение движение, динамику, ожидание преображения мира. Холодный блеск ночного залива уравновешен в стихотворении теплотой разноцветных облаков, огнём в факеле Авроры.

Вторая часть стихотворения построена на мифологических ассоциациях. Мы видим влюблённых Феба и Фетиду – бога солнца с золотыми стрелами и скромную богиню моря, одну из сестёр Нереид. Они утомлены и спят. Эту идиллию нарушает богиня утренней зари. Аврора бежит с ярким факелом. В этом стихотворении она выступает как вестница утра.

А. А. Фет в своих стихах требует от читателя домысливания, ассоциативности, в чём помогают античные образы, каждый из которых имеет свою историю и свой характер. После стихотворения читатель ждёт какого-то продолжения. Мгновение, запечатлённое в стихотворении, как бы обрывается. Это в какой-то степени объясняет тяготение поэта объединять свои лирические произведения в циклы. В следующем стихотворении «Жди ясного на завтра дня. » описывается короткий пограничный период наступления ночи, когда ещё не «минул день», и не «настала ночь».

«Жди ясного на завтра дня»

Стихотворение «Жди ясного на завтра дня»,- поистине чудесная пейзажная зарисовка. Слова в нём настолько легки и точны, что вызывают образ художника, который торопливо кладёт краски на холст, боясь, что «свет уходит прочь». Так работали художники-импрессионисты. Так «работает» и А. А. Фет. Беспорядочно и нелогично вырванные из общей картины фрагменты - как наброски художника, которые только вместе составляют законченный пейзаж: поэт как бы останавливает мгновение, фиксируя выразительные детали, из которых рождается картина вечера у взморья («стрижи мелькают», «дремлют корабли», «трепещут вымпела»). Лексическое значение глаголов связано с передачей едва уловимых, зыбких движений, переходных состояний. Привычное «трепещут» усиливает ощущение едва уловимого движении. Прием олицетворения передаёт покой. И если закат в первой строфе был прозрачный, робкий, тайный, но «озаренный пурпурным огнём», то «покой» кораблей на море не оставляет никакого повода для тревоги. Только в конце лирической миниатюры Фет позволяет себе как бы лёгкое философствование: свет и тень – две крайние противоположности,- оказываются так близки между собой, что, переливаясь, переходят друг в друга. Свет, несущий жизнь и ясность, «уходит тайно». Тень «набегает робко». Неуверенная в своей силе, она и у нас вызывает чувство неопределённости. Всё вместе создаёт настроение ожидания.

Присутствие в стихотворении скрытого диалога: «. ты не скажешь: минул день,/ Не говоришь: настала ночь» приводит нас к мысли, что жизнь состоит из полутонов, и мы не можем заметить и понять границ между противоположными крайностями, как нет для нас границ между тенью и светом.

Сравнивая первое и второе стихотворения, мы видим между ними неразрывную связь. Второе стихотворение является как бы продолжением первого. «Стальной залив» и «разукрашенная даль» первого стихотворения сменяется более «пурпурным», «прозрачным» закатом во втором. В нём залив «приближается» к лирическому герою, становится более осязаем.

Четырёхстопный хорей сменяется четырёхстопным ямбом, что придаёт второму стихотворению большее движение относительно первого. Неизменной темой стихотворений остаётся залив, уходящий вдаль, к небесам.

«Морской залив»

Название третьего стихотворения явно конкретизирует место, обозначенное в первых двух стихотворениях. Это стихотворение логически можно поделить на две смысловые части. Первая часть – описание природы, вторая – воспоминания лирического героя, навеянные прекрасным пейзажем. Вечерняя заря, запечатлённая в первых двух стихотворениях, перешла в ночь.

Необыкновенной красоты ночное море пленило лирического героя. «Третью уж ночь» он приходит на этот холм по «звонкой дороге» мимо старой ивы, чтобы насладиться великолепным заливом. Невольная, «волшебная сила» влечёт за собой того, кто смотрит вдаль залива, обращается к нему. Метафорический эпитет «звонкая дорога» придаёт описанию залива какую-то сказочность. Залив одухотворяется, он спит. Лирический герой пытается услышать дыхание залива, но залив тих и спокоен. Ни один ветерок не потревожил его чуткий сон. Метафора «только вдали, потухая за дымкою сизой,/ Весь в ширину он серебряной светится ризой» рисует нам великолепную картину: лёгкая сизая дымка у горизонта, а за ней море, как расшитое серебром и золотом покрывало, светится в ускользающих лучах солнца. «Серебряный залив» «перекликается» со «стальным заливом» в первом стихотворении. Но если в первом стихотворении он холодный и далёкий, то в третьем этот серебряный свет тянет за собой. Этот сказочно красивый пейзаж вечернего залива создаёт ощущение ирреальности. Лирический герой уносится в воспоминания, мечты, грёзы.

Во второй части стихотворения, несмотря на то, что лирический герой в стихотворении один, мы чувствуем присутствие ещё одного героя. Вторая часть стихотворения очень ярко эмоционально окрашена. Экспрессивность воспоминаний подчёркнута синтаксически: в конце каждого предложения восклицательный знак. Передаётся чувство восторга, восхищения. «Что за слова мне она в эту ночь говорила!». Прекрасный пейзаж является импульсом для выражения чувств лирического героя. Свет залива в первой части стихотворения приобретает совершенно новый смысл во второй. Из физического он превращается в свет души. «Сколько в весёлых речах прозвучало привета!/ Сколько в них сердце почуяло неги и света!/ Ах, что за ночь!» Лирический герой словно прикован к заливу. «Тише, конь мой! Куда торопиться?». Он останавливает своего коня и третий раз остаётся у залива до зари. «В блеск этот душу уносит волшебная сила!» - сила грёз.

«Вечер у взморья»

«Вечер у взморья» можно считать логическим продолжением стихотворения «Морской залив». Рассвет, которого ожидал лирический герой, приближается.

Два шестистишия составляют эту миниатюру. В первом описывается наступление вечера, который переходит в ночь. Утихает день, природа погружается в сон. Однако настораживает, что стихотворение открывается глаголом активного действия «засверкал», ведь наступление вечера предполагает покой и умиротворение природы. На первый взгляд, так оно и есть: «умолкли птицы», «тишина леса объемлет», «колос дремлет». Но «засверкал огонь зарницы». Словарь В. И Даля объясняет, что зарница- это «отдалённая молния, когда виден свет и блеск, но грома не слышно». Образ зарницы привносит в стихотворение некоторую тревожность. Чувствуется напряжение в природе: животные и растения бессильны перед стихией. Для кого-то она губительна, а для кого-то это источник новой жизни.

Во втором мы наблюдаем приближение рассвета. Вторая часть стихотворения кажется нам «просветлённой». «Светоносность» выражена с помощью слов «светлеет», «озарённый». Противопоставление «день бледнеет» - «ночь светлеет» подчёркивает непрерывность «перетекания» времени. Фет изменяет привычные соотношения («ночь темнеет» и «день светлеет»), размывая границы света и тьмы. Всё относительно в этом мире. Эти мотивы характерны для импрессионизма в целом, и они находят отражение в лирике Фета.

Появление жабы - явление обыденное. Образ, редкий для фетовской лирики, существо прозаическое, земное включено Фетом в таинственный пейзаж. На фоне импрессионистической картины он напоминает о единстве мира. Мифологическая традиция относит земноводных к «нечистым тварям». Но и им А. А. Фет находит место в пейзажной зарисовке.

Образ вечерней зари («огонь зарницы») в начале стихотворения перекликается по смыслу с мягким эпитетом «озарённый» в конце, предвестием утренней зари. Обнаруживается композиционная цельность. В стихотворении явно преобладают глаголы несовершенного вида, в том числе в олицетворениях: «светлеет», «млеет», «спят»,- передающие состояние покоя и умиротворения, погружённость природы в сон.

Человек незримо вписан в мир природный. Автор определяет его восприятие необычным эпитетом - «различишь прилежным взглядом». Вновь Фет, как это и свойственно импрессионистам, останавливает мгновение бытия. Взору человека открывается бескрайняя умиротворённо-млеющая под лунным светом гладь моря. Оно неожиданно названо плоскодонным. Этот эпитет ещё более усиливает ощущение покоя природы. Затем картина конкретизируется. «Прилежный взгляд» останавливается на «камне озарённом», где «две чайки, сидя рядом. спят». Это созерцание гармонии снимает напряжённую тревожность начала стихотворения.

Цельность запечатлённой картины обозначена в стихотворении и средствами звукописи. Первая строфа озвучена ассонансами [а-и], которые переходят в плавное ассонирование звуков [о-э], передающих состояние покоя и умиротворения. Если начало стихотворения отмечено тревожностью, что передано мерцанием зарниц, а на звуковом уровне аллитерацией: [з-с-р] («засверкал», «зарницы»), то в последней строке сонорный [н], четырежды повторившись, нейтрализует звуки [с], [з] и [р] (с-н-н-з-р-н-н).

Интересно заметить, что стихотворение состоит из двух шестистиший, каждое из которых представляет собой сложное предложение. Такая форма уравновешивает нарисованные картины, обнаруживая их единство.

Лирическая миниатюра передаёт фетовское восприятие картины мира: единство света и тьмы, статики и динамики, тревожности и умиротворения, приземлённости и возвышенности, обыденности и таинственности, непредсказуемости и предопределённости.

«Как хорош чуть мерцающим утром. »

Удивительно тонко А. А. Фет «рисует» утренний пейзаж на берегу моря. Чувство восторга и упоения природой передаётся читателю с самых первых слов стихотворения. Первый катрен состоит из двух восклицательных предложений, при чём первое начинается с краткого прилагательного со значением оценки, усиленной частицей: «Как хорош».

Вновь Фет прибегает к мифологическим образам, персонифицируя их. Амфитрита – одна из главных богинь моря, жена Посейдона. «Влажный венок» на её голове создаёт впечатление застывших в воздухе капель. Время как будто остановлено, и автор «выхватывает» из пейзажа чудо, поразившее его. «Недаром у греков богиня красоты вышла из моря»,- говорит Фет в мемуарах.

Не менее чудесно сравнение, характеризующее действие Авроры – богини утренней зари: «Как огнём и сквозным перламутром/ Убирает Аврора восток!». Нарисованная картина представляется «мерцающей», «сквозной», прозрачной, пульсирующей. Сравнение востока с перламутром усиливает это ощущение, ведь как внутренняя сторона ракушки блестит на солнце, так небо переливается в восходящих лучах.

Второй катрен представляет собой статичную пейзажную зарисовку. «Далеко на песок отодвинут/ Трав морских бесконечный извив». Возможно, днём раньше был прилив, и он оставил память о себе на песке, но теперь море отдыхает, наслаждаясь наступлением утра. На ровной морской глади отражается заря, и залив рисуется метафорически («Испещряет румянцем залив»).

Природа ещё не проснулась, «ни движенья, ни звука в тиши». Всё вокруг в ожидании пробуждения. Но между тем автор фиксирует детали пейзажа. На фоне восходящего солнца «Погнувшись над влагой солёной/, В крупных каплях стоят камыши». Как художник импрессионист, автор создаёт пейзажную зарисовку, замечая малейшие изменения в природе.

«Морская даль во мгле туманной»

Фет, безусловно, один из лучших поэтов-пейзажистов. Картины, которые он рисует словом в воображении читателей, надолго остаются в памяти, хотя в стихотворении запечатлено одно мгновение. Фрагментарность, свойственная Фету, даёт возможность читателю самому домыслить эпизод, вырванный автором из обыденности.

Таким является стихотворение «Морская даль во мгле туманной». Пейзажная зарисовка начинается описанием «туманной мглы». Представляется тихое, спокойное, безмятежное море. Сравнение тумана с дымом предаёт пейзажу некоторую призрачность: невозможно разобрать, что происходит вдалеке, но, тем не менее, всё спокойно. Но это спокойствие мнимое. Противительный союз «а», которым начинается третья строка, обнаруживает наличие антитезы в стихотворении. «А волны в злобе постоянной/ Бегут к прибрежью моему». Волны одухотворены, олицетворяя врожденное человеку начало, и контрастируют с первоначально нарисованной картиной, где представляется тихое, умиротворённое море.

Лирический герой следит за «избранной» волной. Но он не просто наблюдатель, он – участник событий. Он пленён морем, он во власти стихии, что выявляют глагольные формы: «пристально гляжу», «слежу». Даже чувство опасности не останавливает его.

Необычно сравнение волны со стеклом в сочетании с эпитетом «тяжеловесна» - явный оксюморон. Волна представляется нам прозрачной, светлой, хрупкой и мощной, тяжеловесной одновременно. Но встреча с «каменной стеной» обращает волну в пену: «А уж подкинутую пену/ Разбрызнул ветер на лету».

Для Фета особенно примечательны эти мгновения преображения, перехода явления в противоположное.

«Прибой»

«Утёсы. Зной и сон в пустыне»,- так начинается стихотворение «Прибой». Представляется бескрайняя сухая пустыня, под ногами песок да мелкая галька. Пустыня в стихотворении окрашена семантикой тоски и одиночества. Она описана номинативным и неполным предложениями, передающими статику «земной твердыни». Ключевые слова первой строфы – «зной» и «сон». Всё вокруг сухо и безжизненно. По описанию природы можно предположить, что время суток – полдень. Жизнь замерла. Лишь вдалеке едва заметна черта столкновения вала и утёса: «И вдалеке земной твердыне/ Морские волны бьют челом». Движение морской стихии обозначено глагольным фразеологизмом. Одно из значений фразеологизма «Бить челом» по словарю В. Даля – сразиться лицом к лицу. Это и увидел А. А. Фет в столкновении вала с землёй. «Морские волны» и «утес» - две ипостаси мира, проявляющиеся в статике и динамике.

Эпитетом в стихотворении обозначен цвет «красных скал», и здесь красный цвет – цвет силы, могущества, власти. Волна же, наоборот, определена эпитетом «зелёно-медный», цвет покоя и умиротворения. На подсознательном уровне мы уже чувствуем, кто победит в этом противостоянии. «Забывая век свой бурный», вал отступает. Море смиряется. Во второй строфе только один глагол «сверкает», передающий впечатление от моря. Эпитет «безвредный», «не докатясь до скал», «в последний раз» - так характеризуется движение вала. Чувствуется ослабление динамики, бессилие и беспомощность вала, он будто бы прощается с миром. Вал «преломлённый» - побеждённый, но не сдавшийся. У него лазурный – яркий, насыщенный, жизненный цвет. «Но вот преграда – он кипит». Столкновение вала с преградой рождает в нём невиданную энергию, что подчёркнуто глаголами активного действия: «кипит», «встаёт». И неизбежна гибель: «И, умирающий, всё страшен/ Всей перейдённой глубиной». В этой гибели – торжество силы, мощи.

Фет не единственный поэт, который в стихии видел отражение жизненного цикла. Так, у А. С. Пушкина, в стихотворении «Туча», мы видим воздушный океан после бури. То же одиночество («Одна ты несёшься. », «Одна ты наводишь унылую тень», «Одна ты печалишь. »), те же лазурные проблески («. по ясной лазури. »). Всё в жизни имеет кульминацию, после которой неизбежно наступает спад. У Фета: «На той черте, уже безвредной. », и у Пушкина: «Последняя туча рассеянной бури!» и «. буря промчалась. ».

Фет своим стихотворением показывает, что всему своё время, всему своя пора. Есть время жизни, расцвета, радости, но всему приходит конец. Тем не менее, жизнь продолжается, всё идёт своим чередом. Жизненный цикл постоянен, но лишь движение позволяет начать новый круг.

«На корабле»

Стоя на корабле, ты чувствуешь крылья за спиной, ощущаешь лёгкость и невесомость полёта. Нет человека, который не испытывал бы чувства восторга при мысли о полёте. Заворожено мы наблюдаем за птицами. Каждого в детстве посещали мечты о полёте.

«Летим!»- этим восторженным восклицанием начинается стихотворение «На корабле». Глагольная форма и восклицательная интонация экспрессивно дают динамический импульс стихотворению. Отметим, что слово употреблено во множественном числе. Человек и корабль – единое целое. Они в плену стихии.

Как далеко земля от летящей птицы, так далеко земля от человека, плывущего на корабле. Земля,- устойчивый пространственный ориентир,- стремительно отдаляется. Фет это подчёркивает эпитетом и олицетворением: «Туманною чертою/ Земля от глаз моих бежит». Пространственные ориентиры размываются, лирический герой мчится навстречу неизведанному миру, «чуждой стихии». Повтор слова «земля» во второй и последней строках придаёт цельность стихотворению. Прощание с родным берегом («Земля от глаз моих бежит. ») и последний взгляд на неё («. будет исчезать в тумане/ За мной родимая земля». ). Море «вскипает», вспенивается. На звуковом уровне это подчёркнуто аллитерацией [вс] и [ст]. Фет восхищается новым чувством, о чём говорит эпитет «Под непривычною стопою/ Вскипая белою грядою,/ Стихия чуждая дрожит».

Второе пятистишие – это стихия чувств. «Дрожит и сердце, грудь заныла». Глаголы передают состояние лирического героя – упоение стихией и страх перед ней. Автор подводит нас к философскому размышлению. Полёт – это не только радостная, неизвестная часть жизни, но и полёт души после неё. Лирический герой на корабле, но душой он в полёте, «куда невидимая сила/ Её неволей унесла». Душа объята тревогой, она во власти стихии – неведомой силы, неподвластной воле человека. Это ощущение усилено сочетанием звуков [гр] и [др].

Лирическому герою «чудится заране/ Тот день. ». Он предчувствует неизбежный конец, так как ничто не вечно. Душа в свободном полёте, «без корабля», помчится над морем в «воздушном океане», и точно так же, как и сейчас, «будет исчезать в тумане/ За мной родимая земля». Слова «душа» и «воздушный» во втором и третьем пятистишиях, являются их смысловыми доминантами. Душа сливается с воздушным океаном. Имеющие общие истоки (от корня «дух»), они придают стихотворению композиционную и смысловую цельность.

Пейзаж, представший перед взглядом лирического героя, невольно привёл его к думам о жизни и смерти. Воздушный океан – символ вечности, в которую уходит человек, покидая «родимую землю».

Чувством полёта пронизано всё стихотворение. Оно сопровождает нас всю жизнь. Мы растём с ним, взрослеем. Оно нас вдохновляет, ведёт по жизни, и душа наша «мчится в воздушном океане» даже после неё. Конечна жизнь человека, но движение вечно.

«Буря»

Стихотворение «Буря» - кульминационное в цикле, и, несмотря на то, что из тринадцати стихотворений цикла оно девятое, оно является его смысловым центром.

В предшествующем стихотворении «На корабле» лирический герой размышляет на философскую тему жизни и смерти, его охватывают разные предчувствия. Он душой возносится ввысь, в вечность. Но хронотоп «Бури» возвращает нас «вниз». В реальный мир, мир бушующей морской стихии.

Стихотворение начинается двумя нераспространёнными предложениями: рождается чувство покоя и умиротворения. «Свежеет ветер, меркнет ночь. » - но это обманчивое ощущение. Вторая строка начинается с противительного союза «а» - знака антитезы. «А море злей и злей бурлит. » - лексический повтор слова «злей» усиливает состояние тревоги. Наречия в форме сравнительной степени «злей», «раздражительней» и прилагательные в краткой форме «всесилен», «неумолим» передают состояние стихии. Глаголы несовершенного вида «свежеет», «меркнет», «бурлит», «плещет», употреблённые в настоящем времени, передают ощущение сиюминутности происходящего, что позволяет не просто нарисовать пейзаж, а погрузить самих читателей в мир стихии.

Море в стихотворении олицетворяется, ему присваивается исключительно человеческое качество – зло. Повторение в конце первой строфы частицы «то» указывает нам на непрерывность, продолжительность действиям, причём в настоящем времени.

Первая строфа задаёт музыкальный тон всего стихотворения. Аллитерацией [р] создаётся впечатление наступающей бури: ветер, меркнет, море, бурлит, гранит, прянет, прочь. Нагнетание [п] передаёт глухой гул моря (пена, плещет, прянет, прочь).

Во второй строфе напряжение продолжает возрастать, что подчёркнуто местоимением «всё» перед метафорическим эпитетом «раздражительный бурун». Повтор частицы «так» перед эпитетами «тяжела» и «плотна», употреблёнными в сочетании со словом «волна», усиливают их значение. Волна сравнивается с чугуном. Чугун ассоциируется с чёрным цветом, тяжестью, мощью, основательностью, силой. Мы невольно относим эти качества волне.

Третье четверостишие, построено на мифологических ассоциациях. «Бог морской» - покровитель морей, он «всесилен и неумолим». Образ морского бога персонифицируется. Ему присваивается грозное восклицание: «Вот я вас!». Бушующая морская стихия вселяет страх в тех, кто не успел скрыться от «трезубца» морского владыки. Отождествление стихии с богом говорит о её независимости, неподвластности человеку.

Во втором и третьем катрене сохраняется аллитерация звука [р] («раздражительней», «бурун», «берег», «трезубцем»). Возросшее напряжении передаётся сменой глухого [п] звонким [б]: «бурун», «будто», «берег», «бьет», «бог», «трезубцем».

Присутствие кольцевой рифмовки придаёт стихотворению динамичность. Мужская рифма подчёркивает эмоциональное напряжение, рождает ощущение кульминации, пика событий.

«После бури»

Интересно наблюдать за тем, как начинается буря, как стихия разворачивается всей своей мощью, но не менее завораживает момент успокоения природы. Всё вокруг пробуждается, будто заново родившись.

Стихотворение «После бури» - это момент наступления равновесия в природе. Гармония, нарушенная бурей, воспоминания о которой ещё свежи, вновь устанавливается в мире.

Четырёхстопный хорей звучит неторопливо и придаёт стихотворению плавность, певучесть. В сочетании с мягкой женской рифмовкой создаёт ощущение покоя. Природа отдыхает.

Небо имеет лазурный цвет, следов бушующей стихии не осталось. Лишь море «не опомнится от бури». Челн наделён эпитетом «убогой», он явно пострадал от бури. Челн «спит, кидаясь, , как больной от страшной мысли» - выразительно сравнение челна с больным, который ещё вспоминает перенесённую боль. Ничто не проходит бесследно. Но тем не менее далее видно, что «складки паруса обвисли». Ветерок не тревожит их. Буря осталась лишь в воспоминаниях.

И вновь Фет запечатлел переходное, «пограничное» состояние. Всё вокруг пропитано свежестью. Лес не шелохнётся, ничто пока не нарушает шаткого равновесия, на время установившегося в природе. Фет одухотворяет «час спасенья» через сравнение: он «словно плачет и смеётся».

«Вчера расстались мы с тобой»

Стихотворение «Вчера расстались мы с тобой» заметно отличается от других стихотворений цикла, и, прежде всего, композиционным построением. Оно состоит из трёх секстетов. Первые две строфы – это воспоминания. Воспоминания о расставании лирического героя с любимой, а последний секстет – это состояние лирического героя «нынче». Удивительно, что в стихотворении очевиден довольно длительный промежуток времени, тогда как Фету свойственно запечатлеть момент, нежели состояние души в продолжительное время.

Стихотворение начинается двумя подряд идущими простыми предложениями: «Вчера расстались мы с тобой. / Я был растерзан». Второе – нераспространённое, это усиливает выражение состояния лирического героя. В его душе настоящая буря – буря эмоций, переживаний. «Подо мной/ Морская бездна бушевала» - появляется образ бездны, образ пустоты, неизвестности. Бездна всегда пугала и отталкивала человека.

Второй секстет – это накал чувств. Волна будто хотела «Размыть уступы острых плит/ И вечный раздробить гранит». Рождается мотив вечности. Вечность человек не в силах постигнуть. Можно лишь поверить, смириться.

В последней строфе видно явное преображение лирического героя, подчёркнутое антитезой. Буря в его душе утихла: «как моя душа/ Волна светла». Вчера воспоминания накатывали на него, как волны на гранит, стараясь раздробить в нём память расставания. Но лирический герой смирился, волна «легла у ног скалы отвесной». Волна не в силах раздробить «вечный» гранит, и воспоминания никогда не исчезнут, можно просто принять их, жить вместе сними.

Волны во втором секстете «росли во мгле», тогда как в последнем волна погружена в лунный свет, свет покоя, может, холодноватый, но, тем не менее, цвет примирения, умиротворения. Фет видел нечто прекрасное в лунном свете. В мемуарах он писал «Чудные дни, чудные лунные ночи!».

Аллитерация звука [р] в первых двух строфах (вчера, расстались, растерзан, грохот, берег, разбившись, брызги, росли, упрёк, размыть, острых, раздробить, гранит, урок) обостряет ощущение бури, тревоги, состояние растерзанности лирического героя. Но в последнем секстете [р] заменяется аллитерацией [л] (волна, светла, легла, скала, лунный, земля), мягким, льющимся, плавным, что вновь указывает на примирение со стихией, с судьбой.

Буря, разразившаяся в душе лирического героя, постепенно улеглась. Он смирился, принял вызов судьбы и достойно выдержал испытание. Невозможно избавиться от воспоминаний, надо научиться с ними жить.

«Море и звёзды»

В стихотворении «Море и звёзда» автор рисует картину умиротворения природы. Только вдалеке «отсталые тучки», которые не успели исчезнуть после бури. Но, тем не менее, постепенно вырисовывается идеальный пейзаж – пейзаж, наполненный красотой: «И ночь красотой одевалася звёздной».

Но это состояние не только в природе. Умиротворение находит и лирический герой. Море, как идеальная сущность, помогает лирическому герою позабыть «мертвящую сушу», преодолеть «злобу земную», душевный разлад: «Всю злобу земную, гнетущую, вскоре,/ По-своему каждый, мы оба забыли». Море ночное сравнивается с дальним родным краем. «Любуясь раздольем движенья двойного,/ Мечта позабыла мертвящую сушу». Душа уносится к морю, находя в нём «целебную силу», они становятся единым целым.

Стихотворение написано четырёхстопным амфибрахием, что в сочетании с женской рифмовкой придаёт ему плавность, неторопливость. Анафора и синтаксический параллелизм в последних трёх строках стихотворения придают ему музыкальность.

Лирический герой на берегу моря нашёл чувство умиротворения, которое не могла дать ему земля. Образ бездны в первой строфе заранее отталкивает читателя от земной стихии, ведь бездна – нечто отталкивающее, пугающее неопределённостью, темнотой. Море – стихия, которой любуется лирический герой, он в её плену.

Импрессионистическое стихотворение пропитано философией мировосприятия Фета.

«Качаяся, звёзды мигали лучами. »

Одним из самых сложных и интересных является заключительное стихотворение цикла «Качаяся, звёзды мигали лучами. ». Эту лирическую миниатюру можно отнести к поздней лирике Афанасия Афанасьевича. Несмотря на свой импрессионистический характер, стихотворение отличается глубокой метафоричностью. Современники уговаривали Фета переписать стихотворение, «если не для понимания толпы, то хоть для понимания наиболее эстетически развитых читателей»¹. И если языковые погрешности по совету друзей он исправлял, то относительно художественного содержания он оставался непреклонен.

По словам самого Афанасия Афанасьевича, стихотворение основано на фосфорическом сиянии Средиземного моря , хотя при первом прочтении мы можем подумать, что речь идёт об отражении звёзд в море. Но тогда огни бы не спорили: «А мы любовались с тобою огнями,/ Что мчались под нами, с небесными споря. ». Без комментариев автора читателю не понятно, о каких огнях идёт речь. В стихотворении описывается ночное море, но, тем не менее, оно нам кажется «светлым». Огни звёзд соотносятся свечению моря. Весь пейзаж будто бы светится. Эффект сияния достигается с помощью лексем «блеск», «светоносный», и дважды повторившемуся слову «огни». Но это ощущение усиливается противопоставлением: «огни», «блеск» и «светоносные пятна» преподнесены нам в сочетании с «тёмными зыбями моря». На тёмном фоне свет кажется более ярким.

Стихотворение написано четырёхстопным амфибрахием, что рождает ощущение плавного движения по волнам, лёгкого покачивания. Поэтому для лирического героя, если он находится в лодке, звёзды мигали, «качаяся».

Лирический герой любуется морем: «А мы любовались с тобою. ». Но это не только созерцание, а «целебное забвенье», очищающее и возвышающее. («В каком-то забвенье, немом и целебном. »). Ассонанс звуков [о-э] подчёркивает продолжительность времени, желание лирического героя продлить момент любования морем. Стоя на берегу, Фет как-то сказал: «Тут и красота моря, и море красоты!». Фет любил море, говорить и писать о нём он мог только с восторгом и наслаждением.

Ещё одной смелой метафорой является отождествление лирическим героем своей груди с морем, тогда как чувства любимой женщины, с которой он вместе любуется пейзажем, сравниваются с кораблём. «Казалось, рулём управляя волшебным,/ Глубоко ты грудь мне врезаешь в побеге».

Интересно заметить, что все глаголы и глагольные формы, описывающие движение огней и состояние лирического героя, озвучены ассонированием звука [а]. Качаяся, мигали, мчались – про огни; любовались, отдаваяся, управляя, врезаешь – про чувства лирического героя. Это подчёркивает единство природы и лирического героя, ведь у А. А. Фета они всегда сосуществуют неразрывно.

Импрессионизм у Фета выражается в фиксации состояния природы, изменяющегося каждое мгновение. Он фиксирует «мигание лучей», «вереницу светоносных пятен», что усиливает ощущение свечения, мерцания пейзажа.

Образ глубины – один из ключевых образов лирики Фета. В заключительном катрене лирический герой говорит о глубине души. Душа – это стихия, которая так же глубока и непонятна, как и морская стихия. Лирический герой признаётся возлюбленной, что только ей удалось разгадать тайны его души, только она видит «вереницу огней», видит и понимает, как морская стихия понятна лишь морской царице: «Там, в глубине, молодая царица».

Море – неразгаданная стихия, которая остаётся непонятна людям. Фет в своих стихотворениях о море замечает то, что не видно обычному человеку, пытается понять морскую стихию. Но читатель вместе с лирическим героем снова и снова открывает тайны моря. Морская стихия остаётся пленяющей и завораживающей своей мощью и красотой, она притягивает всех своей тайной.

1. Море Пушкина – «свободная стихия», воплощение свободы, море Тютчева – «покров и бездна», «видимость и тайна» - то есть стихия, живущая по особым, безразличным человеку законам. Фета отличает интуитивно-импрессионистическое видение и ощущение моря.

2. Море у Фета – не пейзаж в узком значении этого слова, не внешний фон для разворачивающегося лирического сюжета, а скорее атмосфера, разлитая и внутри, и во вне человеческой жизни. Она сливает чувства и мысли с любованием, движением, звуками и запахами, пронизывающими всё вокруг тонкими вибрациями. В этом он близок В. А. Жуковскому – маринисту, у которого пейзаж – это пейзаж души. У Фета – это импрессионистический пейзаж-впечатление, ориентированный на субъект восприятия.

3. Рисуя море, Фет фиксирует едва уловимые, зыбкие, пульсирующие проявления, переходные состояния (от вечера к ночи, от ночи к рассвету, от штиля к буре). Отдельные детали импрессионистического пейзажа «сдвигаются со своих мест, причудливо вырастают, зыбятся, клубятся, меняют очертания, словно повинуясь прихотливому движению человеческого взгляда» (М. Н. Эпштейн, с. 191). Поэт будто останавливает мгновение, выражая впечатления, передавая трепет, колебания и состояние воды (гладь, влага, капли, прибой, зыбь морская, залив, взморье, волна, вал, гряда, бурун), воздуха и атмосферы (облака, сизая дымка, туман, ветер, тучки), света («засверкал огонь зарницы», звёзды «мигали лучами», «сквозной перламутр», «сверкает средиземный вал», «камень озарённый», залив, «потухая за дымкою сизой, весь в ширину он серебряной светится ризой»), цвета моря (цвет стали, серебряная риза, румяный, зелёный, зелено-медный, белый, тёмная зыбь, пурпурный, лазурный).

Олицетворения помогают представить море живой, изменчивой стихией («залив спит», «море млеет», «волны бьют челом», «вал бежит», «зыбь дышит»).

Переходные состояния природы, текучесть явлений особенно привлекают внимание поэта, рождая оригинальные олицетворения, сравнения и метафоры («парус тонет, как в дыму», «день бледнеет понемногу», «робко набегает день,тайно свет уходит прочь»). Фет чуток к тончайшему трепету, колебаниям движения («стрижи мелькают», «трепещут вымпела», «стихиядрожит, дрожит и сердце», «качаяся, звёзды мигали лучами»).

Для маринистики Фета характерен мотив отражения, представленный импрессионистически («свод небесный в воде опрокинут», волна «в лунный свет погружена, в ней и земля отражена, и задрожал весь хор небесный»).

4. Неоднократно обращение Фета к мифологическим образам с их персонификацией, что является одним из способов одухотворения морской стихии (Фетида, Феб, Аврора, Амфитрита, морской бог, морская царица).

5. Опираясь на классификацию М. Н. Эпштейна, среди морских пейзажей Фета можно выделить:

-идеальный пейзаж (стихотворения с 1 по 5 и 13);

-бурный пейзаж (стихотворения с 6 по 10);

Заключительные стихотворения цикла (11 и 12) сочетают в себе черты идеального и бурного пейзажей. Знаменательно, что завершающим аккордом цикла является идеальный пейзаж. Так, финальные стихотворения пронизаны философским смыслом.

Интересно отметить, что среди морских пейзажей Фета, при всём разнообразии картин и состояний моря, нет унылого пейзажа.

6. Мы видим лирического героя Фета простым созерцателем красоты моря, в то же время его душа поёт «то же, что и море». («Любуясь раздольем движенья двойного, мечта позабыла мертвящую сушу»). Вместе с тем, и волна уподобляется душе лирического героя: «А нынче - как моя душа, волна светла ».

Однако фетовское восприятие мира противоречиво. С одной стороны, «стихия чуждая» противопоставлена «родимой земле», она страшит: «Дрожит и сердце, грудь заныла» («На корабле»). С другой стороны, именно море, как идеальная сущность, помогает лирическому герою позабыть «мертвящую сушу», преодолеть «злобу земную», душевный разлад: «Всю злобу земную, гнетущую, вскоре, по-своему каждый, мы оба забыли». Море ночное сравнивается с дальним родным краем. Мы видим, как импрессионистический образ моря наполняется у Фета философским смыслом.

7. Мы думаем, будет интересно и перспективно разобраться в том, почему цикл «Море» представляет собой единое смысловое композиционное целое.