Поэтическая этимология образа огня в лирике Олжаса Сулейменова

Творчество Олжаса Сулейменова – явление сложное, многогранное. Стремление к однозначной характеристике творчества поэта как явления либо русской, либо казахской культуры кажется неправомерным. В русскоязычных произведениях обнаруживается мощная струя национального казахского мировидения. Две поэтические культурные традиции – казахская и русская – слиты в гармоническое единство. Несомненно одно: поэзия Олжаса Сулейменова - удивительное явление на пересечении двух языков, литератур, принадлежащее как русской, так и казахской духовной культуре.

Поэзия Олжаса Сулейменова была предметом обсуждения в многочисленных статьях (М. Каратаев, М. Ауэзов, Л. Ровенский, Е. Сидоров, К. Канафина, Л. Мартынов). В последние годы появились интересные исследования Т. Щербаковой, Г. Шашкиной, Н. Джуанышпекова, посвященные изучению творчества О. Сулейменова.

К. Канафина, рассматривая взаимодействие русской и казахской литературных традиций на материале творчества двуязычных писателей, в том числе и Олжаса Сулейменова, отмечает, что в поэзии О. Сулейменова в единстве представлены традиции казахской акынской поэзии, фольклорные образы и сюжеты и русская поэтическая традиция.

Н. Джуанышпеков называет О. Сулейменова поэтом-маргиналом и отмечает: «Литературное творчество казахов, пишущих на русском языке, вобрало в себя этнические казахские свойства, касающиеся исторического мироощущения, пространственно-временного состояния, этнической традиции, культурной преемственности, цивилизационной принадлежности, а также культурные достижения русской поэзии и мировой цивилизации, прежде всего, - иной, русский язык функционирования поэзии. Иной язык предполагает и иную лексику, и иные изобразительно-выразительные средства, и иную систему стихосложения, и иную поэтику. В соединении с этическими свойствами они порождают особенности, присущие только этой маргинальной казахско-русской поэзии».

Однако многие стороны языка поэзии О. Сулейменова как двуязычного автора во всей его сложности, многогранности пока еще не подвергались исследованиям. Не изучена глубинная структура взаимодействия двух систем мировидения (казахской и русской) и связанное с этим взаимодействием поэтическое использование языковых средств. Почти нет работ по авторской, поэтической этимологизации, хотя эта черта поэзии Олжаса Сулейменова, по мнению критиков, - одна из ведущих, определяющих всю его поэтическую систему (Е. Сидоров).

Таким образом, актуальность работы определена недостаточной изученностью языка произведений О. Сулейменова, а также спорностью отнесения творчества О. Сулейменова к той или иной национальной литературе.

Наша работа посвящена исследованию авторской этимологизации образа огня в поэзии Олжаса Сулейменова.

Образ огня в мифологиях разных народов

Авторская этимологизация во всех её разновидностях – важнейший способ отражения поэтического мироведения Олжаса Сулейменова в рамках художественной идеи огня.

Образ огня – один из центральных образов мировой литературы и культуры – находит разнообразное преломление в различных литературных традициях.

Индивидуально-авторское содержание этого образа в любой поэтической системе, в конечном счёте, восходит к сложнейшему мифопоэтическому образу огня, существовавшему в мифологическом сознании многих народов.

Открытие огня относится к самому древнему периоду в человеческой культуре. Как считал Л. Штернберг, в истории человеческой культуры вряд ли есть какое-нибудь другое явление, которое сыграло такую же роль, как огонь. Ни один объект окружающей природы не мог вызвать в человеке такого яркого представления о жизни, о жизненной силе и воле, как огонь – стихия, которая как раз проявляет самопроизвольность движения и при этом движения в высшей степени быстрого и могущественного. Достаточно представить себе картину степного пожара, где огонь распространяется с необычной силой и шумом, который для примитивного человека есть язык огня, голос огня. И наряду со способностью уничтожать всё на своём пути, огонь даёт благодетельное тепло и свет, является мощным помощником и охранником человека.

Огонь как средство отпугивания злых духов имеет широкое применение у всех народов. Культ огня отразился в целом ряде мифических образов (греческий Гефест, бог кузнец Вулкан, Прометей, бог огня Агни в Индии и другие.

В мифологическом сознании многих народов огонь является воплощением нескольких начал: сила уничтожения, грозная и опасная стихия (Агни в религиозной ведийской системе), спутник и помощник человека в борьбе с хищными зверями, сила очищающая и целительная, домашний очаг, символ, покровитель семьи (8, 240), сила оплодотворяющая.

Мифологическое представление закреплено в многочисленных обрядах. Пляски и прыгание через огонь у древних славян и древних европейских народов, лечение скота во время эпидемий пропусканием через костёр в Баварии, печально известные инквизиторские костры, на которых сжигали “ведьм”, рождественские огни на ёлке – этот ряд можно продолжать долго. Во Франции до сих пор обносят поля и сады зажжёнными факелами для увеличения их плодородности.

Все эти представления естественным образом вошли в поэтический фонд мировой литературы, преобразуясь в соответствии с художественной установкой авторов.

В казахской мифологии, по словам Чокана Валиханова, огонь – объект шаманских поклонений, огонь назывался святым (авлие), так же, как и мусульманский угодник. Ещё одно название огня – «От-она» («Мать-огонь»). Очистительное свойство огня проявлялось в проведении меж двух огней – обряд, получивший название «аласта». В мифологическом придании древних кочевников огонь – покровитель жилищ, домашнее святилище. Невеста при вступлении в новое семейство должна была поклониться огню в «большом доме» (то есть стать членом семейного клана). Невесту сажают возле очага, затем льют жир в огонь, и она падает ниц, приговаривая: «Мать-огонь и жир-мать, награди меня милостью». Оплодотворяющая сила огня проявляется и том, что жертву огню приносят и при рождении ребёнка. Огнём лечили болезни. По обычаю, в огонь нельзя плевать, нельзя проходить через огонь.

Поэтическая этимология образа огня в поэзии Олжаса Сулейменова

Художественное воплощение образа огня в стихотворении О. Сулейменова «Азиатские костры»

Художественное воплощение образа огня в поэтической системе Олжаса Сулейменова обнаружилось словесным переплетением смыслов, опирающихся на всю совокупность мифопоэтических представлений.

В поэтическом сознании Олжаса Сулейменова, несомненно, присутствует осмысление мифологического создания образа огня, которое особенно ярко проявляется в стихотворении «Азиатские костры»:

Мы помним то, равняющее всех, его в людской истории немало – когда-то ночью к вам пришли шаманы для добрых дел и правильных бесед.

Они зажгли огонь и научили беречь огонь и кланяться огню, лечить огнём радикулит и чирей и научили подходить к коню, и верить Солнцу, и гадать по звёздам, от них пошло – и танцевать и петь, от них вы почитали только весны, от них – пахать, выращивать и печь.

От них ковры и ваши самолёты.

От них, старателей, пошёл алмаз,

Их в жертву приносили самоеды, но и в огне они учили вас.

Шаманы гнали свет из слепоты, из вашей глухоты для вас – Бетховенов,

Гомера выплавив из темноты, ещё не знали, что им уготовано.

Они добыли в молотой руде

Каратами талмуды и кораны, в ручных лотках сахарами, горами, перемывая миллиарды дел.

И всё для вас – вы лишь качали мёд, вы шли в курильни, опиумы пили, алмазом слова, золотом имён, всей платиной надежд за дым платили.

На канах тёплых с трубками в зубах валялись, чтоб валяться под забором, чтоб снова – азиатом, кулом, вором, собакою среди других собак.

Когда вам говорили: заплати, когда ни пула, ни таньги, ни мана, вы жгли для дыма на кострах шаманов, придумавших костёр для теплоты.

Страданьем?

Нет, старанием велик мой странный мир, родившийся старателем!

О Азия, ты скольких нас истратила!

Опять костры для дыма расцвели.

Огонь, связанный собранием шаманов – первых языческих служителей огня, в этом контексте воплощает первобытное представление об охранительной, излечивающей силе, противостоящей злому началу, помогающей человеку в освоении природы. Образное противопоставление «темноты», невежества и «света» - первых знаний о мире – представлено в лексическом ряде ночь, слепота, глухота и огонь, Солнце и т. д. Следовательно, поэтический образ огня для Олжаса Сулейменова, помимо прочего, связан с освоением мира, постижением его тайн, с первыми знаниями. Однако четко проявляется и вторая сторона огненной стихии как противоречащего начала – это и уничтожающая сила, которую можно использовать с недобрыми намерениями.

Анализ словесного воплощения идеи огня – лексемы пламя

Художественная идея огня получила развитие на протяжении всего творческого пути поэта, воплощена даже в названии одного из сборников «Трансформация огня».

В 1973 году появилось стихотворение в прозе «Трансформация огня», построенное на поэтическом столкновении разных этимологий слов со сходным звуковым комплексом пол – пл – пал – пыл – пепел. Для поэта важна идея единства этих слов, соответственная логике художественно-эстетического представления: «Работа поэта рифмовать не только окончания, но и корни. Ты чувствуешь связь слов «пламя» и «поле»?».

Динамику образа огня можно проследить через призму авторской этимологизации на примере функционирования одного из словесных воплощений идеи огня – лексеме пламя.

Глубинный план восприятия образов, связанных с художественной идеей огня, разворачивается постепенно, обнаруживая культурно-исторические связи: «Ураганы 13-го несчастливого века разметали, выпололи, превратили в пустырь Дешти-Кипчак, страну кипчаков. Сильные полегли, слабых, как горсть проса, развеяло по громадному пепелищу.

Удар по шелому –

ошеломлен.

Упал с коня – опешил.

И лишь в ХХ веке мы начали приходить в себя после такого удара. Мы поднимаемся на ноги, отряхивая с души прах и тлен прошлого. Отшибло память, но пытаемся по частям вспомнить все, что произошло с нами».

Поле предстаёт как собирательное название этнонимов «половцы», «кипчаки», а Дикое поле – «место обитания древних кочевых народов, степные просторы Дешти-Кипчак». Образ поля в авторском видении связан с поклонением стихии свободы, вольной жизни как естественной формой существования далёких предков: их лица круглые, как перекати-поле, обожжены ветрами дикой воли.

Образ стихии как динамической силы, проявляющейся в движении, получил яркое воплощение в сравнении «их лица – как перекати-поле». В данном сравнении проявляются два смысла: «степное растение в виде шаровидного кустика, при созревании отрывающееся от корня и переносимое ветром на большие расстояния» и «человек, постоянно меняющий место жительства». Это позволяет автору создать ёмкий образ кочевника. Свободная, вольная жизнь как определяющее понятие нашло позднее воплощение в структуре этнонимов казах (қазақ) и казак: «свободный, вольный человек, искатель приключений».

Примечательно, что отрицательная экспрессия русского слова перекати-поле (применение к человеку, образу жизни), совершенно снимается в поэтическом контексте Олжаса Сулейменова. В основу положена ассоциативная связь между шаровидной формой растительности и круглым лицом. Однако немаловажно, что речь идёт о степном растении. В системе мироведения казахского человека подвижный образ жизни, постоянная смена места жительства – естественный, гармоничный способ существования, наиболее оптимальная форма взаимоотношений человека с природой в сложных климатических условиях, выработанная в течение многих веков.

Как отмечает М. Каратаев, личная свобода и достоинство становится чертой национальной психологии, выражавшейся даже в том, что в структуре кочевого образа, тесно спаянного кровным родством, любой член кочевого аула, не согласный с решением старейшин, имел законное право откочевать в другой аул или род.

Эту особенность общественных отношений кочевников отмечали многие учёные и путешественники, побывавшие в казахских степях. Показательно, что интерпретация образа поля связана в поэтическом сознании Олжаса Сулейменова с национальным восприятием.

В русском языке слова поле и степь, несмотря на общий элемент значения: «безлесная равнина, пространство» (поле – безлесная равнина, пространство; степь – безлесное, бедное влагой и обычно ровное пространство с травянистой растительностью в зоне сухого климата), имеют различие в семантической структуре. Образ степных просторов ассоциируется чаще всего с жизнью вольного казачества. Смысловой объём образа поля шире, а культурно-исторические смыслы обусловлены богатыми фольклорными традициями.

В казахском языке понятия «степь» и «поле» равнозначны, передаются одним словом «дала». Языческое поклонение перед необъятными степными просторами, ощущающейся гармонии с природой, стихийное стремление к вольной, свободной жизни отражены в мотивах казахского фольклора.

Тема «свободы и воли» развивается в ряде произведений Сулейменова («Степь суть обезглавленные горы», 1963, «Амазонка», 1967). Особенно ярко в этом отношении стихотворение «Амазонка», в котором обнаружился целый ряд образов, сближённых по принципу паронимической аттракции (распространение фонетических подобий на семантику слова):

В Диком поле половчанку полонили и в полынь, раскинув полы, повалили.

Это было в полночь.

Возникает ряд образов: поле – половчанка, полынь, полонили, повалили, полночь. Образ половчанки, взятой в полон, в представлении поэта связан с образом Ярославны. Для О. Сулейменова нет разницы в том, кто совершает насилие, и женщина-половчанка, ставшая жертвой войны, достойна такого же сострадания, как и полоненные «Ярославны».

Паронимическое сближение слов со сходным звуковым комплексом присутствует и в стихотворении «Расставанье» (1963), связанном с образом степной девушки:

Чёрный беркут раскинул

Над степью крыла.

Я щекою на спину жеребенку легла,

А полынь ему ноздри щекочет пыльцой, а луна – словно пламя и желтая мгла.

Таким образом, неудивительно, что в индивидуальной поэтической системе Олжаса Сулейменова образ поля совпадает с образом, сложившимся в русских поэтических традициях, лишь частично (просторное свободное открытое пространство, но не поле боя, а былинное «чистое поле»), а слова поле (собирательный образ кочевника), половец, половчанка, полынь связаны с образом родины и окрашены положительно.

Образ пламени в этом контексте реализуется только в смысловом аспекте – уничтожающая, разрушающая стихия, но стихия не природного свойства, а слепая стихия человеческой ненависти, которая покрыла «страницы истории золой зла».

«Ураганы 13 века» - монгольское нашествие – «выпололи» степное население, превратили в пепелище степь. Слово выполоть – «вырывать выдергивать сорные травы, очищать» (10, 555) преобразуется в авторское: «уничтожить под корень население Поля», а образный смысл слова пепелище: «пространство Дикого поля, Дешти-Кипчак, оставшееся после разрушительного пламени войн» - становится возможным на основе совмещения значений лексемы: «Место пожара, пожарище, родной очаг, отчий дом».

Полынь-трава (по-казахски – емшан) – растительность, наиболее распространённая в степных просторах, - символизирует в казахском фольклоре образ степи (существует легенда о том, как удалось вернуть на родину богатыря, дав ему понюхать этой травы, об этом же повесть М. Симашко «Емшан»).

В поэтическом контексте Олжаса Сулейменова полынь-трава является образом воплощения идеи возрождения, непрерывности генопамяти человека, помогающей ему осознать свои исторические корни: «По обугленным пенькам полыни – емшана определяют возраст родины.

Приветствую каждую былинку, выросшую на «удобренном пеплом подзоле».

Выросшая на «удобренном пеплом подзоле» трава как один из результатов действия стихии пламени несёт в себе и другой образно-поэтический смысл, связанный с оплодотворяющей силой огня, что подтверждается примерами из других стихотворений. Стихотворение «В Каргополе, вспоминая весну»(1980) – это своеобразный гимн свободе, жизни и человечеству:

Пусть на празднике Ярилы задымит ярмо на дышле, серость души якорила, толпы «Я» в просторы вышли.

В рост идут невыносимые,

Лопается лед оков,

«Я» восходят, как озимые,

Из-под холода веков.

Таким образом, поэтико-этимологический аспект осмысления образа огня выражается в образном ряде «пламя – полынь – пепелище – поле и т. д. », обогащается значениями историко-культурного характера: пламя – Поле – половец – половчанка – полынь. Как на месте пепелища со временем вырастает трава, так и после пламени войн «выполовших» степь, появляется новая жизнь, пытающаяся осмыслить свое прошлое и свое предназначение. «Поэтому наша тема – огонь, зола и трава», - говорит поэт. «Пламя, пепел и полынь», - уточним мы в соответствии с рассматриваемыми нами образами.

По итогу:

1. Поэтическая этимология занимает достаточно большое место в творчестве О. Сулейменова и становится одним из способов познания и переосмысления действительности.

2. Объединённые художественной идеей огня слова пламя – поле – полынь – пепел – пепелище – половец – половчанка становятся основой нескольких образно-смысловых планов.

3. Динамика образа огня в поэтической системе Олжаса Сулейменова – отражение индивидуального видения поэта.