Гордость нашей семьи

Я хочу рассказать о человеке, которым гордится вся моя большая семья. Это мой прапрадед Гавриил Епифанович

Собянин, участник трех войн, кавалер ордена Георгиевского креста, Герой Советского Союза. Я использовала много материалов из самых разных источников. Это и воспоминания, и архивные материалы, и стихотворения, и фотографии, словом, все то, что в течение многих лет копилось в семейном архиве.

Таким образом, я представляю коллективный труд моей семьи о человеке, которым мы гордимся и память о котором для нас священна. Мой материал я назвала «Епифаныч», потому что так его называли люди, которые прошли с ним «огонь, воду и медные трубы».

Краткая биографическая справка.

Гавриил Епифанович Собянин родился 25 мая 1896 году в Коми АССР, Троицко-Печерский район, Усть-Унинский с/совет, деревня Шайтановка в семье крестьянина. По национальности - русский. Беспартийный. До начала Великой Отечественной войны Собянин был лучшим рыболовом и охотником в рыболовецкой артели. В августе 1942 года Гавриил Епифанович добровольцем ушел в армию и вскоре был направлен на фронт.

Из воспоминаний о Собянине майора В. Шумилина.

По дороге на фронт он много думал о своём месте на войне, о том, где больше всего пользы о может принести Родине. «Буду проситься в снайперы, - решил он тогда. - Как-никак глаз у меня наметанный, да и сноровка есть».

«Снайперская жилка» у Гавриила Епифановича действительно была. Родилась она задолго до войны, когда в родном селе Игрим занимался добычей пушнины. Жил он среди живописной русской природы, любил и ценил её красоту. Повесив на плечо старую берданку, сутками ходил по тайге, наблюдал за повадками зверей и птиц, учился бесшумно подкрадываться к ним, часами ждать, маскироваться и метко стрелять.

Когда прибыли в полк, он представился командиру:

* Рядовой Собянин.

* Откуда родом? - поинтересовался офицер.

* Из-за Тюмени, с Оби.

* Сибиряк, значит. Случайно, не охотник?

* Промышлял понемногу.

- Хорошо! - обрадовался командир. - Нам меткие стрелки позарез нужны. Завтра проверим вашу стрельбу и пошлём вас в школу снайперов.

Солдат улыбнулся в прокуренные усы. Командир словно угадал его желание.

В дивизионной школе Гавриил Епифанович учился немного. На восьмой день он получил снайперскую винтовку и возвратился в полк.

- Неужели так быстро закончили курс науки? - встретил его офицер и, не дожидаясь ответа, добавил: - У нас первая рота ближе других расположена к противнику. Идите к командиру и приступайте к делу. Как говорят охотники: «ни пуха вам, ни пера», - и крепко пожал руку солдату.

Остаток дня рядовой Собянин изучал расположение противника. Зоркий глаз таежного охотника фиксировал неприметные для других подробности: старый, наполовину заваленный землёй и снегом окоп на «ничейной» земле; обгорелое, вырванное с корнем дерево; воронку от снаряда; чуть заметную тропинку, идущую по косогору. Кто знает, может быть, в воронке укрылся фашистский стрелок, а тропинка ведет к огневой точке или блиндажу.

Вскоре Собянин уже много знал о противнике, по одежде и по поведению мог отличить вражеских солдат от офицеров. Темной ночью, когда над полем мела поземка да свистел ветер, снайпер подобрался почти вплотную к вражеским траншеям и в заброшенном окопе оборудовал для себя позицию.

Наступило хмурое зимнее утро. Из фашистской землянки вышел немец. Сердце снайпера учащенно забилось. Вот он, первый! Только бы не промазать! Надо было стрелять, а Собянин медлил. Наконец, затаив дыхание, словно боясь вспугнуть врага, солдат нажал на спусковой крючок. Щелкнул сухой винтовочный выстрел, и фашист, взмахнув руками, упал. «Есть! - выдохнул Собянин. - Счет открыт!» Десятки, сотни раз потом выходил Гавриил Епифанович на снайперскую «охоту», но этот - первый - врезался в его память сильнее всех.

По утрам, задолго до рассвета, сибиряк отправлялся на «охоту» и возвращался только поздно вечером. С каждым днем рос счет убитых Собяниным гитлеровцев. Товарищи восхищались его мастерством, даже пословицу придумали: «Собянин прищурится - враг окочурится!».

О метком стрелке заговорил весь полк. Из подразделений посыпались, заявки и предложения:

-Перебирайся, Епифаныч, к нам, на левый фланг, у нас фашисты еще не пуганые, — говорил командир пулеметного взвода.

- Нашей роте корректировщик житья не дает. Так искусно замаскировался, никак не можем обнаружить. Твоя пуля зрячая, она сразу найдет врага. Приходи к нам, - приглашали соседи.

Гитлеровцы всполошились, вызвали на выручку своего известного снайпера. Он снял одного нашего наблюдателя и ранил связного из соседней роты.

- Убейте вы этого фрица, — приказал Собянину командир, — а то он тут может много бед натворить. Да сами ухо держите востро.

«Охота» за снайпером — дело нелегкое. Собянин долго раздумывал, где ему устроить засаду на фашиста. В конце концов, он решил оборудовать свою полицию на открытой местности: отсюда противник меньше всего ожидает удара. Ночью Собянин отрыл глубокий окоп и так замаскировал его, будто шапкой-невидимкой накрыл. Даже вблизи трудно было обнаружить, что теперь там засада снайпера. Время до рассвета тянулось медленно. Припав к оптическому прицелу, Собянин медленно переводил взгляд с одного предмета на другой. Ничего нового здесь не появилось. И вдруг взгляд снайпера застыл. На левом флате он заметил подозрительный бугорок. На снегу чернели комья земли. Окоп?! Он так небрежно замаскирован, что его мог бы обнаружить любой наблюдательный солдат. Неужели там засел фашистский снайпер? «Нет, это, неверное, очередная ловушка», - мелькнуло и голове. Прошел час, другой, пятый. Мороз забрался под полушубок, в валенки. Коченели пальцы рук. Но Собянин лежал и терпеливо наблюдал. Враг был «невидим» и поэтому вдвойне опасен. «Ну что ж, посмотрим, кто кого перехитрит, у кого нервы окажутся крепче», - подумал сибирский охотник. Осторожно выбравшись из засады, он отправился в роту.

Рассвет снова застал Собянина на своем посту. В утренней дымке над недавно вырытым фашистами окопом увидел каску. Вначале она довольно долго маячила на одном месте, затем поплыла вдоль траншеи. «Стрелять? Нет! Это снова уловка: каска раскачивается неестественно, видимо, кто-то неумело несет ее на палке по заданию снайпера, а тот ждет, чтобы я выдал себя выстрелом. Только враг не дождется этого! Но все же где он спрятался, этот проклятый фриц? Надо заставить его выглянуть из своего убежища и успеть сделать всего-навсего один выстрел. Промаха допустить нельзя». В старом заброшенном окопе, откуда Собянин раньше вел «охоту», еще прошлой ночью был установлен небольшой колышек с приделанным к нему осколком зеркала. От колышка тянулась тонкая бечёвка. Собянин осторожно потянул её. Колышек повернулся - в зеркале сверкнул солнечный луч. Фашистский снайпер, измученный ожиданием, принял его за оптический прицел и выстрелил. Собянин почувствовал, как в руке дернулась бечёвка. «Метко бьет, сволочь!» — мелькнула мысль.

Гитлеровец, хотя и уверен был в том, что свою жертву пустил в расход, но из укрытия не показывался. Затем не удержался, осторожно раздвинул ветки и выглянул. Собянин на это и рассчитывал, выстрелил. Фашист резко дернулся и остался лежать у елочки. Только каска его, слетев с головы, покатилась под уклон. Прежде чем покинуть свое убежище, Гавриил Епифанович пролежал в окопе еще несколько часов и прислушивался: не идут ли фашисты за убитым, но никто не появлялся. Самоуверенным немцам, наверное, и в голову не приходило, что их хваленый стрелок давно, как говорят, богу душу отдал. «Интересно, что за птицу подстрелил я? А что, если взглянуть на него? Ведь это ничейная полоса. » Когда совсем стемнело, стал падать снег, Собянин по-пластунски дополз до елочек. Взяв у сраженного им фашиста винтовку и полевую сумку, он повернул обратно.

- Матерого зверя подстрелили вы, Епифаныч, - сказал командир, разглядывая трофеи. - Вот в этой книжке записаны пятьдесят четыре его жертвы. Он начал свой счет еще во Франции. Благодарю, Епифаныч, за службу.

После оборонительных боев стрелковый полк перешел в наступление. Гавриилу Епифановичу приходилось не только вести меткий огонь, но и действовать штыком и гранатой. В непрерывных боях сибиряк заметно изменился: лицо почернело, щеки ввалились, губы потрескались. Но глаза, несмотря на усталость, светились по-прежнему молодо и задорно.

. Изгоняя фашистских захватчиков с территории Советской Латвии, полк подошел к сильному опорному пункту Гаракас. Гитлеровцы стремились во что бы то ни стало удержать его. Утром 21 декабря наша артиллерия обрушила на Гаракас шквал огня. Первой роте предстояло взять высоту, опоясанную несколькими рядами траншей и колючей проволоки. Подходы к ней простреливались огнем вражеских пулеметов. Когда раздалась команда «В атаку!», рядовой Собянин первым перемахнул через бруствер, выскочил из траншеи и увлек за собой бойцов подразделения. Он хорошо знал цену стремительному броску. Рота продвигалась к высоте под огнем противника медленно, но упорно. Перебегая от укрытия к укрытию, Собянин бил из винтовки по вражеским наблюдателям, орудийным и пулеметным расчетам. Бежавший рядом с ним автоматчик на мгновение остановился, дал короткую очередь и тут же упал, раненный в ногу. Из раны брызнула кровь. Собянин, склонившись над товарищем, услышал:

- Пулемет, Епифаныч. Там, за дорогой. Сечет, проклятый.

Снайпер опустился на колено, быстро осмотрелся и, поймав в окуляр цель, нажал на спусковой крючок. Вспышки за дорогой прекратились. Но скоро другой вражеский пулемет, расположенный на левом фланге, заставил бойцов залечь. Надо было немедленно уничтожить и его. Но как? Собянин тут же прикинул, где находится непростреливаемая фашистами зона. У него сложился смелый план: обойти огневую точку с тыла, уничтожить ее из винтовки или забросать гранатами.

- Разрешите, я заткну глотку этому пулемету? - обратился он к лежавшему невдалеке командиру.

- Действуйте, Собянин. Только будьте внимательны.

Последних слов солдат уже не слышал. Переползая от воронки к воронке, бывалый воин двинулся в сторону врага. Минуты текли медленно. По-прежнему неистово строчил из-за бугра вражеский пулемет. «Не погиб ли Епифаныч», - с тревогой подумал командир. Вдруг злобный лай фашистского пулемета оборвался.

- Значит, жив наш сибиряк! - сказал командир.

Тотчас, словно в подтверждение этих слов, на бугре показался Собянин.

Бойцы снова пошли вперед. «Быстрее! Быстрее! Не дать врагу опомниться!» - думал Собянин, шагая в передних рядах наступающих. Вот уже остались позади разметанные снарядами проволочные заграждения. Воин с ходу прыгнул в немецкую траншею. Два гитлеровца набросились на него. Одного Собянин убил выстрелом в упор, другого - ударом приклада по голове и двинулся дальше.

Жаркий бой кипел и справа и слева от высоты. Подразделения полка успешно громили врага. К полудню высота и Гаракас были взяты. Но фашисты не хотели мириться с этой потерей и бросились в контратаку. Не считаясь с потерями, гитлеровские офицеры продолжали гнать на смерть своих солдат. 23 декабря фашистскому батальону, усиленному танками, удалось ворваться в траншеи первой роты.

-Ни шагу назад! — крикнул Собянин. - Что с боем взято, то свято.

Несколько немецких солдат свалилось от его метких выстрелов. В разгар боя подкравшийся фашист послал в спину снайпера длинную автоматную очередь.

-Собянин погиб! - пронеслось по цепи.

Услышав эту тяжкую весть, защитники высоты, преисполненные ненависти к врагу, усилили по нему свои удары. Их натиск был неудержим. Вслед за первой ротой пошла в атаку вторая, третья, весь полк. Неся потери, гитлеровцы отступили.