Родные и близкие

За окном ветрено и прохладно, пустынная тень деревьев укрывает последние пожелтевшие листья в надежде удержать их под своей кроной. Но они всё равно отлетают от дерева, подхваченные бурным вихрем. И уже потом, после того как уляжется ветер, можно увидеть, что листья беспорядочно смешались: вот осиновый, с ним рядом берёзовый, кленовый, дубовый, тополиный. И каких здесь только цветов нет – жёлтые, красные, оранжевые, даже коричневые. Так и наша жизнь насыщена яркими красками и так же непредсказуема, как этот вихрь.

Сидя на подоконнике и глядя на эту грустную и в то же время прекрасную картину, я невольно подумала о своей семье. Как хорошо было бы сейчас воскресным вечером оказаться всем за одним столом. Неважно, где – дома, у тёти Лены или в деревне у бабы Маши, где так сладко на печи закипает смородиновый кисель

Вспоминается один из таких вечеров. Я и братья Димка и Ромка сидим на полу и играем в карты, с улицы доносятся завывание ветра и лай собак. В комнату зашла бабушка Нина и звонким командным голосом заставила нас встать с холодного пола и перебраться на диван. Мы вскочили и побежали в зал на старый специально разложенный для нас диванчик. Вокруг бегает серый котёнок, неуверенно, кособоко. Он подбегает к трефовому королю, которым водит по одеялу мой старший брат Димка, и пытается ухватить лощёную карту. Его маленькие, ещё не окрепшие коготки сгибаются, и лапка отлетает от карты. Мы с мальчишками смеёмся, и котенок пугается нас – взъерошенный, он убегает под печку к двум кошкам, его мамам. Мать у него, конечно же, одна – старая, чёрно-белого окраса, с большими жёлтыми глазами кошка Пушинка. А вторая, серенькая – его сестра Муська, недавно она потеряла своих котят: они родились раньше времени.

Я помню, как со слезами на глазах пошла с бабушкой их закапывать. Они были ещё голенькие, морщинистые, на месте глаз виднелись синие выпуклости, их крошечные рты беззвучно раскрывались. Кошка, чувствуя, что с ними что-то не то, поднимала свою мордочку и вопросительно смотрела на меня, жалобно мяукала, подходила к котятам, обнюхивала и тут же отбегала.

Мы с бабушкой похоронили котят, был конец августа. Этот день я провела с Мусей, гладила её и успокаивала. Но при любом, даже маленьком шорохе она подскакивала. Я почти каждый день приходила к котятам и приносила венки из цветов, сделала маленький крестик из веточек берёзы и воткнула его в землю. Это была не первая могилка. Здесь же были и воробьи-желторотики, и цыплята, и даже мышь. Да, многих я здесь схоронила

Мы заканчивали играть в карты, когда бабушка позвала нас ужинать. Я мельком взглянула в окно – на улице темно и сыро: сегодня выпал первый снег, он быстро растаял, оставив на земле грязные лужицы.

Мы сели за стол в ожидании чего-нибудь вкусненького.

Из дальней комнаты послышалось шуршание газеты и скрип кресла. Через несколько секунд в столовую вошёл папа. Он помыл руки и тоже сел к столу.

Ромик в нетерпении начал бить ложкой по столу, негромко, так, чтобы его не наказали. Он самый маленький и любимый ребёнок в семье. И хотя они с Димкой мне только двоюродные, они значат для меня намного больше. Жаль, что я этого не понимала, не ценила те сокровенные минуты, что мы проводили вместе, разрабатывая всякие планы, как нам тогда казалось, очень серьёзные и важные.

Папа посмотрел на Ромку, который слишком заигрался с ложкой, так может смотреть только он: без слов, одним выражением лица и рассмешить, и предупредить.

В сенцы, отряхивая чуни от снега, зашли моя мама и тётя Лена. Они улыбались и о чём-то оживленно болтали, до моих ушей доносились обрывки фраз: «представляешь время так летит Да, ты тогда была Ты их видела? Представляешь, они поженились». И пронзительный женский смех разлетелся на весь дом. Бабушка Маша, привыкшая к порядку, выглянула в прихожую и прикрикнула: «Мойте руки и садитесь, только вас и ждём!» Они сняли куртки, уже не так громко перекинулись парой фраз и, помыв руки, сели рядом с моим папой.

Надо сказать, что у каждого было своё определённое место за столом. Первым всегда садился дедушка, его стул с удобной спинкой находился у самого окна, он клал руки на подоконник в ожидании горячего и о чём-то задумывался. Красивое в морщинках лицо было напряжённым, глаза смотрели сквозь предметы, и в эти моменты мы старались вести себя потише, хотя дед вовсе и не был суров, скорее, это было уважение с нашей стороны. Слева от дедушки сидел папа, дальше – Ромик (он любил занимать почётные места), потом - я и Димка, моя мама, тётя Лена и бабушки.

За ужином все молчали, лишь изредка тётушка с укором глядела на Ромку, который нехотя ел гречневый суп. Он позвякивал ложкой по дну тарелки, разминал картошку, делая это громче, чем было нужно.

- Рома, ешь, не балуйся с едой!

- Да, мам, - печальным голосом говорил он, зачерпывая ложкой жижку и отправляя её в рот.

После еды мы опять играли, но уже в прятки. И потом, когда нас разогнали по кроватям, мы с Димкой ещё долго перешёптывались

Как мне сейчас не хватает того времени! Как жаль, что моя память способна уловить отдельные картины той жизни

Я спрыгнула с подоконника и взглянула на часы. Почти пять. Надо идти готовить. Курица сама не сжарится.

Сейчас я живу с отцом, в другом городе и даже стране. Мама не приехала: ей нужно уладить дела с документами. И, пока её нет, я всё делаю сама. Никогда не думала, что мне будет не хватать её нравоучений и замечаний по каждому поводу, её протяжного командного голоса, унаследованного от бабы Нины, «женских хитростей», которыми она со мной делилась. Ведь не проходит и дня, чтобы я не вспомнила её советы, когда готовлю или когда мою пол.

Я на секунду замерла перед тем, как разрезать курицу на восемь частей, - опять без маминых рекомендаций не обойтись. Я мысленно поблагодарила её. Сколько раз я ругалась с ней по пустякам, наши отношения были далеко не идеальными. Но всё-таки в минуты примирения была та самая незримая связь, которая может быть только между матерью и ребёнком. В эти минуты я утыкалась лицом в мамину грудь и вдыхала её запах. Мне кажется, что этот запах я узнаю из тысячи.

Каждый из близких мне людей пахнет по-своему: папины руки пахнут бензином и пряностями, тётя Лена – ореховым маслом, Димка – железными гирями, Рома – миндалем, бабушка Нина – сдобой и салом, баба Маша – блинами и отрубями, а дедушка – переплётами старых книг и сеном. Все эти родные запахи проплыли в моей памяти. Ностальгия захлестнула меня. Нет, это была не ностальгия, а тоска.

Сейчас я понимаю смысл стихотворения Сергея Комова, поэта-земляка:

Знаешь, слово “ностальгия”

В русском поле не звучит.

Здесь, в огромном этом поле,

У ржаного колоска

Понял я одно, до боли

Слово русское “тоска”.