Культура  ->  Литература  | Автор: | Добавлено: 2015-05-28

Образ сумерек в творчестве Евгения Абрамовича Баратынского

Евгений Абрамович Баратынский (1800-1844) - поэт замечательный ,создатель русской метафизической лирики , - к сожалению ,так и остается в сознании читателей всего лишь одним из литераторов круга Пушкина. Его не понимали ни современники, ни ближайшие потомки. Даже великолепная энциклопедия Брокгауза и Ефрона начала века про Баратынского сообщала: «Как поэт, он почти совсем не поддается вдохновенному порыву творчества; как мыслитель, он лишен определенного, вполне и прочно сложившегося миросозерцания; в этих свойствах его поэзии и заключается причина, в силу которой она не производит сильного впечатления, несмотря на несомненные достоинства внешней формы и нередко – глубину содержания ».

Сдержанный на людях, несколько замкнутый, вежливый и дружелюбный Баратынский мало походил на демонического поэта, на романтического гения. Заурядной казалась и его биография: служба женитьба, хозяйственные заботы по имению, эпизодическое участие в общественной жизни. Характерен отзыв П. А. Плетнева: «Жуковский, Баратынский и подобные им люди слишком выглажены, слишком обточены, слишком налакированы. Их жизнь и отношения совпадают в общую форму с жизнью и отношениями всех». В юности был, впрочем, гоним, но не за политические убеждения, а за проступок, о котором следовало умалчивать в приличном обществе (в пажеском корпусе с приятелями, заигравшись в разбойников, стащил у отца своего однокашника табакерку с деньгами). За юношескую глупость пришлось заплатить величайшим позором : исключением из корпуса и шестью годами солдатской службы в Финляндии. Правда и тут никаких тягот или мук, кроме моральных ,поэт не испытовал, в бытовом отношении был вполне устроен, начальники ему покровительствовали, нашлись друзья, разделявшие его литературные интересы.

Образный строй лирики Евгения Баратынского отличают единство и цельность. Это ясно прослеживается при сравнении трех прижизненных собраний стихотворений – 1827, 1835 ,1842г. г. ,представляющих собой «три попытки воплотить единый в своих основах замысел».

Отношения между этими поэтическими книгами своеобразны. Сборник 1827 года «Стихотворения Евгения Баратынского» включен в сборник с тем же названием 1835 года. При этом в обеих книгах хронологический принцип расположения стихов не соблюдается , а композиция стихов не совпадает. Стихотворения, написанные после 1827 года ,не примыкают к более ранним, а перемежаются с ними. В отличие от первых двух книг, в сборнике 1842 года «Сумерки» стихи расположены в хронологическом порядке.

Сборник «Сумерки» - композиционно и содержательно глубоко продуманный лирический цикл. В него вошло всего 27 произведений, правда, цензурой не было допущено стихотворение «Коттерие». Среди них - послание «Князю Петру Александровичу Вяземскому» , «Последний поэт», «Предрассудок! он обломок», «Бокал», «Осень» и другие. Е. Баратынский включил в «Сумерки» как произведения, уже печатавшиеся в журналах, так и некоторые из неизданных ранее, разместив их без соблюдения хронологической последовательности. Поэтом руководило не столько желание познакомить читателя с новыми сочинениями и дать в ином обрамлении уже известные стихотворения, сколько стремление представить, как он замечал в письме П. А. Плетневу, «общее направление, общий тон» своей поэзии.

В качестве названия книги Е. Баратынский выбрал слово – образ сумерки, которое уже имело определенную традицию употребления в западноевропейской и русской поэзии.

Слово, давшее название книге, определило для большинства исследователей ее общую тональность. Например, такой интересный исследователь, как И. Л. Альми, сказавшая много нового и интересного о Баратынском, начинает свою статью о книге: «словом «Сумерки» задан тот «музыкальный ключ», в котором звучит вся книга». О символичности названия пишет и Гейр Хетсо в своей монографии о Баратынском.

Между тем это не совсем так: «музыкальное» богатство книги вовсе не ограничивается значением слова, давшего ей название. Да и слово это понято исследователями весьма однозначно, в традиционно «пессимистическом ключе» толкования творчества поэта. А истоки этого названия иные, вполне конкретные и даже «почвенные»: Е. Баратынский после своей женитьбы все сильнее стремился к сельскому уединению, к единению с природой, обретаемому в том числе и в хозяйственной деятельности на земле. Это был его выбор, который помог ему, по выражению А. С. Пушкина, обрести «самостоянье человека». Никто в русской поэзии, кроме, может быть, А. Фета , не был так сильно привязан к земле, сельскому хозяйству, к усадьбе и домашнему очагу, как Е. Баратынский. Эти чувства были прочными и долговременными, и усадьба представлялась ему земным убежищем истинного счастья и свободы, надежным пристанищем всех лучших, не надуманных, а действительных нравственных ценностей, образующих единый образ родного отеческого дома и Родины.

Первоначально Е. Баратынский хотел назвать книгу «Сон зимней ночи» ,и в этом Г. Хетсо усматривает подведение итогов прошедшего дня, то есть жизни. Название «Сон зимней ночи» не стоит трактовать однозначно в пессимистическом духе. Тот же Г. Хетсо замечает: « «Сумерки» - книга о больших сомнениях». Но пессимизм Баратынского, в силу своей искренности и правдивости, очищающий пессимизм. Он скорее укрепляет, чем разрушает».

«Сумерки» - это последняя книга поэта, вышедшая при его жизни. «Сумерками» назывался уголок парка в Муранове, в подмосковной усадьбе Е. Баратынского, которой особенно был любим поэтом. Но «сумерки» - это и образное определение одного из сложных периодов в истории России. Е. Н. Лебедев пишет: «Эпоха как бы очнулась от тяжелого забытья, в котором она пребывала после декабрьской катастрофы, очнулась посреди сумерек – и человеку трудно понять, то ли это сгущается вечерняя мгла и за нею идет беспросветная ночь, то ли это редеющая утренняя мгла, предтеча нового дня».

Заслуживает внимания попытка Е. Баратынского прочесть «Сумерки» как единую книгу стихотворений – со своей строго определенной композицией и идейным стержнем, хотя с автором можно и поспорить.

3. Исконно именующее полумрак – полусвет–полутьму, соединение света и тьмы в одно целое, это слово, в сопряжении с художественным миром книги, несло идею дисгармоничности, двойственности мира, человека, его сознания, вызывало представление о сумерках души, душевной смуте, одиночестве современного поэту человека. Эта идея по- разному реализовалась в отдельных произведениях книги. И, может быть, в наиболее драматичной форме – в стихотворении «Недоносок» , который был впервые напечатан в журнале «Московский наблюдатель» в 1835 году.

Я из племени духов,

Но не житель Эмпирия,

И, едва до облаков

Возлетев, паду, слабея.

Как мне быть? Я мал и плох?

Знаю: рай за их волнами,

И ношусь, крылатый вздох,

Меж землей и небесами.

Блещет солнце – радость мне!

С животворными лучами

Я играю в вышине

И веселыми крылами

Ластюсь к ним, как облачко;

Пью счастливо воздух тонкой,

Мне свободно, мне легко,

И пою я птицей звонкой.

Но ненастье заревет

И до облак, свод небесный

Омрачившись, вознесет

Прах земной и лист древесный:

Бедный дух! Ничтожный дух!

Дуновенье роковое

Вьет, крутит меня, как пух,

Мчит под небо громовое.

Бури грохот, бури свист!

Вихорь хладный! Вихорь жгучий!

Бьет меня древесный лист,

Удушает прах летучий!

Обращусь ли к небесам,

Оглянуся ли на землю -

Грозно, черно тут и там;

Вопль унылый я подъемлю.

Смутно слышу я порой

Клик враждующих народов,

Поселян беспечных вой

Под грозой их переходов,

Гром войны и крик страстей,

Плач недужного младенца

Слезы льются из очей:

Жаль земного поселенца!

Изнывающий тоской,

Я мечусь в полях небесных,

Надо мной и подо мной

Беспредельных – скорби тесных!

В тучу прячусь я, и в ней

Мчуся, чужд земного края,

Страшный глас людских скорбей

Гласом бури заглушая.

Мир я вижу как во мгле;

Арф небесных отголосок

Слабо слышу На земле

Оживил я недоносок.

Отбыл он без бытия:

Роковая скоротечность!

В тягость роскошь мне твоя,

О, бессмысленная вечность!

Несомненная загадочность «Недоноска» породила множество интерпретаций, так или иначе трактующих сюжет, проясняющих центральный образ этого стихотворения – метафоры. Не ставя себе целью изложение всех существующих трактовок, ограничимся приведением одной из них, интересной и, возможно, близкой к замыслу автора. «Стихотворение названо «Недоносок»» - это его основная загадка. Собственно, о недоноске речь идет в последних строках – о недоноске, которого на земле, очевидно, на миг «оживил», дал ему душу наш «бедный дух». «Отбыл он без бытия : роковая скоротечность!» Можно понять этого земного недоноска как мертворожденного , но , может быть , здесь говориться о роковой скоротечности человеческой жизни. Так или иначе , но несомненно , что название недоноска метафорически переноситься с земного человека на самого бессмертного духа и становится символическим сгустком значений этого странного образа. Он остался невоплощенным и неприкаянным в «бессмысленной вечности» , ущербным и жалким , подобно реальному недоноску : в метафорическом расширении этого слова важнее предметного его значения становиться значение экспрессивное , внушающее представление о неполноценности и ущербности. «Недоносок» - стихотворение о «бедности земного бытия» , ограниченной человеческой духовности , трагической промежуточности человека «меж землей и небесами»».

В словаре заглавий Баратынского это заглавие стоит , конечно , особняком. Трудно найти среди названий иных произведений поэта слово со столь подчеркнутой прозаичностью смысла. Вместе с тем по эмоциональному ореолу это имя – заглавие соотносимо с такими названиями , как «Череп» , «Смерть» , «Безнадежность» , «Запустение»( сравнивая структурно иные : «Последняя смерть» , «Последний поэт» ). Слово , выведенное в препозицию ко всему тексту , как отмечалось , повторяется – в последней строфе стихотворения , в значимой позиции рифмующегося слова ( отголосок – недоносок ); причем слово заголовок семантически более объемно : оно обозначает и духа , порождение его. Прямым повтором лексемы ,ее корневой части ( недоносок – ношусь ) не ограничивается , однако , языковая связь между заглавием и текстом. Идея ущербности , заложенная в слове – название , получает продолжение в ряде слов – характеристик духа.

Разбираемое стихотворение ( если иметь в виду собственно текст, а не обстоятельства его создания , вызываемые им ассоциации и т. д. ) – это взволнованный монолог своеобразного лирического героя – духа ,обреченного на муки вечного существования. Семь строф произведения ярко эмоционально интонированы ( Как мне быть? ; Бури грохот ! Бури свист ! и другие восклицательные конструкции, а также фразы ,оформленные многоточием , двоеточием , тире ).

Композиционно в стихотворении выделяется вводная часть ( 1 – ая строфа ). Она открывается формулой представления , сразу определяющей место духа среди других небесных созданий :

Я из племени духов,

Но не житель Эмпирея,.

То есть не житель той, наполненной огнем и светом ,самой высокой части неба , где пребывают небожители и святые. В последующих фрагментах дух повествует о своем бытии, тесно связанном с изменениями в окружающей среде : редкие светлые , дарящие радость , веселье мгновенья , (2 – ая строфа ) сменяются вызывающими тоску и скорбь стихийными природными явлениями и разрушительными рукотворными бурями ( 3 – 6 – я строфы ). Заключительная строфа в своем начале продолжает предшествующие строфы. Это выражается в повторе:

Смутно слышу я порой

Клик враждующих народов и

Арф небесных отголосок

Слабо слышу

Рассказанное здесь звучит еще более безысходно ,поистине трагично по сравнению с описанным ранее : обреченный ,при собственной «недосущности » ,на вечное бытие ,дух способен породить лишь лишенное жизненных сил земное существо. Завершается стихотворение ярким афористическим , в духе Баратынского , двустишием , по своему напряжению вершинным в стихотворении :

В тягость роскошь мне твоя,

О бессмысленная вечность !

Идея и тональность « Недоноска » возникают из сложения целого ряда возникающих. Остановимся подробнее на лексико – сематической организации стихотворения.

Его словарь образует 155 слов , в числе 138 знаменательных. Они равномерно распределены по строфам : в каждой из них от 24 до 27 слов. Такой характер распределения лексики можно рассматривать как одно из проявлений той соразмерности , стремлением к которой отмечено все творчество Баратынского. основу стихотворения составляет именная лексика ( 58разных существительных , 28 прилагательных , 5 местоимений). Глаголов заметно меньше (31) , а отчетливая динамика стихотворения передается не только глаголами , но и целым рядом отглагольных существительных (например , строфы 3-5). Раскрывающее в оригинальной форме характерную для Баратынского тему «бедности земного бытия », дисгармонии мира стихотворение и по составу лексики очень типично для поэта. В тексте присутствует немало слов , входящих в число самых частотных и нередко обретающих символическое значение в творчестве Баратынского существительных , прилагательных , местоимений , глаголов. Из существительных это – небо , земля ,мир , око (в форме очей) , радость , тоска , страсть , дух ,край ;из прилагательных - веселый , легкий , земной , чуждый , (чужд), бедный , страшный ;из местоимений - я (повторенное 19 раз) в разных формах; из глаголов - быть , знать ,петь , видеть , пить , слышать , блистать. Кроме того, стихотворение буквально пронизано словами, однокоренными с названными и другими частотными у поэта лексемами. Например, к разряду активных имен у Баратынского относятся слова век, вечный (в стихотворении - вечность). А также: холодный-хладный, голос- глас-отголосок, жизнь-житель, быть-отбыть, и т. п. Встречаются в тексте и редкие в языке поэта слова. Кроме существительного недоносок, отмечаемого только в нашем стихотворении , к ним относятся, например, Эмпирей(2 случая употребления Баратынским)недужный(1), беспредельный .

Стихотворение, как уже отмечалось, представляет собой монолог «странного» героя – духа-недоноска. Примета монологичности заключена уже в его первом слове: я (Я из племени духов ). И далее во всем стихотворении , в каждой из его строф монологичность выражается многократным повтором личного местоимения 1-го лица ед. числа в разных его формах. передается она и глаголами в форме 1-го лица ед. числа настоящего времени: паду, ношусь, слышу, вижу и др. , обозначающими обычные для героя действия, свойственные ему состояния. Включаемые в начальные, срединные, конечные строки разных строф, контактно и дистантно расположенные, эти слова (в особенности, конечно, местоимение) подчеркивают исповедальность речи духа, откровенность его признаний, страстное желание высказаться. Например, во второй строфе: радость мне, я играю, ластюсь, пью воздух ,Мне свободно, мне легко, пою я. Или на стыке 4-й и 5-й строф:

Вопль унылый я подъемлю. –

Смутно слышу я порой.

Из взволнованных слов духа вырисовывается его облик. Его крылатая «сущность» передается по-разному – именем, обозначающим «орган летания»: веселыми крылами, описательно-метафорическим сочетанием крылатый вздох, глагольной формой возлетев, паду (возлететь- «летя, подняться вверх»). А также глаголы с семантикой стремительного, беспорядочного передвижения: ношусь, мчуся, мечусь. Сюда примыкают и образные именования в форме сравнения: не только пою птицей (где дух уподобляется крылатому же существу), но и ластюсь, как облачко; вьет, крутит меня, как пух, в которых это «бесплодное создание» сравнивается с предметами почти невесомыми, легко поддающимися быстрому перемещению.

Недоносок, подвластный любому «роковому дуновенью», осознает собственную ущербность. Автохарактеристики героя построены на намеренно акцентированных словах с общей семантикой незначительности, слабости, с оттенком самоуничижения. Ими как бы уточняется слово-заглавие: наращивается его смысл, усиливается эмоциональная окраска. Вслед за построенной на отрицании (как и слово недоносок) перифразой не житель Эмперия следуют: мал и плох (плох здесь в разговорном значении «слаб, бессилен»); Бедный дух! Ничтожный дух! Бессилие, неполноценность духа, неразвитость его внешних чувств – способностей воспринимать звуки и видеть – выражается однокоренными словами, а также близкими им по смыслу. ( Заметим, что в первоначальных набросках стихотворения , дух представал слепым, что еще более резко противоставляло его духам-правидцам, жителям Эмпирия. Позднее поэт, однако, как бы смягчил ущербность героя, «уравновесил» спенень развитости его внешних чувств. ) Понимание собственной слабости, полной зависимости от окружающего мира особенно выразительно в контрастно оформленных (с помощью разных лексико-грамматических средств)фрагментах исповеди:

Я из племени духов,

Но не житель Эмпирия;

И Подымусь до облаков

И паду, крылом слабея;

Знаю: рай за их волнами,

И ношусь, крылатый вздох

Здесь союз и употреблен, по- видимому, в противительном значении. Блещет солнце – радость мнеНо ненастье заревет; Пью счастливо воздух тонкой – меняУдушает прах летучий; Я мечусь в полях небесных, Надо мной и подо мной Беспредельных – Скорби тесных.

Заметим, однако, что при всей слабости, неполноценности духа он многое чувствует, на многое откликается. Он способен ощутить и выразить радость, безмятежное счастье, когда мир светел, ясен: Я играю в вышине, Ластюсь, Пью счастливо воздух тонкой, И пою я птицей звонкой. Когда же мир темнеет, наполняется скорбью и страданием, им овладевают мучительная тоска и уныние: Изнывающий тоской, Я мечусь; Вопль унылый я подъемлю. Он бессмертный, но бессильный изменить что-либо, испытывает чувство глубокой жалости к страждущему человеку: Слезы льются из очей: Жаль земного поселенца! Противоречивость духа — единство его бессмертия и слабости — обнажают стилистически контрастные единицы в его монологе. С одной стороны, это слова, словоформы, сочетания слов архаического звучания (в частности, старославянизмы), единицы книжные, поэтические, которые, иногда повторяясь, поддерживают трагический пафос стихотворения, его высокую тональность: глас, прах (в значении «пыль»), вихорь, хладный, крылами, очей, возлетев, паду, подъемлю, до облак, не житель Эмпирея, земного поселенца, в полях небесных, арф небесных и другие. С другой — лексемы формы, конструкции с разговорной окраской, очень естественные в откровенном слове жалкого недоноска:Как мне быть?, Я. плох, Ластюсь (разг. «ласкаюсь»), облачко (деминутив), Плач недужного младенца, В тягость.

Место обитания духа - это пространство «меж землей и небесами». Оппозиция «земля» — «небо», отражающая двойственность концепции мира Баратынского в целом, особенно значима в воссоздании той «промежуточной» части этого мира в которой предназначено жить недоноску. Названная оппозиция (обозначающая прежде всего границы жизненного пространства духа) возникает в стихотворении неоднократно и в разных вариантах, в том числе в виде контекстуальных синонимов однословных и перифрастических наименований. В рамках текста выстраивается пара контрастных по общему значению синонимических рядов, члены которых, как опорные текстовые единицы, рассеяны по всему произведению. Сравните: земля, земной край, там, подо мной небо, небеса, свод небесный, небесные, тут, надо мной. Сравните также: Прах земной, Жаль земного поселенца, Арф небесных отголосок. Заметим, что в эмоциональном звучании единицы обоих рядов сближаются: как земное, так и высокое, небесное равно недостижимы для недоноска, чужды ему (меж землей и небесами; Обращусь ли к небесам, Оглянуся ли на землю — Грозно, черно тут и там). Доминанты приведенных рядов, а также их производные относятся к числу повторяющихся в стихотворении лексем, причем, заметим, число употреблений контрастных слов одинаково: земля (3), земной (3), небеса (3), небесный (3). Ключевой характер пары земля — небо и группирующихся вокруг нее единиц подчеркивается также неоднократной постановкой слов в рифменную позицию: волнами - небесами, свод небесный - древесный, небесам – там, землю – подъемлю, небесных – тесных, во мгле – на земле.

Меняющееся вокруг недоноска пространство в основном враждебно ему. Из двух областей — «сияния и тьмы» — более привычно для духа второе. Массив «темной», «разрушительной» лексики в исповеди заметно больше, чем светлой, животворящей. Сравните: Блещет солнце, с животворными лучами, воздух тонкой - Ненастье заревет, Омрачившись, Дуновенье роковое (о сильном, способном умертвить живое существо ветре), небо громовое, Бури грохот, Вихорь хладный!, прах летучий, Грозно, черно и т. д. Эмоциональный заряд «темной» лексики усиливается концентрацией в срединной части текста единиц с общим значением «непогода» (ненастье, буря, гроза, вихорь, небо громовое ) , повтором отдельных лексем (буря, вихорь), корневых частей слов (гром, громовое, грозно, грозой).

Исследователями отмечалась особая значимость для Баратынского звуковых образов. Многоголосие окружающего мира — глас бури и глас людских скорбей — передается в нашем стихотворении целым рядом слов со значением действия (в основном отглагольных существительных). Наличие в них общей семы «сильный, оглушительный шум» служит выражению интенсивности действия. Ср. как бы открывающий звуковую картину переносно употребленный глагол заревет (ненастье заревет) и далее — детализирующие ее бури грохот, бури свист, клик враждующих народов, поселян беспечных вой, гром войны, крик страстей, плач недужного младенца. Откликом недоноска на это многоголосие небесного и земного края (почти какофонию, по выражению Е. Н. Лебедева) становится его вопль унылый.

Развертывание монолога недоноска, изображение его раздвоенности, слабости, бесплодности осуществляется с помощью различных средств выразительности. Важнейшими среди них являются приемы контраста и повтора, вообще отличающиеся в поэзии Баратынского заметным многообразием. Органичность первого в контексте произведения очевидна; что же касается второго, то он мотивирован, несомненно, жанром стихотворения: исповедальный характер текста как бы предопределяет повтор (прямой и опосредованный) важных для героя мыслей, чувств, образов, возврат к уже сказанному, названному и тому подобное. Основная функция повторов (лексического, семантического, корневого, грамматического) — это актуализация, акцентирование свойств, переживаний героя, его субъективной оценки собственного существа и окружающего мира. Этому служат в стихотворении и другие разновидности данного приема, в том числе смешанного характера. Выразительны примеры повтора звукового (Отбыл он без бытия: Роковая скоротечность!; Вопль унылый я подъемлю; Клик. народов - крик страстей и др. ), синтаксического и интонационного: Обращусь ли к небесам, Оглянулся ли на землю; Вихорь хладный! Вихорь жгучий!

Последняя строка этого стихотворения поразительна: «О, бессмысленная вечность!» Вот они - смысловые смещения Е. Баратынского, формирующие его «метафизический словарь». Говориться это так, будто поэт сам пережил бессмысленность вечности. Что же ему дает право на такие заявления? Кто такой недоносок? Оказывается, всего лишь «крылатый вздох». Что же это за существо, которое не может полностью быть в этом мире, погрузившись в его материальность, вещность, а с другой стороны – не в состоянии стать чистым духом, уйти за облака? «Бедный дух! Ничтожный дух!» - это же человек наделенный естественными земными потребностями, но не способный жить только ими, поскольку есть еще душа, увлекающая ввысь. Незаметно в рисуемый поэтом образ проникают его авторские черты. Недоносок, оказывается, «на земле оживил арф небесных отголосок», который он, впрочем, сам «слабо слышит». Перед нами творец, застрявший между небом и землей, между свыше дарованной способностью видеть больше, чем другие, и необходимостью следовать своей слабой человеческой природе. Именно здесь трагедия – в самой возможности видеть и понимать страдание «земных поселенцев». О, если бы можно было не видеть, не понимать!

Так Баратынский откликается на романтическую проблематику поэта и толпы. Его герой— не жрец, не пророк, вознесённый над миром, но недоносок не противопоставлен остальному человечеству, он лишь воплощает в себе в наиболее острой форме каждому свойственное противоречие. Даже эта выделенность скорее горька и обидна. Ведь она не придаёт ему силы, а лишь обрекает на большее страдание. И впрямь, куда уж ему до пророков, когда, во-первых, всё равно никто его не слышит, во-вторых, и мир-то он видит "как во мгле", то есть не очень разбирается в обыденной, повседневной жизни.

Последние строки — "В тягость роскошь мне твоя, О, бессмысленная вечность!" — как упрёк, как сожаление, как отказ, обращённый к миру, к Богу: зачем меня соблазняют еле слышимым звуком небесных арф, лучше было бы отказаться от убитого "слышанья", полностью вернуться в "низкий" земной мир! Баратынский словно бы знает, что наступает время, когда духовность станет так тяжела и непереносима для человека, что он сам пожелает от неё отречься.

Здесь самая больная тема нашего времени. Ведь если постараться определить одним словом содержание жизни большинства современных людей, получится следующее: "Не думать!" Это не просто их глупость, леность заблуждение. Мир утратил Целостность, и теперь творчество, поиск добра, красоты, любой моральный поступок— всё становится следствием единичных мучительных усилий, часто бессмысленных или просто несообразных с возможностями индивида. Следовательно, сама человеческая природа для человека непереносима. Высшее творение выглядит просто ошибкой Создателя, злой насмешкой, поэтому что, нуждаясь в горнем мире, мире фантазии и мечты, недоносок погружен в юдоль мира земного, живущего по совершенно иным законам.

Исследователи творчества Баратынского относят стихотворение «Недоносок» к числу наиболее значительных, опорных произведений книги «Сумерки». Миропонимание, мироощущение поэта-философа, воплощенное в необычном образе страдающего духа, выразилось здесь ярко, в присущей Баратынскому экспрессивной манере письма.

Сборник «Сумерки» произвело на моих сверстников сильное впечатление. Задумавшись над вопросом «Актуально ли в наше время творчество Е. А. Баратынского?» - я задала этот вопрос одноклассникам. 82% считают, что творчество Е. А. Баратынского актуально, 15% - не актуально (3% воздержалось. )

Комментарии


Войти или Зарегистрироваться (чтобы оставлять отзывы)