«Сгорая пламенем любви» А. С. Пушкин и его современницы

Уже с первых строк, или первых стихов рука великого художника мощно увлекает нас за собою, заставляет забыть все мелочи жизни и поверхностные чувства и вызывает в нашей душе всё лучшее, глубокое, настоящее, что есть в ней.

Интересно задуматься над словами Гёте: «Какого читателя желаю я? Такого, который бы меня, себя и целый мир забыл и жил бы только в книге моей». Поэт с точностью обрисовал душевное состояние чуткого читателя над страницами настоящего художественного произведения, в частности над пушкинскими стихами.

Среди высоких и прекрасных талантов, которыми столь щедро был наделён А. С. Пушкин, был один, особый - талант любви.

Любовные стихи Пушкина многочисленны и разнообразны в радуге чувственных переживаний: от лёгкой, порой шутливой влюблённости до всесжигающей страсти. Они посвящены женщинам, которыми Пушкин, как все поэты «любви мечтательной друзья», увлекался.

Судьбы этих женщин и их взаимоотношения с А. С. Пушкиным интересны именно потому, что рассказ о них позволяет лучше понять, почувствовать светлую пушкинскую лирику и личность самого поэта.

Как говорил академик Д. С. Лихачёв, «мы удесятеряем силу поэзии, когда узнаём жизнь поэта».

Весь строй жизни пушкинского времени был таков, что любовь занимала в ней исключительное место. Любовь становилась основным содержанием жизни девушки до замужества, наполняла мысли молодой светской дамы. Она была естественным и основным предметом разговоров с женщинами и заполняла собой поэзию. Это была обязательная по жизненному ритуалу влюблённость с выполнением обряда признаний, писем и пр. Всё это имело выработанные формы «науки страсти нежной» и, как правило, отстояло весьма далеко от подлинной страсти. Пушкин отдал раннюю и обильную дань этой жизни сердца, которая, в значительной мере, была ритуализованной игрой. По авторитетному свидетельству М. Н. Волконской, «как поэт, он считал своим долгом быть влюблённым во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался. В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал всё, что видел».

Интересное упоминание есть в воспоминаниях Льва Сергеевича Пушкина, написанных после смерти поэта. «Женщинам Пушкин нравился; он бывал с ними необыкновенно увлекателен и внушил не одну страсть на веку своём. Когда он кокетничал с женщиною или когда был действительно ею занят, разговор его становился необыкновенно заманчив О поэзии и литературе Пушкин вообще говорить не любил, а с женщинами никогда не касался до сего предмета. Многие из них, особенно в то время, и не подозревали в нём поэта. Одна иностранка, оставляя Россию, просила Пушкина написать ей что-нибудь в память самых близких двухлетних отношений. Он написал ей пиесу (небольшое лирическое стихотворение):

На языке, тебе невнятном,

Стихи прощальные пишу,

Но в заблуждении приятном

Вниманья твоего прошу:

Мой друг, доколе не увяну,

В разлуке чувство погубя,

Боготворить не перестану

Тебя, мой друг, одну тебя.

На чуждые черты взирая,

Верь только сердцу моему,

Как прежде верила ему

Его страстей не понимая.

Она очень удивилась, узнавши, что стихи его собственного сочинения, просила перевода, но Пушкин предоставил ей обратиться для сего к первому русскому, которого она встретит за границей».

Перелистаем несколько страниц «биографии сердца» поэта. Первая любовь Она пришла к шестнадцатилетнему лицеисту в образе грациозной, неотразимой Катеньки Бакуниной, двадцатилетней фрейлины императрицы.

«Она была стройна, грациозна, с живыми тёмными глазами, правильными чертами лица. Любила и умела танцевать, недаром часто избиралась царицей бала».

«Прелестное лицо её, дивный стан и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодёжи».

Влюблённый лицеист скрывал от товарищей свою чистую, платоническую любовь и, лишь оставшись один «в лицейской келье», давал волю чувствам на страницах дневника.

О, милая, повсюду ты со мной!

Но я уныл и втайне я грущу!

На протяжении всего 1816 года Пушкин отдавал Катеньке Бакуниной своё поэтическое вдохновение, весь пыл своего сердца. Двадцать два стихотворения с «бакунинским мотивом» - своего рода энциклопедия юной любви.

Наверное, под впечатлением свидания, отмеченного душевной взаимностью, родились эти вдохновенные строки:

Здесь ею счастлив был я раз,

В восторге сладостном погас.

И время самое для нас

Остановилось на минуту!

А вот совсем иные размышления Они навеяны отъездом Катеньки из Царского села:

Уж нет её у берегов,

Где милая ходила в вечер ясный;

На берегу, на зелени лугов

Я не нашёл чуть видимых следов,

Оставленных ногой её прекрасной.

Задумчиво бродя в глуши лесов,

Произносил я имя несравненной;

Я звал её - и глас уединенный

Пустых долин позвал ее в дали.

К ручью пришел, мечтами привлеченный;

Его струи медлительно текли,

Не трепетал в них образ незабвенный.

Уж нет ее!. До сладостной весны

Простился я с блаженством и с душою.

Уж осени холодною рукою

Главы берез и лип обнажены,

Она шумит в дубравах опустелых;

Там день и ночь кружится желтый лист,

Стоит туман на волнах охладелых,

И слышится мгновенный ветра свист

(«Осеннее утро». 1816)

С нежностью вспоминал поэт о «милой Бакуниной» и многие годы спустя:

В те дни в те дни, когда впервые

Заметил я черты живые

Прелестной девы и любовь

Младую взволновала кровь,

И я, тоскуя безнадёжно,

Томясь обманом пылких снов,

Везде искал её следов,

Об ней задумывался нежно,

Весь день минутной встречи ждал

И счастье тайных мук узнал.

(«Евгений Онегин», гл. VIII, из черновых рукописей)

Лицей окончен. Друзья расстаются трогательно и душевно. В альбом Ивану Пущину поэт вписывает прощальные стихи об их первой любви к Бакуниной:

Что было и не будет вновь

И с тихими тоски слезами

Ты вспомни первую любовь.

Мой друг, она прошла

Вырвавшись в Петербург из царскосельской «кельи», юный поэт стал, подобно своему герою Онегину, театралом. «Под сенью кулис» Пушкин был очарован знаменитой актрисой романтического балета, «царствующей» Авдотьей Истоминой. Это увлечение нашло отзвук в его стихах:

Блистательна, полувоздушна,

Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина; она,

Одной ногой касаясь пола,

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух из уст Эола;

То стан совьёт, то разовьёт,

И быстрой ножкой ножку бьёт.

(«Евгений Онегин», гл. I)

Пушкинский гимн Истоминой, как назвали эти строки поклонники яркого дарования балерины, широко распространился среди петербургской публики.

Не имея соперниц на сцене, «русская Терпсихора» вскоре нашла соперницу в сердце Пушкина. Ею стала «причудница большого света» Евдокия Иванова Голицына, известная современникам под именем «Princesse Nocturne».

В 1817– 1819 гг. Пушкин был частым гостем в изысканном салоне этой прелестной, прекрасно образованной женщины и, по воспоминаниям князя Вяземского, поэта и друга Пушкина, «был приворожен ею».

Краёв чужих неопытный любитель

И своего всегдашний обвинитель,

Я говорил: в отечестве моём

Где верный ум, где гений мы найдём?

Где гражданин с душою благородной,

Возвышенной и пламенно свободной?

Где женщина – не с хладной красотой,

Но с пламенной, пленительной, живой?

Где разговор найду непринуждённый,

Блистательный, веселый, просвещенный?

С кем можно быть не хладным, не пустым?

Отечество почти я ненавидел –

Но я вчера Голицыну увидел

И примирен с отечеством моим.

О глубоком уважении Пушкина к Евдокии Ивановне, живо интересовавшейся политическими событиями, математикой, свидетельствует и то, что он делился нею своими творческими замыслами. В 1818 г. Послал ей свою запрещенную оду «Вольность», сопроводив послание свое стихами.

Простой воспитанник природы,

Так я, бывало, воспевал

Мечту прекрасную свободы

И ею сладостно дышал.

Но вас я вижу, вам внимаю,

И что же?. слабый человек!.

Свободу потеряв навек,

Неволю сердцем обожаю.

В период южной ссылки две женщины вошли в жизнь поэта, оставив прекрасный след и в его душе, и в лирике, - Амалия Ризнич и Елизавета Ксаверьевна Воронцова.

С Амалией Ризнич, двадцатилетней женой одесского коммерсанта, Пушкин познакомился в июле 1823 года и пережил к ней сильное, хотя, видимо, непродолжительное чувство.

По воспоминаниям профессора Ришельевского лицея К. П. Зеленецкого, Ризнич была «высокая, стройная красавица с пламенными глазами, удивительной белизны и формы шеей и с черною косою двух аршин длиною». Одевалась экстравагантно, носила непомерно длинные платья и мужские шляпы с огромными полями.

Эксцентричность манер, оригинальность одежды (Амалия любила щеголять в костюме для верховой езды), неутомимость в развлечениях в сочетании с яркой красотой и редким обаянием привлекли к очаровательной сирене целый сонм поклонников.

Яркое увлечение вдохновило поэта на многие лирические произведения.

Мечтая о близости этой женщины, поэт пишет трогающее нежностью, романтичностью чувства стихотворение «Ночь» (1823г. ).

Недолго прожила Амалия в Одессе. В начале 1824 года, заболев чахоткой, она уехала в Италию, где скончалась в 1825г. В 1830 г. Пушкин вспоминает их мучительное расставание, надежды на новую встречу. Тень умершей возлюбленной еще долго будет витать над поэтом.

Исследователи колеблются в определении стихотворений, навеянных этим чувством. Следует, в частности, назвать написанное на её смерть «Под небом голубым страны своей родной» и, возможно, «Для берегов отчизны дальней».

К ней, бесспорно, относятся шутливые стихи в «Отрывках из путешествия Онегина»:

А ложа, где красой блистая,

Негоциантка молодая,

Самолюбива и томна,

Толпой рабов окружена?

Она и внемлет и не внемлет

И каватине, и мольбам,

И шутки с лестью пополам

А муж – в углу за нею дремлет. (VI,205), а также совсем нешуточные стихи, которые, в силу их глубокой интимности, поэт выключил из «Онегина»:

Я не хочу пустой укорой

Могилы возмущать покой;

Тебя уж нет, о ты, которой

Я в бурях жизни молодой

Обязан опытом ужасным

И рая мигом сладострастным.

Как учат слабое дитя,

Ты душу нежную, мутя,

Учила горести глубокой.

Ты негой волновала кровь,

Ты воспаляла в ней любовь

И пламя ревности жестокой. (VI, 611).

Жена одесского генерал – губернатора Елизавета Ксарьевна Воронцова была, по свидетельству В. А. Соллогуба, «одной из совершеннейших женщин своего времени. Всё её существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женскою грацией, такой привлекательностью, таким неукоснительным изяществом, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, и многие другие, без памяти влюблялись в Воронцову»

Большая и длительная сердечная привязанность поэта запечатлена во многих стихах: «Желание славы», «Сожженное письмо», «Храни меня, мой талисман», «Прощанье».

Уезжая из Одессы в далёкий северный уезд, Пушкин получил от возлюбленной перстень – талисман, которым очень дорожил.

Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья:

Ты в день печали был мне дан.

Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи -

Храни меня, мой талисман.

В уединенье чуждых стран,

На лоне скучного покоя,

В тревоге пламенного боя

Храни меня, мой талисман.

Священный сладостный обман,

Души волшебное светило.

Оно сокрылось, изменило.

Храни меня, мой талисман.

Пускай же ввек сердечных ран

Не растравит воспоминанье.

Прощай, надежда; спи, желанье;

Храни меня, мой талисман.

Память «о царице полуденной Тавриды» ещё долго преследовала поэта в новом изгнанье – в родовом именье Михайловском.

От любимой женщины изредка приходили письма с заветной печатью, письма, которые он должен был сжигать, оберегая честь графини. В стихотворении «Сожженное письмо» удивительно точно, поэтично рассказано, как превращаются в пепел листы, принёсшие столько радости одинокому поэту.

Прощай, письмо любви, прощай! Она велела

Как долго медлил я, как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои!.

Но полно, час настал: гори, письмо любви.

Готов я; ничему душа моя не внемлет.

Уж пламя жадное листы твои приемлет

Минуту!. вспыхнули пылают лёгкий дым,

Виясь, теряется с молением моим.

Уж перстня верного утратя впечатленье,

Растопленный сургуч кипит О провиденье!

Свершилось! Тёмные свернулися листы;

На лёгком пепле их заветные черты

Белеют грудь моя стеснилась. Пепел милый,

Отрада бедная в судьбе моей унылой,

Останься век со мной на горестной груди

Время идёт. Приходят новые увлечения. Но образ Воронцовой, воспоминания о ней порой воскресают в поэте с пронзительной силой.

И лишь осенью 1830 года, готовясь к браку, он навсегда простился с графиней, посвятив ей стихотворение «Прощанье».

В последний раз твой образ милый

Дерзаю мысленно ласкать,

Будить мечту сердечной силой

И с негой робкой и унылой

Твою любовь воспоминать.

Бегут меняясь наши лета,

Меняя всё, меняя нас,

Уж ты для своего поэта

Могильным сумраком одета,

И для тебя твой друг угас

В Михайловском Пушкин создал одно из лучших своих лирических стихотворений – послание Анне Петровне Керн. Это восторженный, сладострастный гимн любви, отличающийся глубиной чувств, гармонией стиха. В нём и волнение страсти, и целомудренное восхищение, и горькое раздумье, и радость творческого вдохновения поэта.

Я помню чудное мгновенье

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты

Красавицу Керн шестнадцати лет выдали замуж за пожилого генерала. К моменту приезда в Тригорское она уже разошлась с мужем и пережила несколько сердечных увлечений. В Тригорском – Михайловском у неё произошёл бурный, хотя и кратковременный роман с Пушкиным. История этого романа весьма показательна для того, как в это время преломлялось общее становление личности Пушкина в зеркале его любовных переживаний.

А. П. Керн в жизни была не только красивая, но и милая. Добрая женщина с несчастливой судьбой. Её подлинным призванием должна была стать тихая семейная жизнь, чего она, в конце концов, и добилась, выйдя, уже после сорока лет, вторично и весьма счастливо замуж. Но в тот момент, когда она в Тригорском встретилась с Пушкиным, это – женщина, оставившая своего мужа и пользующаяся довольно двусмысленной репутацией. Пушкин полюбил её. Однако любовное поведение Пушкина ещё цепко держалось за те формы условной позы, которые в других сферах жизни были им уже отброшены ради простого самовыражения личности. Именно потому, что любовные отношения между людьми – область слишком ответственная, в которой самые незначительные оттенки выражения получают серьёзное значение, здесь особенно удобны и держатся дольше привычные, готовые, ритуализованные формулы и стилистические штампы.

Искреннее чувство Пушкина к А. П. Керн, когда его надо было выразить на бумаге, характерно трансформировалось в соответствии с условными формулами любовно – поэтического ритуала. Будучи выражено в стихах, оно подчинилось законам романтической лирики и превратило А. П. Керн в «гений чистой красоты». Между тем в письмах самой Керн он жаловался: «Отчего вы не наивны». «Вы не умеете или (что ещё хуже) не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, себе хозяйка, вольна быть любовницей. Боже мой, я не собираюсь читать вам поучения, но всё же следует уважать мужа – иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете».

В письме к А. Н. Вульфу, которого он притворно ревновал к А. П. Керн, Пушкин принимает совсем другой, искусственно грубый тон, характерный для «мужской» переписки тех лет, именуя Керн «вавилонской блудницей». Даже в одном и том же письме к Керн он предлагает ей на выбор два варианта возможной встречи (а встречи он жаждет!): романтический и прозаический. Он пишет: «Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там всё семейство, берёте почтовых лошадей на Остров <Керн находилась в Риге> и приезжаете куда? В Тригорское? Вовсе нет: в Михайловское! Вот великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит моё воображение. Вы представляете себе, как я был бы счастлив? Вы скажете: «А огласка, а скандал?». Черт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее уже ничего не значит или значит очень мало. Согласитесь, что мой проект романтичен! – Сходство характера, ненависть к преградам, сильно развитый орган полёта».

В письме Пушкин нашёл более яркую и индивидуальную, чем в стихах, формулу для того, что связывало его с Керн: «Ненависть к преградам, сильно развитый орган полёта». Далее идёт уже шутливое развитие романтического сюжета о том, как Керн порвет с тётушкой, будет тайком встречаться с тригорской кузиной, и проч. Тут же другой, прозаический тон: «Поговорим серьёзно, т. е. хладнокровно: увижу ли я вас снова?»

Во всём этом много от игры, окрашивающей вообще отношение Пушкина к обитательницам Тригорского. Время простого, свободного от литературности выражения своего чувства к женщине для Пушкина ещё не пришло. Но есть здесь и нечто неизмеримо более серьезное. Пушкинская личность столь богата, что переживания её не могут выразиться только в какой – либо одной жанрово – стилистической плоскости. Он одновременно живёт не одной, а многими жизнями: его Керн – «гений чистой красоты», и «одна прелесть», и «милая, божественная», и «мерзкая», и « вавилонская блудница», и женщина имеющая «орган полёта», - всё верно и всё выражает истинные чувства Пушкина. Такое богатство переживаний могло существовать лишь при взгляде на жизнь, перенесённом из опыта работы над страницей поэтической рукописи. В жизни совершённый поступок отсекает все нереализованные альтернативы: совершив одно, нельзя уже одновременно с ним совершить нечто противоположное. Поступок отнимает свободу выбора. В работе над рукописью, можно не зачёркивая одного варианта, разрабатывать другой, можно вернуться к отброшенному и восстановить его, можно, совершив выбор, одновременно пародировать его на том же листе бумаги. Это придаёт жизни поэтического воображения большую полноту и свободу, чем реальная жизнь. Пушкин не мог примириться ни с какой несвободой и переносил в реальность свободу поэзии, её способность, реализуясь, сохранять многогранность.

В этом смысле веселье, шутки, розыгрыши, почти серьёзные и совсем серьёзные влюблённости, кипевшие в Тригорском, были полны смысла: сквозь флер и готовые штампы романтических коллизий проступали контуры той свободной, раскованной жизни, идущей по законам искусства, очерк которой Пушкин набросал в поэтической утопии лирики последних лет в самом конце своего пути – жизни, возвысившейся до искусства.

Вырвавшись осенью 1826 года из Михайловского заточенья, поэт тепло был принят в просвещённой семье президента Академии художеств А. Н. Оленина, где царила живая и обаятельная Аннет.

По свидетельству современников, Анна Алексеевна в то время была назначена фрейлиной к императрицам; при дворе считалась одной из выдающихся красавиц, выделялась, кроме того, блистательным и игривым умом и особенно любовью ко всему изящному. Пушкин увлёкся ею бурно и мучительно, о чём свидетельствуют не только прекрасные стихи: «Её глаза», «Увы, любви язык болтливый», «Ты и вы», «Не пой красавица при мне», но и рисунки профили Аннет и надписи «A. O. Annette Olinine» и даже «Annette Pouchkine» недвусмысленно свидетельствующие о желании Пушкина связать с ней свою судьбу.

Предложение Пушкина было отклонено. Сыграли свою роль и равнодушие самолюбивой, избалованной девушки, и репутация Пушкина как политически неблагонадёжного человека, и наконец, мнение семьи Олениных: «Он был вертопрах, не имел никакого положения в обществе и не был богат».

Прощание с уходящей любовью нашло отражение в знаменитой элегии, выделяющейся высотой нравственного чувства, взлётом его души, его любви, стоящей на грани самоотречения.

Я вас любил: любовь ещё, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадёжно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

От плена изящной Олениной поэта избавила юная Наталья Гончарова, поразившая Пушкина царственной, гармоничной, одухотворённой красотой:

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна,

Чистейшей прелести чистейшей образец.

«Когда я увидел ее, - писал Пушкин в апреле 1830 года своей будущей теще, - красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, и я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию» Неувядаемого очарования полно кавказское стихотворение «На холмах Грузии», навеянное вспыхнувшей любовью к Натали Гончаровой.

Пушкин боролся за свое счастье и победил. «Я женат – и счастлив, одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось»,- пишет поэт своему другу Плетневу вскоре после свадьбы.

Какой заботливостью, сдержанной нежностью, восхищением дышат его письма к жене!

«Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу!»

«Не можешь вообразить, какая тоска без тебя!»

«Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю еще более твоего лица».

Любовь в поэзии Пушкина – глубокое, нравственно чистое, бесконечно нежное чувство, облагораживающее и очищающие человека. Даже тогда, когда нет отклика, она – дар жизни. Любимая представляется поэту, как «гений чистой красоты», как «чистейшей прелести чистейшей образец».

Я думаю, что, познакомившись с любовной лирикой Пушкина, можно согласиться с мнением Белинского: «Есть всегда что - то особенно благородное, кроткое, нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. Читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе человека».

Поэт дорог нам тем, что учит нас с уважением относиться к такому бесценному дару судьбы, как любовь.