Т. Толстая «Кысь»: основные мотивы и их роль в произведении

Обращение к мотивному анализу применительно к тексту Т. Толстой не случайно. Ведь что такое «Кысь» как текст? На этот вопрос исследователи творчества Т. Толстой отвечают по-разному. Все их высказывания можно сгруппировать и привести к следующим выводам:

Во-первых, "Кысь" – «лингвистическая фантастика». Главное последствие Взрыва – «мутация языка. Вместо нормального литературного русского - что-то дремучее, не то из сказок Афанасьева, не то из повестей про милорда глупого и Ваньку Каина. Грамматика - и та словно в детство впала: вместо глаголов - "русский перфект": я поемши, а он свалимшись».

Во- вторых, "Кысь" – «сказ - вполне оригинальная разработка ненавистного писательнице деградировавшего, туземного, не тронутого ни одной культурной инвестицией языка».

В–третьих, "Кысь" – конструкция, составленная из двух романов: антиутопического и сатирического. «Швы глазами не увидеть, но вслепую нашарить можно. Вот герой главный, вроде бы юноша Бенедикт, но здание романа не на нем держится, он в нем вроде как чертополох, сорняк. Выгодный рассказчик. Бенедикт не из "Хождения по мукам", а из "Собачьего сердца" Шариков».

В- четвертых, «Кысь» - «роман-фельетон вроде замечательного в своем роде "Хулио Хуренито" Ильи Эренбурга. Но "Хулио Хуренито" был актуален тогда, когда он писался, а роман "Кысь" - неактуален, что для романа-фельетона – убийственно».

В - пятых, как считает Степанян, "Кысь" - «не "утопия", не "антиутопия" и не "дистопия", не "роман-фельетон", но всего лишь эссе, - эссе неудачное, потому что длинное, вялое, со множеством малообязательных беллетристических ретардаций».

Мне кажется значимым, что для одного текста исследователи предлагают так много разных определений: фантастика, сказ, хождение, антиутопический и сатирический (одновременно!) роман, роман-фельетон, неудачное эссе. Следовательно, подход к этому произведению возможен только через мотивный анализ.

Основным свойством мотива является повторяемость,- «мотив варьируется и переплетается с другими мотивами в тексте, создавая неповторимую поэтику текста. Мотивы пронизывают текст насквозь, и структура текста напоминает запутанный клубок нитей».

Цель работы:

1. Выделить основные мотивы романа «Кысь» Т. Толстой.

2. Произвести анализ текста по основным мотивам, определить их роль в тексте.

3. Рассмотреть эффект переплетения основных мотивов для создания специфического текста Т. Толстой.

Можно было бы составить целый список использованных мотивов, скрытых цитат в романе Татьяны Толстой. Например, в финале романа припоминается "Приглашение на казнь" Набокова; в описании санитаров, "изымающих" книги у населения, нельзя не узнать пожарных Рэя Брэдбери, ну а описание столовой избы, избы переписчиков, тошнотворный мышиный супчик - ну тут Джордж Оруэлл. Но мы бы хотели обратиться к тому, какие мотивы организуют этот текст.

В произведении Т. Толстой мы выделяем следующие основные мотивы:

1. Мотив буквы.

2. Мотив книги.

3. Мотив кыси.

Мотив буквы и его роль

Н. Елисеев отмечает, что «названия глав - а названы они буквами русской дореволюционной азбуки, последовательно от аза до ижицы - самым лапидарным образом обозначают претензию на энциклопедическую всеохватность». Думается, что Толстая все же не претендовала на «энциклопедическую всеохватность ».

Я считаю, что это отличная авторская задумка, построить роман, как жизненный алфавит. Ну, к примеру, первая буква алфавита АЗ, а она же есть и название первой главы романа, описывает «базовые данные» данные романа: где герои живут, в каких условиях, как живут, что едят, чем развлекаются. « Вот буква «он», окошко круглое, словно бы смотришь через него с чердака на гулкий весенний лес, – далеко видать, ручьи видишь и поляны, а повезет если, глаз если настроишь, то и Птицу Белую, малую, далекую, как белая соринка. Вот «покой», – так это ж дверь, проем дверной! А что там за ним? – незнамо, может, жизнь новая, неслыханная! Какой еще не бывало!

А вот «хер», али «живете» – те, наоборот, загораживают путь, не пускают, крест-накрест проход заколачивают: сюды не пущу. Неча!

«Ци» и «ща» – с хвостами, как Бенедикт до свадьбы.

«Червь» – как стуло перевернутое.

«Глаголь» – вроде крюка».

В общем, в каждой главе описывается хоть что-то, связанное с ее названием.

Итак, главы романа Т. Толстой носят имена русских букв (от "аза" до "ижицы"), самый симпатичный персонаж по ходу дела сокрушается по поводу исчезновения "фиты"(« Нет «фиты», – отказался Бенедикт: мысленно он перебрал всю азбуку, напугавшись, что, может, упустил что, – ан нет, не упустил, азбуку он знал твердо, наизусть, и на память никогда не жаловался. – Нет никакой «фиты», а за «фертом» идет сразу «хер», и на том стоим. Нету»), а незадолго до развязки отвечает на вопрос главного героя («Книгу-то эту, что вы говорили! Где спрятана? Чего уж теперь, признавайтесь! Где сказано, как жить!»): «Азбуку учи! Азбуку! Сто раз повторял! Без азбуки не прочтешь!»

Не ту, оказывается, учил Бенедикт азбуку: «Читать ты по сути дела не умеешь, книга тебе не впрок, пустой шелест, набор букв. Жизненную, жизненную азбуку не освоил!. Есть и «ферт», а есть и «фита», «ять», «ижица», есть понятия тебе недоступные: чуткость, сострадание, великодушиеЧестность, справедливость, душевная зоркость Взаимопомощь, уважение к другому человеку Самопожертвование».

И каждая глава не только описывает, но и учит, не столько читателей, а сколько героев, а в частности и Бенедикта, жизни и жизненным поступкам (крайне занимательно), и дает возможность читателю романа – Главной Жизненной Азбуки – проследить мутацию, изменения в Бенедикте, в его голове. В начале романа Бенедикт был жизнерадостным, крепким, образованным юношей: «Выучил Бенедикт азбуку, али, по-научному, алфавит, накрепко, – а это просто: А, Б, В, Г, Д, Е, можно и E , Ж, З, И, Й, К, Л, М, Н, О, П, Р, С, Т, У, Ф, Х, Ц, Ч, Ш, Щ, Ъ, Ы, Ь, Э, Ю, Я, – а еще, конечно, наука всякой букве научное название дает: «люди», а то «живете», а то «червь»». В конце же он стал абсолютно другим, каким-то больным нечеловеком, морально извращенным и тяжелым.

Мотив книги

Имя главного героя – Бенедикт - «благое слово» – мне кажется, напрямую выводит нас на мотив Книги («В начале было слово»). Таким образом, главный герой произведения (Бенедикт) и книга оказываются связанным через «СЛОВО».

Слово в романе Толстой представлено очень разнообразно. Вот, например, пословицы «Да не очень-то на чужой талан и зазевывайся» (вполне прочитывается: «На чужой каравай рот не разевай»), «Битая посуда два века живет» («За одного битого двух небитых дают»).

Или песни, которые исполняются разными героями романа Т. Толстой. Русские народные песни исполняют Бенедикт, Никита Иваныч, Лев Львович:

«А давеча! Что пели-то с Лев Львовичем!

Степь да степь кругом,

Путь далек лежит!

В той степи глухой

Умирал ямщик!»

В разряд «народных» причисляются Бенедиктом опереточное «Сердце красавицы», «Вот идут Иван да Данила» Б. Гребенщикова, «Миллион алых розг», «А я люблю женатого»:

«Вон и слепцы тоже, сгрудились у тына, – кто на ложках мелодию брякает, кто в свиристелку дудит, – поют:

И хорошее настроение

Не покинет больше вас!

– тоже, значит, весну почуяли. Бенедикт народные песни страсть любил. Особливо когда хором. Или когда задорные».

«Остановился, слепцов послушал. Они как раз старинное, бойкое грянули: «Два двенадцать восемьдесят пять ноль бэ! Два двенадцать восемьдесят пять ноль вэ! Два двенадцать восемьдесят пять ноль гэ!» – послушал и кинул им мышей связку». Вполне узнаваемо звучит песня Гребенщикова. Только вместо «два двенадцать восемьдесят пять ноль семьтвой номер» певцы вставляют буквы алфавита, что, впрочем, тоже очень симптоматично.

Сказки представлены в романе Толстой, видимо, по принципу сходства с укладом жизни всех, по сходству с жизнью Бенедикта.

Некоторые сказки просто упоминаются: ««Коза-дереза», последний экземпляр! Увлекательная эпопея! Последний, повторяю, экземпляр!».

«Репка» - сказка о том, что « коллектив опирается на мышь, как есть она краеугольный камень нашего счастливого бытия. И опершись таким манером, тянет что может. Репу – хорошо, а нет репы, – так хвощ, али ржавь на худой конец».

С «Курочкой Рябой», которую перебеляет Бенедикт, связаны воспоминания о ненормальных курах, которые стали нести «странные яйца» с желтком и белком.

Особую любовь Бенедикт испытывает к «Колобку». Эта сказка упоминается в разных ситуациях, главный герой отождествляет себя с Колобком: «Смешная такая история, ужасти. Этот колобок и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, и от медведя, и от волка. По лесу знай себе катался. Песенки пел веселые, с прибаутками: «Я колобок-колобок, по амбару метен, по сусеку скребен, на сметане мешен, на окошке стужен!» Бенедикт радовался за колобка, пишучи. Посмеивался. Даже рот открыл, пока писал.

А как дошел до последней строки, сердце екнуло. Погиб колобок-то. Лиса его: ам! – и съела. Бенедикт даже письменную палочку отложил и смотрел в свиток. Погиб колобок. Веселый такой колобок. Все песенки пел. Жизни радовался. И вот – не стало его. За что?»

Или: «Колобок из головы нейдет, страшная такая история. Как он все пел, пел Все катился, катился На сметане мешен, на окошке стужен Вот тебе и стужен».

В философские размышления Бенедикта «вписывается» история колобка: «Вот и кончен день, и погас, и отгорел, и пала ночь на городок, и Оленька-душа растворилась где-то в кривых улочках, в снежных просторах, как придуманная; и съеден мимолетный друг-колобок». Или еще одна цитата (центон), она интесна тем, что в ней сплетаются поговорка, строчки из «Божественной комедии» А. Данте и история колобка: «Человек предполагает, а Бог-то располагает. Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу! Утратив правый путь во тьме долины! Жил, жил, солнышку радовался, на звезды печалился, цветки нюхал, мечты мечтал приятные, – и вдруг такой удар. Это, прямо сказать, драма! Позор и драма, – такого ужаса еще, небось, ни с кем и не приключалось, даже с колобком!!!»

Даже состояние природы напрямую связано с этим сказочным персонажем: «Весна с юга колобком катит, Новый Год ведет!»

С мотивом книги связан сказ о существующих где-то книгах (очень похоже на поиски цветка, расцветающего в ночь накануне Ивана Купалы).

«А еще говорят, будто где-то есть книги старопечатные. Правда ли то, нет, но слух такой есть. Будто те книги еще до Взрыва были.

И врут еще, что в лесу есть полянка, а на полянке – горюч белый камень, а под камнем тем клад зарыт. Вот в темную ночь, когда ни месяца, ни звезд не видать, на ту полянку прийти, да непременно на босу ногу, да задом наперед идти, да еще приговаривать: «Не то беру, что прочь бежит, а то беру, что в земле лежит», а придя на место, три раза вокруг себя обернуться, да три раза сморкнуться, да три раза плюнуть, да сказать: «Земля отройся, клад откройся», – вот тогда пойдут туманы мороком, и из леса будет скрип слыхать, и тот горюч камень отвалится, и клад откроется.

И там те книги схоронены, и светятся они как полный месяц. А больше одной не брать, не хватать, а схвативши, бежать прочь не оглядываясь, а если что не так сделаешь, то будто пелена пойдет перед глазами, а когда очнешься, – глядь, – а ты сидишь на своей избе верхом, на самой крыше, а в руках ничего и нет».

Один из исследователей творчества Толстой отмечает, что «Кысь» - это роман – даже не роман, а «философская притча – о Книге. Больше того – об Искусстве, о его влиянии на жизнь. Причем не об облагораживающем влиянии, как полагали наивные наши классики, а совсем наоборот – о том, как тяга к прекрасному заставляет убивать, предавать, терять себя».

Мотив Книги разворачивается и через многочисленные цитаты из разных произведений; они рассыпаны по всему тексту и играют роль «культурного определителя»: обнаружил их читатель, уловил смысл цитации – получил дополнительный контекст, новый взгляд, новое ощущение.

Цитирую:

«А списывает Бенедикт то, что Федор Кузьмич, слава ему, сочинил: сказки, или поучения, а то стихи. Которые стихи ясные, каждое слово понятно, а которые – только головой покрутишь. Вот намедни Бенедикт перебелял:

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

Тут все и дураку ясно. А вот:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся – здеся только крякнешь и в бороде почешешь. А то вот еще:

Нард, алой и киннамон

Благовонием богаты:

Лишь повеет аквилон,

И закаплют ароматы.

Эка! Ну-ка, поди ж тут разбери, что куда закаплет. Да, много всяких слов знает Федор Кузьмич, слава ему. Дак на то он и поэт. Работа не из легких. «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды» , – говорит Федор Кузьмич. Это он ради нас так изводится».

Присвоенные Федором Кузьмичем, вырванные из исторического, культурного контекстов и перенесенные в чужую им среду, «чужие стихотворения» вызывают или недоумение («здеся только крякнешь и в бороде почешешь», «поди ж тут разбери, что куда закаплет»), или непонимание («только почему «звоном щита»). Бенедикт, перебеляющий стихи произносит: «Которые стихи ясные, каждое слово понятно, а которые – только головой покрутишь». К ясным и понятным стихотворениям им отнесены «Горные вершины» М. Ю. Лермонтова, а к тем, от которых «только головой покрутишь» он относит стихотворения А. С. Пушкина («Вертоград моей сестры»), О. Э. Мандельштама («Бессонница. Гомер. Тугие паруса. »), М. И. Цветаевой («В черном небе – слова начертаны –/И ослепли глаза прекрасные/И не страшно нам ложе смертное,/И не сладко нам ложе страстное»). Примечателен диалог «об искусстве»: участники – Варвара Лукинишна и Бенедикт. Цитирую:

– «Я сидел у окна в переполненном зале, где-то пели смычки о любви» Как вы думаете: смычки – это что?

– Какие-нибудь девчонки бедовые?».

С мотивом Книги напрямую связан мотив «украденной Книги» - Федор Кузьмич откровенно ворует чужие тексты, подписываясь под ними, как автор. Но переписчики, даже не знавшие у кого украдены стихотворения, чувствуют, что стихотворения принадлежат разным лицам. Цитирую :

«Понимаете, что я хочу сказать? Он как бы на разные голоса разговаривает.

– На то он и Набольший Мурза, долгих лет ему жизни, – насторожился Бенедикт.

– Нет, я не о том Не знаю, как вам объяснить, но я чувствую. Вот, скажем: «Свирель запела на мосту, и яблони в цвету. И ангел поднял в высоту звезду зеленую одну. И стало дивно на мосту смотреть в такую глубину, в такую высоту» Вот это один голос. А вот, допустим

– На мосту? – перебил Бенедикт. – Это, должно быть, Поганый Мосток. Знаю. Я там червырей ловил. Там, действительно, глубина порядочная. Там не зевай! Тютюхнешься – и поминай как звали. Одни пузыри пойдут. Там еще доска подгнила. Когда козляков гонят, непременно один да провалится. Я это место знаю. – И обсосал косточку.

– Нет, нет, я не о том. Вы прислушайтесь: «Послушай, в посаде, куда ни одна нога не ступала, одни душегубы, твой вестник – осиновый лист, он безгубый, безгласен, как призрак, белей полотна!» – ведь это же совсем, совсем другой голос звучит. Совсем другой.

– И посад я этот знаю! – закричал Бенедикт. – Там Пахому череп раскроили.

Варвара Лукинишна головой качает, смотрит на свечу, и синенькое пламя у нее в единственном глазу так и дрожит.

– Нет, нет Вот я все читаю, читаю думаю, думаю И я все стихи на разные стопочки разделила. И нитками заново тетрадки сшила. И знаете что интересно?»

Особое место в развитии мотива книга в романе Т. Толстой занимает центон, когда из нескольких цитат сплетается новый текст. В следующем примере в центоне сталкиваются высокая культура, плагиат, кулинарные рецепты, бескультурье главного плагиатора. Цитирую:

«Тут Варвара Лукинишна робко голос подает:

– Федор Кузьмич, вот я спросить хотела У вас в стихах все настойчивее превалирует образ коня Поясните, пожалуйста, «конь» – это что?

– Чой-то? – переспросил Федор Кузьмич.

Федор Кузьмич улыбнулся и головой покачал.

– Сами, значит, не можем Не справляемся, ага Ну-ка? Кто догадливый?

– Мышь, – хрипло вышло у Бенедикта, хоть он и положил себе помалкивать: так на душе криво было.

– Вот, голубушка. Видите? Вот голубчик справился.

– Ну а «крылатый конь»? – волнуется Варвара Лукинишна.

Федор Кузьмич нахмурился и руками пошевелил.

– Летучая мышь.

– А как понимать: «скребницей чистил он коня»?

– Ну, голубушка, вы ведь сырую мышь есть не будете? Шкурку сымете, правильно? Ежели суфле али бланманже с ее взбить, вы ж ее всю пообдерете, верно? Ежели, к примеру, вам с ее, с мыши, вздумалось пти-фри а ля мод на ореховой кулисе изготовить, али запечь под бешамелью с крутонами? А то мышаток малых наловишь и давай шнель-клопс наворачивать, блинчатый, с волованчиками? Нешто вы их не почистите? – Федор Кузьмич посмеялся эдак недоверчиво и головкой покрутил. – А?! Что ж мне вас учить. Думаете, мне сочинять легко? Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды, ага. Забыли? Я ж об этом сочинял. Не спи, не спи, художник. Не предавайся сну. Да и окромя искусства дел невпроворот: день-деньской изобретаешь, крутишься-крутишься, ажно мозги вспухли. На мне ж все государство. Другой раз и не присядешь. Вот сейчас Указ сочинил, на-днях получите, ага. Хороший, интересный. Спасибо скажете».

Или еще пример центона. Он интересен тем, что в нем объединены цитата из «Мой Пушкин» М. И. Цветаевой, несколько цитат из разных стихотворений А. С. Пушкина, «Февраль. Достать чернил и плакать» Б. Л. Пастернака и «Тройка» Н. А. Некрасова: «так, верно, и пушкин твой корячился, али кукушкин, – что в имени тебе моем? – пушкин-кукушкин, черным кудлатым идолом взметнувшийся на пригорке, навечно сплющенный заборами, по уши заросший укропом, пушкин-обрубок, безногий, шестипалый, прикусивший язык, носом уткнувшийся в грудь, – и головы не приподнять! – пушкин, рвущий с себя отравленную рубаху, веревки, цепи, кафтан, удавку, древесную тяжесть: пусти, пусти! Что, что в имени тебе моем? Зачем кружится ветр в овраге? чего, ну чего тебе надобно, старче? Что ты жадно глядишь на дорогу? Что тревожишь ты меня? скучно, Нина! Достать чернил и плакать! Отворите мне темницу! Иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид? Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!».

Даже неузнанная цитата по-своему работает в тексте: чувствуешь, что это инородный текст (тоже определенные ощущения возникают. ) Возможно такая неопределенность и нечеткость восприятия «работает » на создание образа главного героя произведения – Бенедикта.

Итак, главный герой книги о Книге - молодой мужчина Бенедикт, страстно любящий искусство и книги, а также незримая хищница Кысь. Кто же все-таки такая Кысь?

Мотив кыси

Истоки Кыси

Мое первое предположение заключается в том, что Кысь - это выходец из того же русского фольклора, вроде какого-то злого духа, плода воображения людей. Можно даже сказать, что Кысь - это аллегория с двойным дном. Первое дно, как я уже говорила -это то, что Кысь - нечто злое из леса, которое «портит» людей, из-за которого люди испытывают некое нравственное, но и физическое неудобствоВот, цитата из романа о внешности Кыси: «мотает она незримой головой, и вытягивает незримые когти, шарит ими по темному воздуху, и причмокивает невидимыми губами, ищет человечью шею - присосаться, упиться, наглотаться живого. ”или:’’Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ы-сь! - а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь!- а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет’’Это с одной стороны. Вроде все правильно, но не все. В том-то и вся загвоздка, что Кысь - невидима. Как тогда в фольклоре есть ее описание? Значит, Кысь не бесплотна. Тут что-то другое. Все гораздо сложнее со вторым дном, со второй аллегорией.

Кысь как двойник Бенедикта

На протяжении всего романа я замечала поразительное сходство Бенедикта с Кысью. Я могу даже прямо сейчас сказать, что Бенедикт-это Кысь, но отчасти. Точнее, Кысь у него в голове, ведь в то же время я могу опять же сейчас сказать, что Кысь - это внутренний страх Бенедикта. Эти два сравнения тесно переплетаются между собой по мере раскручивания сюжета. А сейчас я объясню, почему я так решила.

Первое: В начале романа, когда Бенедикт еще не стал Санитаром, у него наблюдалось странное раздвоение личности, очень странное, чтобы его не заметить и не сравнить с Кысью. Вот несколько цитат: «и представится тебе вдруг твоя изба далекой и малой, словно с дерева смотришь, и весь городок издалека представится, как оброненный в сугроб; «-и еще, к примеру: «Смотришь на людей - на мужиков, на баб, -словно впервые видишь, словно ты другой породы ,али только что из лесу вышел, али, наоборот, в лес вошел. И все тебе в диковинку, в скучную диковинку» - или вот еще одна интересная цитата, где видно, что Бенедикт проводит саморефлексию, то есть осознает, что у него происходит раздвоение личности и это его пугает и огорчает а потом перерастает во внутренний страх: «Бенедикт вздохнул тяжело, да сам свой вздох и услышал. Вот, опятьОпять в голове раздвоение какое-то. То все было просто, ясно, счастливо, мечты всякие хорошие, а то вдруг будто кто сзади подошел да все это счастье из головы и выковырнулКак когтем вынул. Кысь это, вот что! Кысь в спину смотрит!!!» - вот как раз в это время в Бенедикте поселяется его внутренний страх. Почему именно в нем? Потому что Бенедикт стремился познать истины, стремился жить не так, как живут другие люди- в страхе и предрассудках, погрязшие в своих глупых маленьких делах и проблемах- он хотел узнать, как Надо жить, был весьма любознательным юношейВпрочем, он так и не узнал. Он хорошо начал, многообещающе, но его погубила его гипертрофированная фанатичная любовь к книге. И он стал КысьюЧем-то ужасным и ненасытным, книги у него были чем-то вроде наркотикаОн убивал ради них, и к этому его подтолкнул его тесть, Кудеяр Кудеярыч.

Итак, Бенедикт осознает свое раздвоение личности. И тут он влюбляется в коллегу по работе - Оленьку. Решил жениться и пошел свататься к Оленькиным родителям. За обеденным столом Бенедикт узнает страшную вещь- отец невесты - Главный Санитар. Бенедикт в смятении. Дело в том, что весь народ в городе ужасно боится Санитаров - ведь, по их мнению, страшные Санитары приезжают в дома заболевших страшной некой Болезнью и забирают их на какое-то страшное Лечение, и люди после него не возвращаются. И эта самая Болезнь вроде как идет от старопечатных книг, и народ их ужасно боятся. Это все предрассудки глупых людей, ведь они не могут точно сказать, что же такое все-таки Болезнь. Ну так вот, Бенедикт все равно женится и начинает жить в доме родителей Оленьки. И тут-то Кудеяр Кудеярыч начинает обрабатывать Бенедикта, просвещать его, посвещать в свои дела. Первым делом он показывает Бенедикту старопечатную книгу и спрашивает, не хочет ли он ее почитать. Бенедикт пугается, отнекивается, говорит, что не знает, что это такое. Позже он все равно соблазняется, и тесть показывает ему целую библиотеку таких вот книг и разрешает их читать. Бенедикт поверил в то, что Болезнь находиться не в книгах. Но тогда в чем же? Кудеяр Кудеярыч объясняет это Бенедикту: »Стало быть, такНе в книгах Болезнь, а в головах» или: «а народ отсталый, недопонимает. Страхи глупые, сплетни распускает. Дикость!» - вот так. Вывод: Болезнь- проблема в головах темного народа, и это проблему нужно ликвидировать. У людей много старопечатных книг, а они боятся заболеть и попасть на лечение, и поэтому книги прячут, сжигают и закапывают, придумывая глупые страхи.

Отличная цитата из романа, где лавный Санитар дает установку Бенедикту и вообще людям: «книг дома не держать, а кто держит не прятать, а кто прячет - лечить!» - В этом-то и весь смысл работы Санитаров - изымать старопечатные книги у людей, кто прячет их. Потому что книги - это искусство, а искусство гибнет в руках глупых людей и его надо спасать. Цитирую: «отсталость в обществе большая, народ темный, суеверный, книги под лежанкой держит, а то в ямку сырую закапывает, а книга от того гибнет, гниет, рассыпается, зеленью подергивается, дырками, червоточиной; книгу спасать надо, в месте сухом и светлом содержать, холить и лелеять, беречь и целовать,» А Лечение-это убийство, ведь люди после него не возвращаются

После того, как Бенедикт понял и осознал эти вещи, тесть предложил ему стать Санитаром: «Вот отъешься маленько - малый крюк тебе дам, а попривыкнешь, руку набьешь - и большой выслужишь. »-Бенедикт опять испугался и, видимо, опять ничего не понял и отказался. Тесть был спокоен и сказал, что он все поймет со временем.

Время шло, и Бенедикт прямо-таки подсел на книги, стал фанатично их оберегать, любить, для него книги стали всем. И тут случилась та самая вещь, на которую рассчитывал Кудеяр Кудеярыч: у Бенедикта закончились книги. Он прочитал все. И тут он понял: пора спасать искусство! Это было последней стадией обрабатывания Бенедикта. Тесть дал ему крюк, балахон красный, и они поехали на изъятие книги. А дальше происходит что-то странное - Бенедикт стал ужасно похожим на Кысь. По манере действий, по тому, как она выглядит. Вот, например, на изъятии Бенедикт, вместо того, чтобы забрать книгу, случайно, но в подсознании явно желая этого, убил человека. Да так, как это делает Кысь: «вместо того чтоб захватить книгу, да дернуть, да вырвать - попал голубчику прямо по шее, по шейной жиле, а как крюк-то повернул неловкими пальцами, - жила и выдернись, и потекло, черное такое, и голова на сторону, и в глазыньках-то потухло « - ну точь-в-точь как Кысь на охоте. После этого Бенедикт опять провел саморефлексию, он ужасно переживал. Но Кудеяр Кудеярыч продолжал подталкивать Бенедикта, постоянно напоминая ему о гибнущих книгах

И потом у Бенедикта это вошло в азартную привычку, доставляющую ему радость (спасание книг), но это не было конечной идеей Кудеяра Кудеярыча, конечной целью был наибольший мурза (что-то вроде мэра города), Федор Кузьмич, «народный вождь», занимающийся наглым плагиатом, пользуясь непросвещенностью народа. К примеру, он говорил, что все стихи сочинил ОН, а на самом деле – Пушкин, к примеру, и абсолютно также со всей остальной культуройОбнародует, скажем, он сказку «Колобок» и говорит, что это он написал. Вот это ужасно «не нравилось» Кудеяру Кудеярычу и он начал тактично уговаривать свергнуть «тирана» и просвятить, наконец, темный люд. Через некоторое время Бенедикт согласился на предложение тестя. И они пошли в Красный Терем, обитель Мурзы. Бенедикт убивает Федора-Кузьмича. И, как ни странно, его поведение опять ужасно напоминает поведение хищницы Кыси.

Обратимся к тексту и сравним, как разворачиваются образ Кыси и образ Бенедикта:

Бенедикт ловил Федора Кузьмича: «Мягким длинным прыжком Бенедикт прыгнул к полкам; если закрыть глаза, звуки лучше слышно; закрыл глаза, поводил головой из стороны в сторон; еще бы уши прижать – совсем хорошо бы; ноздри раздулись – можно и по запаху. где он пробегает, там его запахВот он!» - а вот цитата про Кысь на охоте: «Это она там, на ветвях, в северных лесах, в непролазной чащобе,- плачет, поворачивается, принюхивается, перебирает лапами, прижимает уши, выбираетвыбрала! Мягко, как страшный, невидимый Котя, соскочила с ветвей, пошла, пошла, пошла,- ползком под буреломом, под завалами сучьев, колючек, длинным скачком через седой, мохом обросший, метелями поваленный сухостой!. Ползком и скачком, гибко и длинно;» - если присмотреться поближе, то можно протянуть нить сходства между ними, по манере действий, игры.

Но ведь Бенедикт подсознательно видит это свое сходство с Кысью и боится признаться в этом даже самому себе, и Кудеяр Кудеярыч видит это и подталкивает Бенедикта к своему страху, так прямо говоря ему: «засмеялся тесть и вдруг разжал пальцы и отступил. «- Обозначка вышлаКысь-то - ты» - Бенедикт в ужасе: «- Я-а!?!?!?»- а тесть ему: «А кто же? Пушкин, что ли? Ты! ТЫ и естьА ты в воду-то посмотрисьВ воду-то Хе-хе-хе Самая ты кысь-то и есть Бояться- то не надоНе надо бояться Свои все, свои» - вот так.

После этого Бенедикт остается наедине с своими мыслями и пытается принять этот удар, рассуждая сам с собой: «Нет!!!» «Нет, ты кысь!» «Нет!» «Вспомни-ка!» «Нет! Не хочу!»- в нем борются два противоречия: или признать то, что он- Кысь и смириться с этим, слиться со своим страхом или все-таки отвергать это всеми силами, ведь это ужасно и просто невозможно: «вот бочка с водой- заслоняясь руками от света, всматривался в темную, пахнущую тиной воду. Нет, вранье! Ложь!!! Видать плохо, но видно же: голова же кругла, хоть волосья и поредевши; уши же на месте, борода, нос там, глаза. Нет, я человек! Человек я!. »- после таких рассуждений Бенедикту становится тяжко и тошно от самого себя- в прямом и в переносном смысле. В тесте есть даже намек на то, что Бенедикт сожалеет о том, что произошло и даже раскаивается: «Я не хотел, нет, нет, нет, не хотел, меня окормили, я хотел только пищу духовную,- окормили, поймали, запутали,. »-или так: «я только книгу хотел- ничего больше,- только книгу, только слово, всегда только слово, - дайте мне его, нет его у меня!. Голодно мне! Мука мне!. »- есть мысль, что Бенедикт сходит с ума. И вообще, у меня впечатление о Бенедикте как о человеке, которому уже нечего терять. Но это уже к концу книги, к последним буквам алфавита.

Интересно само слово – «Кысь». КЫСЬ, БРЫСЬ, РЫСЬ, РУСЬ, КИС, КЫШЬ! Татьяна Толстая удачно придумала это слово; соединила ласково-подзывательное: кис-кис, резко-отпугивательное: кышшш! и присовокупила к этим древним словам хищную рысь и брезгливое - брысь! Получилась странная хищница из породы кошачьих: нежная как кис-кис, мерзкая как кышь, хищная как рысь и стремительная как брысь, ну и русская, разумеется, как Русь. Даже могу предположить, что Кысь - некоторое олицетворение русской жизни, ведь не зря роман так и называется: «КЫСЬ»! Ведь раньше я уже упоминала что каждая глава в книге - буква старорусского алфавита, а вся книга - азбука жизни! Даже созвучно выглядит: Кысь - Русь! Тут все дело в игре слов! И весь роман-то весь завязан на КНИГЕ! Книге жизни Восхитительно!

Значит, формально, Кысь – это:

Первое: Вторая половина Бенедикта, второе «Я»

Второе: внутренний страх Бенедикта

Третье: фольклорное существо, выдумка людей

Четвертое: олицетворение Руси, русской жизни, ее образ

Когда я прочитала «Кысь» целиком, роман показался мне крайне виртуозным в смысле русского языка и еще, он отдавал чем-то утопическим. Да- да, роман напоминает мне утопию, но какую- то нехорошую, больную, как бы вывернутую наизнанку, создающую впечатление, что весь текст- это одна сплошная аллегория.

Мотивы буквы, книги, кыси переплетаются и создают такой искривленный, разрушенный мирок, где царит сплошной хаос, где история пытается начаться с нового листа, но выходит это как- то извращенно, т. к. присутствуют фрагменты старого мира, до Взрыва, фрагменты, которые никак не хотят стираться.

Впрочем, Толстая весьма удачно создала образ такого мира, чего она собственно добивалась, а также, она очень оригинально и ловко придумала насчет построения глав в книгеИнтересная задумка, написать книгу о Книге.