История этнографа В. Н. Добровольского. Часть 1

Определить цель исследования – значит ответить на вопрос о том, зачем мы его проводим.

Изучить и составить характеристику жизнедеятельности знаменитого этнографа – Владимира Николаевича Добровольского, уроженца земли починковской, Смоленской области.

Тема, которую мы исследуем, описана в различных литературных источниках, с которыми я познакомился. Я начинал со справочников и энциклопедий. Они дают точную, но очень краткую информацию. Кино и телепередачи о жизни и деятельности - Владимира Николаевича Добровольского, нам посмотреть не удалось. В Интернете данных и материалов не опубликовано. Мы консультировались и использовали материалы члена союза писателей, ответственного секретаря редакции газеты «Сельская новь» Починковского района, Смоленской области – Василия Дмитриевича Савченкова, он и представил нам уникальные материалы и фотографии.

Задачи исследования уточняют цель. Главными задачами в нашей работе являются:

- Познание жизни известного русского этнографа В. Н. Добровольского;

- Расширение знаний по заинтересовавшей нас теме;

- Формирование ответственности, деловитости, готовности преодолевать трудности, потребности самостоятельно пополнять знания, заниматься самообразованием;

- Совершенствовать навыки работы с компьютером;

- Стремление целенаправленно пользоваться научно-популярной и – справочной литературой, словарями, энциклопедиями.

Тему наших исследований мы выбрали потому, что нас заинтересовала жизнь великого этнографа - Владимира Николаевича Добровольского.

Владимир Николаевич Добровольский вошел в историю русской науки как один из выдающихся собирателей и исследователей русского фольклора. Кроме широко известных его крупных работ – четырехтомного «Смоленского этнографического сборника» и «Смоленского областного словаря» им были опубликованы свыше пятидесяти исследований по различным вопросам фольклористики, этнографии и лингвистики.

О деятельности Добровольского высоко отзывались академики А. Н. Пыпин, указавший на чутье языка народа собирателем, В. И. Ламанский, подчеркнувший научную образованность исследователя, Д. К. Зеленин, С. А. Венгеров и др.

В 1919 году по его инициативе в Смоленске было создано этнографическое бюро по изучению истории и быта, жилища и одежды, народных промыслов, устно-поэтического творчества населения нашего края.

На пробуждение интереса Добровольского к народной жизни оказала влияние семейная обстановка: «Беседы моей матери с крестьянами и крестьянками вводили меня в круг деревенской жизни, деревенского быта и деревенских понятий. С детства я любил деревенскую жизнь и природу». Мать будущего фольклориста, Мария Авксентьевна, приобщила его к музыке и чтению; няня - старушка из крестьян, ставшая членом семьи Добровольских, - к народной песне, сказкам и рассказам.

Позднее в одном из писем академику В. Ф. Миллеру по поводу своей статьи «Звукоподражания в народном языке и в народной поэзии», он отметил: «В своем труде я указываю на необыкновенную наблюдательность народа по отношению к природе и на то, что она послужила зерном для создания поэтических легенд о зверях и птицах».

О необходимости воспитания подрастающего поколения на примерах исторического прошлого своего народа писал Добровольский А. И. Успенскому: «Да разовьется в народе и юношестве любовь к историческим памятникам, - сознание, что Родина-мать, как царствие Божие, дороже всего, а остальное все приложится».

Исследователи неоднократно отмечали научную достоверность собранных Добровольского фольклорно-этнографических материалов, тщательность работы собирателя, ее масштабность.

Не менее важный научный вклад внесен им в русскую лингвистику. Собран, классифицирован и опубликован значительный по объему лингвистический материал. В одном из писем известному собирателю русского и белорусского фольклора П. В. Шейну он отмечал: «Времени терять нечего, - утрачивается конкретное значение слова, связанного с мифическим воззрением. Мифические поверья и песни забываются, потому что умирают, «подбираются» старики их знавшие».

ДЕТСТВО В КРАСНОСВЯТСКОМ

В 20 км от поселка Даньково Починковского района Смоленской области было когда-то сельцо Красносвятское, принадлежавшее Згоржельским. Хозяин имения Авксентий Карлович, поляк по национальности, человек образованный, выписывал сельскохозяйственные журналы, не чужд был новшеств в земледелии, строго следил за порядком, и хозяйство его по тем временам считалось образцовым. Он был завзятым книгочеем и завел в доме солидную библиотеку. Любил Авксентий Карлович и живопись. И хоть настоящим собирателем его нельзя назвать, но и он время от времени приобретал полотна прославленных художников. В массивных дорогих рамках висели в комнатах портреты А. Пушкина, А. Мицкевича, национального героя Польши Тадеуша Косцюшко.

Водили Згоржельские дружбу с семьей Пржевальских, имение которых находилось в тридцати пяти верстах от Красносвятского. Это те самые Пржевальские, оба сына которых стали учеными: один – математиком, а второй, Николай Михайлович, – всемирно известным путешественником.

В семье Згоржельских воспитывался Коля Добровольский – дальний их родственник. Он с четырех лет осиротел и был на попечении дряхлой няни. Родители оставили ему в наследство лишь старый домик с садом в городе Дмитровске Орловской губернии. Няня-то и написала о горе, постигшем маленького Колю, Згоржельским, которые незамедлительно приехали в Дмитровск, оформили необходимые бумаги и забрали Колю к себе.

В семье Згоржельских он жил, ни в чем не нуждаясь, и приемные родители относились к нему столь же заботливо, ровно и сердечно, как к своим собственным детям. Но с самых ранних лет Коля усвоил истину, что ему, сироте, надлежит полагаться, прежде всего, на себя. Он учился усердно, усидчиво и превосходил в прилежании своих сверстников, в том числе и братьев Згоржельских, которые всем наукам предпочитали охоту. Успешно окончив Смоленскую мужскую гимназию, Николай Добровольский поступил на юридический факультет Московского университета. Получив диплом юриста, Николай Михайлович сначала был секретарем Рославльского уездного суда, а затем стал мировым судьей в Дмитровске, где жил в доме, оставленном ему в наследство родителями. К этому времени он уже был женат на дочери Згоржельских Марии.

30 июля 1856 года в Красносвятском, в усадьбе Згоржельских, родился первенец Добровольских – Володя. Его мать Мария Авксентьевна была женщиной доброй, чуткой, отзывчивой. Эти её черты передались сыну. Много хороших качеств он унаследовал и от трудолюбивого, добросердечного, демократически настроенного отца. Будучи образованной, много читала, играла на рояле. И музыка стала одним из самых сильных впечатлений детства для Володи. Он мог подолгу сидеть около матери и слушать, как она играет и поет для него.

Когда Володе исполнилось четыре года, у него появился брат Миша. За детьми ухаживала няня – старушка из крестьян, ставшая членом семьи Добровольских. Володя привязался к няне и полюбил ее. Старушка пела мальчику песни, рассказывала сказки, которые он слушал с большим интересом.

Мария Авксентьевна была религиозна. Она брала сына с собой в церковь, читала ему книги о житии святых, но, когда он овладел грамотой и пристрастился к чтению, с грустью убедилась в том, что примерного христианина не получится из Володи: он был совершенно равнодушен к религии, как и его отец, Николай Михайлович.

Мальчика больше привлекала природа. Его манили к себе окружающие Красносвятское живописные холмы, поля, речки, овраги, леса – все те бесхитростные радости, которыми жизнь одаряет деревенских мальчишек. Живой, любознательный и впечатлительный, он ко всему присматривался. С ранних лет полюбил деревенскую жизнь, проникся симпатией к крестьянам, которые часто приходили в их дом, к народному говору и песням. Любовь к народной музыке и песне он понес через всю жизнь.

Родители не ставили мальчика на положение барчука, не запрещали ему бывать в деревне и дружить с крестьянскими мальчишками. Шумной ватагой бегали ребята купаться на реку Стомять, ловили сачком мелкую рыбешку, а то и раков, ходили в лес по ягоды, грибы.

Однажды мальчишки принесли Володю из леса на руках. Он был без сознания и побелел как снег. Из рассказов очевидцев мать узнала, что мальчик ступил босой ногой на кучу хвороста, под которой пряталась гадюка. Змея ужалила его. Ребята не растерялись: они поочередно пытались высосать из ранки яд, но это не помогло. Нога у Володи раздулась и посинела. Мать уложила сына в кровать и послала за доктором. Кто-то из ребят по своей инициативе сбегал за знахаркой, бабкой Аудулей. Несмотря на боль, Володя с интересом слушал её заклинания. Согбенная старушка с молодыми глазами на загорелом морщинистом лице, с седыми космами, выбивавшимися из-под платка, монотонным речитативом говорила, словно бы убаюкивая: «Ходил бог с мать-пречистою по зеленым лугам. Собирали и рвали разные травы и прикладывали к змеиной ране. Божья трость обломилась, змеиная жала от раба Володимира отвалилася» Совершив свое действо, бабка Аудуля сказала Марии Авксентьевне:

– До утра мальчонка дотянет, а там как бог даст.

После знахарки пришел врач, перевязал мальчику ногу жгутом выше колена, прижег рану, дал лекарства. Всю ночь Володя бредил, стонал. Нога, толстая, как бревно, горела огнем. Доктор и Мария Авксентьевна не отходили от постели больного. К утру ему стало легче. Этот случай часто вспоминали потом во время семейных бесед. А Володя, когда стал студентом, приехал на каникулы домой, пошел в гости к бабке Аудуле и записал с ее слов заклинания против змеиных укусов.

Дед Володи – Авксентий Карлович – был знаменитым в округе пчеловодом. Его обширная пасека находилась в лесу, от неё во все стороны расходились прямые просеки. Они были прорублены специально для пчел, которые в пору медосбора беспрепятственно залетали в самые глубинные чащи леса. Эти лучи-просеки помогали и Володе с его сверстниками легко ориентироваться в лесу и находить дорогу домой. Лесные прогулки стали для мальчика любимым занятием. Он перестал бояться дремучего леса, теперь ему были знакомы самые не приметные стежки, темные, таинственные овраги, светлые поляны, глухие, нахоженные чащобы. Не хуже взрослых знал он грибные и ягодные места, распознавал птиц по голосам, зверей по их следам. Лес охотно открывал свои тайны внимательному глазу, чуткому слуху любознательного следопыта.

Братья Марии Авксентьевны, дядья Володи, были заядлыми охотниками и пытались увлечь племянника своим занятием, но тому больше нравилось следить за живыми зверюшками или птицами, а вид добычи в ягдташе его не привлекал. Володя мог целыми часами наблюдать за медвежонком, которого держали в амбаре, или за скворцом, что жил в клетке и умел говорить: «Скворушка кушать хочет!»

Дед всячески поощрял внука, увлеченного изучением природы. Он отвел ему комнату под живой уголок, куда мальчик поместил пойманных приятелями: ежа, белку, зайца. Постоянными обитателями живого уголка были клесты, которых Владимир Николаевич позднее не раз вспоминал, когда рассказывал в семейном кругу о своем детстве. Клесты жили в клетках, устроенных таким образом, что птицы могли свободно улетать через окно в лес и в любой момент возвращаться назад. Они привыкли к своему юному хозяину, садились к нему на руки, на плечи. В клетках для птиц были устроены гнезда, где они выводили птенцов.

С детских лет Володю окружали настоящие охотники-профессионалы. Он с удовольствием слушал их бесконечные рассказы об удачных, добычливых вылазках в лес, о метких выстрелах, облавах, о породах собак, о повадках зверей и птиц. Нередко дед брал внука с собой на охоту. Сидя с ним на лошади, Володя узнавал великое множество всевозможных сведений. Авксентий Карлович был опытным охотником и особенно славился как организатор облав на крупного зверя. Однажды под его началом группа смоленских охотников ездила в белорусское Полесье, где большая стая волков совершала нападения не только на домашних животных, но и на людей. Во время облавы было убито пять волков.

В такие дальние поездки дед внука не брал. Володя участвовал в охоте на зайцев. Он научился хорошо ездить верхом. Когда мальчик подрос, ему подарили коня. Особенно нравились Володе привалы у костра. Он любил неторопливые разговоры охотников, запоминал меткие фразы, спрашивал о смысле слов, которые слышал впервые.

Отец Володи – Николай Михайлович – не мог добиться места в Смоленской губернии, поэтому жил отдельно от семьи – в Дмитровске. Володя вместе с матерью ездил к нему в гости. Мальчик любил эти поездки на быстрых красносвятских конях. Дорога дарила новые впечатления. Он вглядывался в проплывавшие мимо поля, рощи, холмы, вслушивался в разговоры дорожного люда на постоялых дворах – и перед ним открывались необъятные русские просторы, обнажалась жизнь – то веселая, то печальная, то роскошная, то нищенская. Володя не все понимал в рассказах отца о судебных делах, но одно он усвоил твердо: многие люди живут не так легко и беспечно, как он в доме деда, в Красносвятском.

В ту пору, которую называют отрочеством, он уже начал подмечать в людях и в жизни не только доброе, но и дурное. Володя видел, что дяди его совсем не похожи на отца – они редко брали в руки книги, не любили ученых разговоров. А вот отец был человеком знающим и мог толково и понятно ответить на любой вопрос. Дядья пытались воспитать племянника на свой лад, пристрастить его к охоте, к лошадям, к хозяйственным делам, но из этого ничего не вышло. У Володи была глубокая натура исследователя, искателя. Она решительно воспротивилась этой примитивной жизни и звала к чему-то иному, неведомому.

Мать не раз говорила сыну:

– Мне горько, что мои братья остались недоучками, недорослями. Молю бога, чтобы ты не стал таким, как они.

Но Володя не давал матери поводов для беспокойства: восьми лет он уже довольно бойко читал, легко решал арифметические задачи, говорил по-французски. И больше всего Марию Авксентьевну радовало то, что сына не нужно было принуждать к учению. Он полюбил строгую тишину библиотеку, с горящими глазами брал книгу, предвкушая радость открытия, устраивался поудобнее в старинном кожаном кресле и погружался в чтение.

Уезжая куда-нибудь по делам, мать давала Володе задания. А когда возвращалась, то с радостью убеждалась, что он все выполнил честь по чести. Володя легко запоминал стихи. Вообще память у него была превосходная. Мария Авксентьевна начала готовить сына к поступлению в гимназию. Эти занятия еще больше сблизили их. Володя читал не только художественную литературу. Он полюбил книги по зоологии, географии, медицине, часто заглядывал энциклопедический словарь. Его все интересовало. Сын стал таким страстным книголюбом, что Мария Авксентьевна даже начла побаиваться, как бы это постоянное сидение в библиотеке не повредило его здоровью.

– Полно тебе глаза слепить, – упрекала она его, – иди, погуляй, отдохни.

Он делал перерывы в чтении, а потом с новым жаром брался за книги.

Весной 1867 года, выдержав экзамен, Владимир Добровольский стал гимназистом 2-го класса Смоленской классической гимназии. Определили его на жительство к давним знакомым Марии Авксентьевны. Она часто приезжала в Смоленск проведать сына. Праздничные дни и каникулярное время Володя проводил в Красносвятском или вместе с матерью уезжал к отцу в Дмитровск. В гимназии он чувствовал себя одиноко, скучал по родным местам, по друзьям детства, но занимался с нескудеющим прилежанием. Особенно легко давались ему древние языки и литература.

Бывая с матерью у отца, они мечтали о том благословенном времени, когда будут жить все вместе, даже не надолго не разлучаясь. Но этим мечтам не суждено было сбыться: отец умер в Дмитровске, так и не дождавшись вакансии на Смоленщине. Смерть отца была первой и самой тяжелой утратой в отроческой жизни Володи. Он с тоской думал о том, что можно было бы им, наверное, чаще видеться, что о многом они так и не успели поговорить.

Гимназическая жизнь между тем шла своим ходом, к которому Володя привык за девять лет. Он полюбил древний Смоленск, его седые, годуновских времен, башни и стены, златоглавый успенский собор, мост над Днепром, шумные пестрые базары, тихие аллеи на Блонье, зеленые холмы и заросшие мелколесьем глубокие овраги. Ему нравились одинокие прогулки по городу, когда ничто не отвлекает и можно обо всем подумать не спеша, а стук карет и пролеток по мостовой, грачиный грай на березах только подчеркивают уютную тишину.

Он не раз уж заговаривал с матерью о том, где будет учиться дальше. Мария Авксентьевна хотела, чтобы сын, как когда-то Николай Михайлович, окончил университет. Только вот факультет Володя выбирал не юридический, как отец, а филологический, потому что больше всего любил литературу. На том и порешили. Когда он в 1876 году окончил Смоленскую гимназию, то подал документы в Петербургский университет.

ЗОВ ПРИЗВАНИЯ

В Петербурге Володя жил на квартире у Беров, занимая комнату вместе с двумя другими студентами. Беры – смоляне. Добровольские давно водили с ними дружбу. Старший сын Беров, Николай, - внучатый племянник М. И. Глинки – учился в Петербургской консерватории. В семье Беров все увлекались музыкой – одни стали профессиональными музыкантами, другие были просто любителями.

Владимир и Николай подружились. Их сближало не только землячество, но и общая страстная приверженность к песне, к народному творчеству, к национальной русской культуре. О плодотворном содружестве музыканта и этнографа мы еще расскажем.

Наследственное трудолюбие, которое выручало когда-то Николая Михайловича, помогло теперь и сыну Владимиру. Ему приходилось читать в ускоренном порядке целые горы книг: ведь в университете изучали самые различные дисциплины – философия, логика, психология, классическая филология, всеобщая история, языкознание, история искусств и т. д. Но эта напряженная, всепоглощающая работа ума и души не была Владимиру в тягость. Интерес к науке поддерживали необыкновенно впечатляющие вечера у Беров. В этом гостеприимном доме Владимир познакомился с известным филологом, академиком В. И. Ламанским, автором работ «Об историческом изучении греко-славянского мира в Западной Европе», «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании» и др. Добровольский не раз бывал в гостях у академика. Позднее он вспоминал: «Вечера у Ламанских отличались простотой и разнообразием научной беседы. Можно себе представить, как эти вечера были привлекательны для меня, деревенского жителя. Я там встречал людей ученых, разных общественных деятелей. Обращение Ламанских со мной было простое, ровное и искреннее». У Беров Владимир познакомился с этнографом и издателем П. В. Шейном, со знаменитым филологом академиком А. А. Шахматовым, которые приняли горячие участие в даровитом юноше и впоследствии всегда старались оказать ему поддержку.

В середине первого семестра Владимир тяжело заболел и попал в больницу. После двухмесячного перерыва он вынужден был оставить Петербургский университет и перевестись в Московский, поближе к Смоленщине. Московский университет в то время славился своими научными силами. Многие его профессора, такие, как Ф. Е. Корш, В. Ф. Миллер, М. М. Ковалевский, академик Ф. И. Буслаев, пользовались огромной популярностью среди студентов, труды их высоко ценились в ученом мире Европы.

Московский период студенчества, особенно третий год обучения в университете, Владимир Николаевич вспоминал, как светлую пору своей жизни. С увлечением слушая лекции, он много работал самостоятельно. Самое яркое воспоминание университетской жизни, не раз говорил Добровольский, было связано с занятиями этнографического кружка на дому у профессора Всеволода Федоровича Миллера. «Засидевшись допоздна, – рассказывал он, – мы в радужном настроении возвращались домой, продолжая разговоры на разные этнографические темы. Являлась мысль проявить самостоятельную инициативу в решении некоторых вопросов этнографии, но на основе жизненного фольклора, собранного в народе, у местного населения».

Вот это, пожалуй самое главное достижение кружка – «являлась мысль проявить самостоятельную инициативу». В. Ф. Миллер воодушевлял своих питомцев на творческий поиск, давая им, например, разнообразные темы для рефератов. Иногда темы придумывали сами студенты. Они работали б библиотеке Румянцевского музея, делали выписки из этнографических сборников и газет, собирали библиографические данные, группировали их. Всеволод Федорович вел свои занятия в непринужденной манере, за домашним столом, за стаканом чая. В этом тесном, поистине дружеском кругу каждый свободно высказывал свое мнение, в частности, о материалах, которые публиковались в журнале «Этнографическое обозрение», издаваемом профессорами В. Ф. Миллером и М. М. Ковалевским. Здесь во время продолжительных и вольных бесед Владимир усвоил многие из тех истин, без осознания которых нельзя и говорить о серьезной научной деятельности. Здесь у будущего ученого родилось стремление не замыкаться в мире книжных представлений, а вырваться на широкий простор жизни, услышать живое слово из уст самого народа.

С нетерпением ждал Владимир летних каникул, когда можно будет уехать в первую фольклорную экспедицию. В ту пору командировок за государственный счет не давали, и каждый студент отправлялся в путешествие по городам и селам на свои средства. Добровольский, отказывая себе во многом, скопил некоторую сумму и решил побывать на родине отца, в Орловской губернии.

Остановившись в отцовском доме в Дмитровске, он все лето ездил по деревням уезда, записывал песни, приметы, поговорки, отдельные слова – ту живую речь, что слышал, беседуя с крестьянами, с мастеровым людом – плотниками, коновалами, портными, сапожниками. Владимир Николаевич бывал на деревенских вечеринках, посиделках. Он заносил в свой дорожный блокнот ритуальные песни, подробно и с протокольной точностью описывал народные праздники с момента их подготовки и до завершения. Просил крестьянок открывать сундуки, примеривать праздничные наряды, скрупулезно все осматривал и запоминал. А чтобы иметь перед глазами подлинные образцы деревенской одежды, купил пять кукол, для которых были сшиты наряды, точно воспроизводящие праздничные одеяния орловских крестьянок.

Когда Владимир Николаевич подвел итоги своих походов по деревням, то оказалось, что самый богатый материал у него – песенный. Получился целый рукописный сборник – «Песни Орловской губернии Дмитровского уезда». Он представлял такую этнографическую ценность, что Русское императорское географическое общество удостоило его автора малой серебряной медали. Позднее сборник был издан.

Конечно, то, что Владимир Николаевич предпринимал экспедиции не в составе группы, возглавляемой опытным ученым, а в одиночку, увеличивало вероятность различных промахов и ошибок в его работе. Но зато он со студенческих лет приобрел самостоятельность, научился вести научный поиск, полагаться прежде всего на собственные силы и знания. Разумеется, помогали советы профессора В. Ф. Миллера, которого он всегда вспоминал с чувством душевной признательности. Но справедливости ради надо сказать, что Добровольский не принадлежал к числу безропотных и слепых последователей маститого ученого. Он отчетливо видел и. слабости своего наставника. Всеволод Федорович все-таки был ученым кабинетного толка и имел довольно смутное представление о подлинной жизни трудового народа, не верил в его созидательные, преобразующие силы. Фольклор для него был, скорее, явлением эстетики, а не зеркалом народного созерцания и социальных настроений. Владимир же Николаевич знал жизнь крестьян и мастеровых не понаслышке, их песни, поговорки, пословицы, сказки воспринимал как отражение народной души, чаяний человека.

Второе яркое впечатление от московской студенческой жизни – театр. Добровольский особенно полюбил Малый. На его сцене шли пьесы Грибоедова, Гоголя, Шекспира, Мольера, Лопе де Вега. Настоящими кумирами театральной публики были Ермолова, Ленский, Южин, Рыбаков. Но дотошному студенту мало было просто посещать спектакли. Он захотел побольше узнать об истории театрального искусства в России. И, занимаясь в Румянцевской библиотеке, начал брать книги не только о филологии, но и по истории театра, еще не предполагая, что эти знания когда-нибудь ему смогут пригодиться.

По окончании в 1880 году Московского университета Владимир Николаевич был направлен на работу в Смоленск. Здесь он стал преподавать русский язык и литературу в женской гимназии. Сын Добровольского – Владимир Владимирович – позднее писал, что ему довелось в Смоленске встречаться с бывшими ученицами отца, которые с теплым чувством вспоминали:

– На его уроках мы как-то преображались.

Особенно запомнились гимназисткам беседы В. Н. Добровольского о творчестве Пушкина и Гоголя.

Ни одно дело Владимир Николаевич не делал кое-как. У него была та тщательная добросовестность, которая не позволяет работать в пол силы. И педагогом он был хорошим. Но душу когтила неудовлетворенность. Он понимал, что его истинное призвание на ином поприще. Заболев в конце 1882 года, Добровольский подал прошение об отставке и, получив разрешение, уехал в деревню. Здесь он всецело занялся этнографией.

ГОСТЕПРИИМНЫЙ ДОМ

Когда Володя, еще студентом, возвращался однажды после летних каникул из дома в Москву, то совершено случайно на станции Починок заговорил с молоденькой, скромно одетой девушкой. Слово за слово начался тот долгий и непринужденный разговор, который легко возникает и столь же легко поддерживается людьми, ощущающими сходство своих жизненных судеб. Володя учился на третьем курсе университета, а его новая знакомая Дуня Вишневская уже работала в Хохловской школе Смоленского уезда. Будучи по возрасту моложе Владимира, Дуня была человеком более самостоятельным, чем московский студент.

Красотой она не отличалась, но открытая улыбка, сердечность, простодушие, откровенное нежелание выглядеть как-то выигрышней, естественность каждого слова и жеста подкупили Владимира. Девушка рассказала, что гостила на каникулах у своей старшей сестры Насти, которая живет в имении богатых помещиков Реадов в селе Мачулы, где работает помощником мастера по молочному хозяйству.

Пока они сидели в крохотном помещении вокзала, Дуня поведала новому знакомому о тяжелой судьбе своей семьи. Она, её сестра и два брата рано остались без матери (старшей сестре в то время было 9 лет). Отец, бывший сначала учителем в сельской школе, а затем священником в селе Мачулы, с горя запил. Кто-то из кабацких завсегдатаев подсунул ему под пьяную руку заранее сочиненную бумагу о покупке дома и всего имущества. Беспризорные дети оказались на улице. Их кормили всем селом, передавая из одного дома в другой. Отец между тем совсем опустился и был лишен сана священника. Двух его малолетних сыновей забрал портной из Рязани, а дочери Настя и Дуня были взяты на воспитание помещицей Реад.

Печальная история сиротской жизни, услышанная из уст Дуни, глубоко тронула Владимира, хотя он и раньше слышал о судьбе детей священника Вишневского.

Прощаясь на починковском вокзале, молодые люди договорились о встрече: обоим хотелось продолжить случайное знакомство. Они стали встречаться и вскоре поняли, что нужны друг другу.

Когда Владимир Николаевич перешел на четвертый курс, они поженились. Свадьба в доме деда была скромной и не очень многолюдной.

Первое время молодые жили в Красносвятском. Дуня подружилась с Марией Авксентьевной, которую считала своей покровительницей и наставницей. (В свое время Мария Авксентьевна приняла активное участие в том, чтобы Дуню приняли в Смоленское епархиальное училище без платы за обучение и содержание в пансионе). Из Хохловской школы ей пришлось уволиться, так как теперь хватало домашней работы. По совету Марии Авксентьевны Дуня пригласила на постоянное жительство в Красносвятское свою сестру Настю, которая с того времени никогда не покидала Добровольских.

Когда умерли хозяева Красносвятского – Авксентий Карлович и Надежда Михайловна, их дети затеяли раздел. Марии Авксентьевне досталось имение Даньково, где ничего, кроме земли и полусгнившей сторожки, не было. Семьи Добровольский срочно надо было переезжать в Даньково, где еще предстояло построить дом. Поскольку у Владимира Николаевича не было в распоряжении свободных денег для строительства, то пришлось часть земли, доставшейся ему в наследство, продать.

О неблагополучном денежном положении Добровольских говорит то, что имение Даньково было дважды заложено. Небольшой деревянный дом с пристройками и постройками, без которых в хозяйстве никак не обойтись, был готов в 1887 году. Из Красносвятского переехало в Даньково многочисленное семейство Добровольских. В числе новоселов была и Мария Авксентьевна, которая захотела жить со старшим сыном – Владимиром. Усадьбу в Красносвятском братья Згоржельские продали.

Дом в Данькове был построен на скорую руку. Владимир Николаевич, погруженный в свои научные занятия, не вникал в строительные тонкости и лишь в общих чертах познакомился с планировкой. Подрядчик делал все на свой лад: в доме не оказалось ни одной изолированной комнаты, которая годилась бы под кабинет. Дом наполнился молодыми, звонкими голосами: они раздавались повсюду – Владимир Николаевич в пору переезда в Даньково имел семь сыновей и одну дочь. Среди постоянных обитателей даньковской усадьбы были также родственники по линии Евдокии Тимофеевны – её сестра Настя и жена их умершего брата с двумя мальчиками. Позднее на жительство в Даньково второй брат Евдокии Тимофеевны. К семейству Добровольских прибился и дядя Владимира Николаевича – Ипполит Авксентьевич Згоржельский.

Добрый хозяин Даньковского дома никому не мог отказать: близкие и дальние родственники находили у него приют. Евдокии Тимофеевне удалось уговорить мужа принять и её отца, который, не имея собственного угла, слонялся по деревням, как бездомный бродяга, перебиваясь случайными подачками. Владимир Николаевич разрешил в самом конце сада срубить избушку для непутевого старика. Получив свой угол, Вишневский преобразился: теперь он ходил в чистом пиджачке, был всегда аккуратно подстрижен. Но на глаза Владимиру Николаевичу тесть старался не попадаться: тот никак не мог простить бесчеловечное отношение к детям. Дочери ухаживали за отцом, приносили ему еду. Вишневский прожил в усадьбе два года, до самой смерти.

Главой дома была Евдокия Тимофеевна – женщина энергичная, с практическим складом ума. Ей пришлось не только вести домашние дела, но и заниматься землей, хотя она не имела никаких агрономических познаний и до всего доходила сама, учась у местных земледельцев. Даньковское имение давало весьма скромные доходы, поэтому Евдокия Тимофеевна была вынуждена считать каждый рубль, тратить деньги экономно и разумно. Зная, какую роль играет в жизни мужа наука, она делала все, что бы он мог безраздельно заниматься этнографией. Даже дети, приученные ею к тому, что отец работает и ему нельзя мешать, старались не шуметь и переходили на шепот, оказавшись возле его кабинета.

Владимир Николаевич воспитывал детей прежде всего своим примером: сыновья и дочь видели, что отец никогда не сидит праздно. Его занятия порой продолжались далеко за полночь, когда в многолюдном доме наступала полная тишина.

Главным во взаимоотношениях Владимира Николаевича с детьми было воспитание в них любви к здравому смыслу, самостоятельности и настойчивости. Он не любил изводить детей длинными и скучными нотациями, предпочитал ограничиться коротким замечанием или шуткой. Сын Добровольского Александр Владимирович оставил заметки об отце, в которых вспоминает: «Я, еще маленький, и мои братья однажды пошли с отцом купаться. На берегу реки я зачем-то наклонился, а один из братьев неожиданно окатил мне голову холодной водой из реки. Я заплакал. «Рева!» - презрительно, как мне показалось, сказал отец и отошел, не обращая на меня никакого внимания. Мне было очень горько и обидно, но плакать я перестал и впредь вообще при отце старался удерживаться от слез. Иногда он брал старших братьев с собой на охоту. Он с большим удовольствием и увлечением играл с нами в лапту и городки. К нам присоединялись и дети крестьян из села Данькова. Было шумно и оживленно».

Отец не хотел, чтобы дети росли белоручками. Порой он звал сыновей в лес за молодыми деревцами. Пыхтя, они выкапывали саженцы, а потом несли к усадьбе и сажали под наблюдением отца. Ребята окапывали и белили яблони, пропалывали грядки.

Пожалуй, больше всего радовались дети, слушая, как Владимир Николаевич подражает пению птиц. Он умел тенькать синицей, токовать, как тетерев, заливался соловьем.

В свободные часы Владимир Николаевич учил ребят выразительному чтению. Любил читать им вслух «Капитанскую дочку» Пушкина, «Тараса Бульбу» Гоголя, отрывки из романов Диккенса, Вальтера Скотта, Жюля Верна. Превосходно декламировал стихи и басни русских поэтов, читал былины и сказки из своих фольклорных сборников. Самым любимым произведением Владимира Николаевича был рассказ И. С. Тургенева «Певцы».

Позже, став инспектором народных училищ, Добровольский умел расположить к себе школьников. В. В. Дмитриев в своем кратком биографическом очерке о Добровольском, изданном в Смоленске в 1930 году, пишет: «В присутствии их (детей. -Авт. ), он как бы возвращался к своей детской поре. С детьми он был не маститым ученым, а мальчиком».

Отец, как вспоминает Александр Владимирович, не любил наказывать детей, предоставляя это Евдокии Тимофеевне. Она же прощала им многое, говоря: «На то они и мальчишки». А иной раз пускала в ход розги и крапиву, но за дело.

Воспитанная в церковном учебном заведении, Евдокия Тимофеевна была глубоко религиозным человеком. Свои взгляды она попыталась привить и детям. Владимир Николаевич, не веривший в существование сверхъестественных сил, терпимо относился к религиозным причудам супруги, считая, что жизнь и приобщение детей к научным знаниям все поставят на свои места.

Сыновья подрастали, нужно было думать об их будущем. Отец сам готовил их к поступлению в гимназию. Усилия его были небезуспешны, что видимо из письма к академику А. А. Шахматову: «Старшие два сына мои в гимназии, третий в Лазаревском институте – учатся хорошо. С тремя занимаю дома. Одному 11 лет, другому 9, третьему 7. Старшие из этих моих учеников занимаются туго, а младший Костя обнаруживает блестящие способности к математике и русскому языку. Недавно им продиктовал два стихотворения «Бесы» и «Вещий Олег». Костя после диктанта знал стихотворения на память и мог прочесть их без запинки. Я выучил его шахматам и теперь не могу с ним справиться».

В Данькове Добровольские прожили долгие годы, среди которых были и благополучные, и трудные. Особенно тяжело стало в ту пору, когда нужно было все больше и больше денег посылать в города, где учились дети. Владимир Николаевич так писал об этом времени: «обстоятельства бывали стесненными, жить было весьма и весьма трудно. Дети, мною дома подготовленные, стали поступать один за другим в гимназию, задолженность росла, и заложенное имение могло быть продано Дворянским банком с аукциона, мои хлопоты о поступлении на службу не имели успеха».

В такую пору продавались частично земли и скот. Владимир Николаевич утешал приунывшую жену:

– Подожди, Дуня, не горюй. Я еще оперюсь. Все образуется.

И в самом деле – черная полоса в жизни сменялась светлой. За сбор ценнейшего лексического материала Владимир Николаевич стал получать от Академии наук ежегодно по 360 рублей. А это была существенная денежная поддержка! Время от времени Географическое общество выплачивало ему вознаграждения за научные труды. Дни, когда из Москвы приходили деньги, становились семейными праздниками. Евдокия Тимофеевна покупала детям пряники и фрукты. Владимир Николаевич радовался, как дитя. Однажды, получив деньги, он вздумал удивить жену купил на базаре корову. Буренка по всем критериям оказалась никудышной. Оконфузившись перед женой и молчаливо выслушав ее справедливые упреки, Владимир Николаевич зарекся делать хозяйственные покупки по своему усмотрению.

Руку помощи протянул Добровольским князь В. Н. Тенишев. Он задумал составить этнографическую карту и заключил с ними, так сказать, трудовое соглашение на три года. За определенное денежное вознаграждение супруги должны были вести сбор материалов по этнографии. Они объехали все уезды Смоленской губернии, выполняя программу, разработанную Тенишевым в соавторстве с Владимиром Николаевичем. В семейном кругу Добровольский не раз говорил, мечтательно вздыхая:

– Давно у меня возникло желание побывать в Архангельской губернии, записать былины. Да и по Сибири бы хорошо покочевать. Это – непочатый край для собирателя фольклора. Да такие поездки мне не карману.

Какие бы дни не переживали обитатели Даньковского дома, но гостей всегда принимали с неизменным радушием. Не раз приезжал к Владимиру Николаевичу его старый петербургский знакомый П. В. Шейн – известный этнограф, академик. Добровольский так описывает эти встречи: «П. В. Шейн был у меня в деревне несколько раз. По просьбе его я созывал крестьян и крестьянок, песни их ему очень понравились. Он и сам мастер был петь белорусские песни, и некоторые из них остались у меня в памяти, именно: «Научить тебя, Ванюша, как ко мне ходить: ты не улицей ходи, а переулочком, ты не голосом кричи – соловьем свисти» и т. д. Более всех моих певиц ему понравилось Варвара Азарова, она пела «Вывся хмелюшка» и др. П. В. Шейн охотно беседовал с моими детьми и учил их произносить звукоподражание синице, соловью и прочим птицам и животным. Под впечатлением этого у меня явилась мысль написать о звукоподражаниях в народном языке и в народной поэзии».

Бывал в Данькове и академик А. А. Шахматов. Мария Авксентьевна, хоть и была уже стара и слаба, выходила к гостям, играла на рояле, аккомпанировала солистам. В такие дни приглашали певиц из окрестных сел и чаще всего цыган из деревни Киселевки. Гости чувствовали себя в даньковском доме непринужденно, свободно, прежде всего благодаря Евдокии Тимофеевне, которая умела своей сердечной простотой, доброжелательностью расположить к себе самых разных людей, найти темы для общего разговора. О таких хозяйках народ одобрительно говорит: видит своих и чужих.

Один за другими улетали из отчего гнезда дети, и Евдокия Тимофеевна с Владимиром Николаевичем все чаще вспоминали совет покойной Марии Авксентьевны (она умерла в 1896 году) – присмотреть и купить в Смоленске дом или хотя бы половину дома. Он был нужен прежде всего для детей-гимназистов, которые скитались по чужим углам. На Большой Никольской улице удалось найти сравнительно недорогой – за пять тысяч. Однако и таких денег у Добровольских в наличии не было. Пришлось продать часть земли и лес. Теперь семья стала жить на два дома.