Но без души и помыслов высоких живых путей от сердца к сердцу нет

Всем известно, что человеку свойственен мистицизм. У людей все непознанное и необъяснимое вызывает страх и одновременно интерес, что, в свою очередь, вызывает повышенное внимание к мифам, основанным на загадках, поиске истины. Часто поиск истины рождал мятежников, борцов, протестантов, называемых людьми по-разному: еретики, титаны, волшебники, полубоги. Эти мятежники, жаждущие знаний, находящиеся в поиске ответов на неиссякающие вопросы, всегда были наиболее привлекательными и притягательными образами.

Известная библейская легенда о Демоне-мятежнике, идущем за знаниями, восставшем против Бога, никогда не теряла своей актуальности. Но и люди часто становились героями подобных легенд. К 16 веку в Германии самой популярной стала легенда о докторе Фаусте. Предание гласило, что Фауст занимался черной магией, заклинал духов, заключил договор с дьяволом и продал ему свою душу, а за это посланец ада исполнял любые его желания. При помощи черта доктор творил всевозможные чудеса.

Несмотря на то что история Фауста далеко не первая легенда такого рода, именно она стала самой известной и имела множество толкований к 19 веку. Наиболее известным является трагедия И. В. Гете «Фауст». А. С. Пушкин, знакомый с Гете, даже отказался от замыслов драмы «Папесса Иоанна», так как ее сюжет был похож на «Фауста». Однако, увлеченный данной темой, он создал «Сцену из Фауста» в 1825 году.

18 век является временем новой морали. Этот век вошел в историю как время духовного вызова устоям сословного общества и абсолютной власти монархов в странах Европы, а отсюда - проверка прежней веры и морали, поиск нового, становление нового литературного метода - романтизма.

Таким образом, в произведении Гёте поднимаются важные философские и нравственные проблемы, которые актуальны до сих пор. К ним, несомненно, относятся вопросы нравственного выбора человека, определение целей жизни, ответственности за дарование. Талантливый ученый Фауст, рвущийся к познанию, но разочаровавшийся в науке и в вере, делает рискованный шаг: соглашается на сделку с дьяволом. Допустимо ли пренебрегать человеческой моралью ради высокой цели? Можно ли уступать темным силам? Великое противостояние могучих мятежников (Фауста и Мефистофеля) является предметом исследования данной работы.

Но и Пушкин, отказавшийся от первоначального замысла, не смог пренебречь желанием разобраться в двух центральных образах произведения Гёте и осмыслить их. Другое дело, что оба великих писателя по-своему увидели и описали ученого Фауста и дьявола Мефистофеля. Это обусловлено не столько выбором художественного метода, сколько различием в мировоззрении и в отношении к вере (религии), что стало гипотезой данной работы. Поэтому целью исследования является попытка не просто показать несхожесть героев у разных поэтов, но и выяснить, чем они определяются. Это является объектом исследования. Для более полного раскрытия данной темы используются следующие литературно-исследовательские методы:

- культурно-исторический

- аналитический

- проблемный

- сравнительный

Различие образов главных героев (Фауст, Мефистофель) зиждется на различии мировосприятия поэтов. Гете принадлежит к эпохе Просвещения в Германии, эпохе «Бури и натиска» в литературе, эпохе прославления науки, к эпохе, когда люди стремились постигнуть законы природы, заставить ее служить людям. Именно поэтому его вера в Бога довольно сложна. Гете принял понятие о божественной троице. Далее он пришел к мысли, что «на этом круг божества замкнулся, и они впредь уже не могли создавать себе подобных. Однако потребность в воспроизведении не иссякала, и посему было создано еще и четвертое (божество), в котором таилось уже некое противоречиеТо был Люцифер - ему отныне была передана вся созидательная сила, и от него впредь должно было исходить все остальное бытие». Но Люцифером овладела гордыня. Он восстал, и часть ангелов пошли за ним, тогда как другие вознеслись к небу. Люцифер создал материю. «Поскольку же все зло, если простительно так называть его, пошло от Люциферовой односторонности, то вполне понятно, что сотворенному им бытию недоставало лучшей его половины: ибо в нем [в Люцифере] было все, что может дать концентрация, сплоченность, и не было ничего, что дает экспансия, распространение. Таким образом,- продолжает Гете изложение придуманного им мифа о сотворении мира,- довершенное Люцифером творение, пребывая в извечной концентрации, само размололо и уничтожило бы себя вместе с отцом своим Люцифером и посему уже не могло бы посягать на вечность, равную божественной. Элохимы/божественная троица/ некоторое время наблюдали создавшееся положение, решая, что выбрать: дожидаться ли тех Эонов, которые очистят поле действия и предоставят им простор для нового творения, или же вмешаться в нынешнее положение вещей и, в силу своей бесконечности, устранить сей изъян мироздания. Они избрали последнее и, напрягши свою волю, в мгновение ока уничтожили зло, какое было сопряжено с преуспеянием Люцифера. Они одарили бесконечное бытие способностью распространяться и восходить к первоистоку. Необходимый пульс жизни был восстановлен, и сам Люцифер не мог уже избегнуть его воздействия. В эту эпоху появилось то, что мы называем светом, и началось то, что мы привыкли обозначать словом «творение».

Этим как раз и можно объяснить, что действия на небе, в аду, мистические существа – все у Гете существует в реальности, что Мефистофель вхож к Богу, что придает важность его роли (Мефистофель: «Что мне природа? Чем она ни будь, Но черт ее соавтор, вот в чем суть. Мы с жилкой творческой, мы род могучий, Безумцы, бунтари»). По сути, Мефистофель берет на себя смелость опытным путем проверить, достоин ли человек той высокой роли, что уготовил ему Создатель:

Я расскажу, как люди бьются, маясь.

Божок вселенной, человек таков,

Каким он был и испокон веков.

Он лучше б жил чуть-чуть, не озари

Его ты божьей искрой изнутри.

Он эту искру разумом зовет

И с этой искрой скот скотом живет.

Прошу простить, но по своим приемам

Он кажется каким-то насекомым.

То есть Мефистофель в трагедии Гете спорит с Богом, пытаясь доказать, что человек не может считаться существом, созданным по образу и подобию Бога, не достоин божественного дара, а Фауст для него – опытный образец, разменная монета:

Посмотрим. Вот моя рука,

И скоро будем мы в расчете.

Вы торжество мое поймете,

Когда он, ползая в помете,

Жрать будет прах от башмака,

Как пресмыкается века

Змея, моя родная тетя.

Вряд ли получится вспомнить еще какое-либо существо, которому давалось такое право, как Мефистофелю, духу отрицанья, образ которого был собран с многих друзей Гете, а особенно с Мерка. Бес был столь противоречив, что желал победы над Богом («Не сладив в целом во вселенной, ты ей вредишь по мелочам?»). У немецкого автора Мефистофель является четвертым в божественной команде, и цели его столь же велики, сколь велика роль, отведенная ему Гете. Он хочет ущемить Бога, доказав, что сильнее его или же равен ему:

Посмотримте! Увидите воочью,

У вас я сумасброда отобью,

Немного взявши в выручку свою.

Но дайте мне на это полномочья.

Так как желание это было столь сильным, Мефистофель вынужден был приложить все возможные усилия для достижения цели. Не случаен выбор времени для знакомства с Фаустом. Дьявол предстал перед ученым именно тогда, когда неудовлетворенность Фауста жизнью находилась на пике своем:

Мефистофель

И век ему с душой не будет сладу,

К чему бы поиски его не привели.

Мне тяжко от неполноты такой,

Я жизнь отверг и смерти жду с тоской.

Главная причина разочарованья – бесплодность наук, которым он посвятил столько лет, целую человеческую жизнь («Но знанья это дать не может, и этот вывод мне сердце гложет», «Пергаменты не утоляют жажды. Ключ мудрости не на страницах книг»). Он осознает это тогда, когда осознает, что наука не должна существовать ради самой себя. Ее цель – служить людям («И все их [людей] бремя роковое, все беды на себя возьму»). Поняв, что изучаемые им науки эту цель не преследуют, Фауст понимает, что больше ничего не осталось, кроме заключения договора с дьяволом. Также причиной является потеря веры. Фауст уже не верит в Бога («Гудите там, где набожность жива, А здесь вы не найдете благочестия»), несмотря на то, что он явно является человеком с божьей искрой. Когда-то он верил чисто и искренне («Так уповал и верил я в ту пору!»). Поступок главного героя (сделка с Дьяволом) нельзя назвать необдуманным, секундным. Решение его обдуманно и зиждется на разочаровании, на отсутствии, по его мнению, другого выхода. В Фаусте проявляется страстное нетерпение, жажда быстрого и немедленного ответа на загадки жизни («Мир бесконечности мне не доступен»). Таким образом, перед нами яркое романтическое произведение, в основе которого лежит двоемирие (мир совершенный, мир идеальный, к которому стремится герой, мир реальный, грязный, пошлый), и романтические герои, обуреваемые страстями и желаниями. Фауст действительно сильная личность и ученый по божьему промыслу.

Господь

Он служит мне, и это на лицо,

И выбьется из мрака мне в угоду.

Когда садовник садит деревце,

Плод наперед известен садоводу.

На обдуманность решения и немимолетность желаний нам указывают строгие условия договора, которые ставит Фауст. В отличие от стандартной интерпретации, в которой Фауст продает свою душу, а Мефистофель обязуется взамен исполнять все его желания и которой, кстати, придерживается Пушкин, Гете устанавливает немного другие условия договора. У него Фауст не мог согласиться с таким порядком вещей. Это противоречит его деятельной натуре. Он пришел к мысли, что, только «окунувшись с головой в жизнь», можно в конце концов что-то узнать о ней. В легенде Фауст заключил договор на 24 года. В течение этого срока дьявол удовлетворял все желания Фауста. Но Фауст Гете, как мы знаем, ищет не удовольствий, не ради них он продает душу, а ради познания смысла жизни, его совершенство. Поэтому Фауст предлагает дьяволу необычное условие: когда ученый испытает полное удовлетворение, лишь тогда дьявол может забрать его душу:

Едва я миг единый возвеличу,

Вскричав: «Мгновенье, повремени!»-

Все кончено, и я твоя добыча

То есть у Гете Фауст – это, безусловно, борец до последнего вздоха. Ему нужен восторг ума и души одновременно. Он ищет гармонию ума и сердца. Мефистофель же заталкивает Фауста в духовную пропасть, уничтожает все, что тот любит, чему хочет помочь. Но Фауст сопротивляется, его душа не перестает работать и искать идеала, в котором он увидит гармонию души и сердца, поэтому весь его путь после заключения договора – не поиск развлечений.

Сначала Фауст хочет испытать любовь, и хотя он пользуется услугами дьявола, чтобы увлечь Маргариту (Гретхен), его чувство нельзя назвать похотью («Где б ни был я, в какие бы пределы Ни скрылся, она со мной слита»). Однако Мефистофелю нужно обратное – разрушить духовную связь, лишить своего подопечного человеческой сути. Поэтому он отвлекает Фауста от возлюбленной. Их последняя встреча перед казнью Маргариты показывает силу духовного влечения и раскаянья героя.

Следующее испытание пытливого ученого – испытание властью

Мои желанья –

Власть, собственность, преобладанье.

Мое стремленье – дело, труд

Используя дьявольскую помощь, он становится правой рукой императора, спасая страну от разорения и добиваясь победы в битве. Но он жаждет созидания:

Что мне владычество мое?

Я сам на тот участок зарюсь.

Я там устроил бы помост

И созерцал бы с этой вышки

Простор прирезанных борозд

Но он раздражен. Ему мешает «старичье» («Сопротивляясь, эти люди Мрачат постройки торжество»). И вновь он обращается к Мефистофелю. Он же переиначивает все желания Фауста, направляя их в угоду своей цели, против самого ученого, поэтому «старичье» погибает. Фауст опять становится невольным убийцей («Я мену предлагал со мной, А не насилье, не разбой»).

В конце поэмы Фауст страдает еще больше, чем в начале, но уже не от невозможности познать и понять сущность мироздания, а от сознания угасания своего человеческого естества, духовной составляющей, божественного дара:

О, если бы, с природой наравне,

Быть человеком, человеком мне!

Таким я был, но преступил устав,

Анафеме себя и жизнь предав.

Я шел всю жизнь беспечно напролом

И удовлетворял свои желанья,

Что злило – оставлял я без вниманья,

Что умиляло – не тужил о том.

В движенье находя свой ад и рай,

Не утоленный ни одним мгновеньем!

Однако он еще верит, что хотя и «вокруг него сгустились ночи тени, но свет внутри него ведь не погас». Это не устраивает дьявола, и он обманом овладевает страдающей душой. Во сне Фауст рисует этот рай, а, увидев сон, говорит, что если бы он увидел это наяву, то сказал бы заветные слова.

Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!

О, как прекрасно ты, повремени!

Воплощены следы моих борений,

И не сотрутся никогда они».

Дьявол воспользовался этим, то есть, по сути, нарушил условия договора. Тем самым, получается, что Гёте ещё больше возвышает человека, ещё сильнее подчёркивает порочность дьявола, что доказывает истинное превосходство (победу) человека над ним.

Сюжет «Сцены из Фауста» Пушкина кажется продолжением сюжета трагедии Гете при условии, что Фауст остается жив. Об этом свидетельствует напоминание Мефистофеля Фаусту о его «похождениях»: «Желал ты славы – и добился, - Хотел влюбиться – и влюбился» Он напоминает о Гретхен (Маргарите) и прерывает восторженные речи о ней Фауста, называя их самообманом. И у Пушкина Мефистофель целенаправленно разрушает то, что еще может взволновать умирающую душу героя.

Но есть

Прямое благо: сочетанье

Двух душ

Там, на груди ее прелестной

Покоя томную главу,

Я счастлив был

Мефистофель

Знаешь ли, философ мой,

Что думал ты в такое время,

Когда не думает никто?

На жертву прихоти моей

Гляжу, упившись наслажденьем,

С неодолимым отвращеньем

Такое сходство кажется странным, ведь отказался же Пушкин от «Папессы Иоанны» именно из-за этого сходства. В чем же дело? У Гете оба героя одержимы. Один жаждет доказать свое превосходство, силу, другой – познать суть мироздания. У Пушкина герои лишены величия. Ничто не говорит о том, что его ученый наделен искрой божьей: он обычный человек, который учился спустя рукава («над Виргилием дремал, А розги ум твой возбуждали»), развратничал («розами венчал Ты благосклонных дев веселья»), пьянствовал («И в буйстве шумном посвящал Им (девам) пыл вечернего похмелья»). Пресытившись развлеченьями, он занялся наукой. Но и это заняло его ненадолго:

Мефистофель

Но – помнится тогда со скуки,

Как арлекина, из огня

Ты вызвал наконец меня.

Я мелким бесом извивался,

Развеселить тебя старался

Таким образом, перед нами эгоистичный человек, цель жизни которого приземлена – жить ради удовлетворения собственных желаний. Да и дьявол здесь обычный ловец заблудших душ, недаром, ерничая, он сравнивает себя с «мелким бесом». Мне кажется, что это связанно с отношением Пушкина к вере.

По поводу отношения Пушкина к вере говорилось немало. Часто подчеркивается атеистичность Пушкина. Как доказательство этой позиции обычно приводят отрывок из письма к Кюхельбекеру из южной ссылки, в котором поэт якобы признается в своем атеизме, и «Гавриилиаду». Однако многие опровергают эту позицию. Например, М. М. Дунаев считает, что сосредоточивать внимание только на этих аргументах, отрицая христианскую веру у Пушкина вообще, на протяжении всей жизни, значит отвергать саму возможность духовного развития человека. Что до «Гавриилиады», то нельзя не учитывать влияние западных веяний, под которое, скорее всего, и попал Пушкин. Как отмечает В. Непомнящий, для Пушкина это не более чем игра. В мае 1824 года он пишет знаменитое письмо, в котором рассказывает о другом искусителе: «Ты хочешь знать, что я делаю – пишу пестрые строфы романтической поэмы – и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, Творца и Вседержителя (в подлиннике на фр. языке. - М. Д. ), мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обычно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная». Прежде всего, заметим, что Пушкин не говорит о том, что стал атеистом, но берет лишь уроки атеизма. Он отмечает не правду, а правдоподобие системы. Точность словоупотребления поразительная, даже если пишущий сам не сознавал того, используя слово интуитивно. Даже правдоподобная система не утешает, но сопряжена с понятием несчастья. Пушкин «брал уроки», то есть совершалась работа как соблазнителем извне, так и поврежденной грехом души изнутри. Все это привело к тому, что в Михайловском в начале осени 1824 года Пушкин оказался в состоянии тяжкого уныния. Обычно обретает Бога сердце, а рассудок подыскивает сомнения и различные доводы, направленные против веры. Ум ищет скорее опровержения веры. У Пушкина «ум ищет божества». Могучая натура Пушкина томится именно отсутствием какого-то высшего знания, сионской мудрости, которую Бог не открыл своему избранному пророку. Вот трагический сюжет всей пушкинской жизни. Стремление к «горнему свету» и мешающие тому путы греха. Именно поэтому я считаю, что Пушкина можно назвать истинным атеистом. Его позиция не была нигилистической. Он, приложив все усилия, не смог найти веры ни умом, ни душой.

Пушкин, как мы выяснили, скорее атеист, нежели приверженец какой-либо веры. Потому в произведении Пушкина Мефистофелю уготована лишь роль средства раскрытия сути человека, который лишен духовной составляющей, а не высшей силы, божества, как это у Гете. Он вводит Мефистофеля скорее как орудие для познания «человека разумного». Больше внимания поэт уделил Фаусту, то есть человеку, а не духу, дьяволу или же Богу, что легко объясняется атеистичностью Пушкина.

Фауст Пушкина не показан до встречи с Мефистофелем. Внимательно рассмотрев главного героя в «Сцене из Фауста», мы понимаем, что его ум устремлен на самопознание, он пытается познать себя, но достаточно быстро надоедает себе, становится сам себе противен и неинтересен. Да и милосердия он уже лишился. Фауст Гете мучается из-за страданий, которые он невольно причиняет другим, «русский» Фауст страдает от скуки и от скуки приказывает уничтожить испанский корабль («Все утопить»). В отличие от борца, изображенного Гете, Пушкин показал скорее скучающего, разочаровавшегося эгоиста.

Величайший романтик, Гете наделил своих героев страстностью, пылкостью, стремлениями, пусть и не всегда праведными. Пушкин же развенчивает романтического героя. То же самое мы наблюдаем в его южных романтических поэмах «Кавказский пленник» и «Цыганы», что указывает на отступление от романтических традиций. Мефистофелю Пушкина нет необходимости обманом овладеть душой человека, так как человек, не обладающий божьим даром, талантом, не имеющий высоких целей, не является для него ценностью. Овладение его душой – рутинная работа. Это, скорее, душонка, лишенная Света. Да и Мефистофель хоть и обладает силой, но лишен величия. Подобная позиция Пушкина, как уже было сказано, объясняется атеистичными убеждениями того периода жизни.

Гете в своем произведении выстраивает непростую цепочку взаимоотношений. Бог наделил Фауста божьей искрой, то есть талантом. Бог уверен, что Мефистофелю не удастся ничего сделать с ученым. Он считает достаточным изначально выделить человека божьей меткой. Но дьявол, находясь ближе к людям, понимает, что даже талантливый человек уязвим. Мефистофель хочет победы над Богом. Чтобы доказать, что он сильнее, дьявол пользуется тем, что Бог, наделив Фауста талантом, перестает оказывать ученому постоянную поддержку и внимание, а сам Фауст к этому моменту находится в состоянии разочарования и в современной науке, и в вере. С одной стороны, появление Мефистофеля дает Фаусту большие возможности в поиске смысла существования, а с другой – для Мефистофеля душа Фауста – арена борьбы с Богом, ибо кто победит в этой борьбе, тот сильнее в мире в целом. Победа Мефистофеля сумрачна, призрачна, так как он воспользовался обманом, не смог честным путем забрать душу Фауста, потому что человек с божьей искрой силен. Нельзя сказать, что человек проиграл дьяволу, но он и не победил: только божьей искры недостаточно было для победы.