Увлечённая наукой С. Ковалевская

Не так уж много в человеческой истории, особенно в науке, уникальных женщин, память о которых сохраняется веками. В первых числах января - третьего по старому стилю - мы отметили стошестидесятилетие со дня рождения Софьи Ковалевской. Да и со дня ее смерти прошло уже почти сто двадцать лет, но неординарность её личности до сих пор впечатляет.

С. В. Ковалевская (1850 – 1891гг. ), выдающийся ученый с мировым именем, первая русская женщина – математик, член – корреспондент Петербургской АН, профессор Стокгольмского университета, талантливая писательница, активная общественная деятельница.

Короткая жизнь гениального математика Софьи Васильевны Ковалевской была насыщена испытаниями и трагедиями. У нее, как и многих великих людей, не складывалась личная жизнь. Но, несмотря на все преграды, благодаря силе характера, целеустремленности и увлеченности любимым делом она достигла больших высот.

В данном реферате объектом исследования я выбрала биографию женщины-математика С. Ковалевской, предметом – значение её научного и литературного творчества.

Это я сделала по нескольким причинам. Одной из проблем является то, что мы много говорим о великих зарубежных учёных – математиках - Евклиде, Пифагоре, Виете и др. , но мало о русских, внёсших огромный вклад в развитие этой науки, а ещё меньше о наших женщинах – математиках. Софья Ковалевская выделяется из всей плеяды русских учёных тем, что она была первой в мире женщиной, которая получила звание профессора. Она открыла новую эпоху в математике, эпоху женской научной деятельности. Я заинтересовалась этой неординарной личностью и решила узнать о ней больше.

Данное исследование посвящено Ковалевской. Оно актуально тем, что направлено на формирование гражданственности, чувства гордости за Россию. Кроме того, около 60% всех учащихся в школе девочки, им интересно будет узнать о судьбе и творческом пути нашей соотечественницы, которая была не только математиком, но и замечательной поэтессой. Женщинам необходимо участвовать в общественной жизни, тем более, что сейчас они имеют равные права с мужчинами, поэтому очень важно изучать историю, знать, что в ней существуют наглядные примеры активной жизненной позиции представительниц «слабого пола». Деятельность Софьи Ковалевской является как раз таким ярким примером.

Считаю, что реферат будет иметь практическую ценность, т. к. он может помочь учащимся приобрести новые знания по теме. Данную работу можно будет использовать на уроках математики, элективных курсах, внеклассных занятиях.

В самом начале своей работы я провела социологический опрос. Кто такая С. Ковалевская? Знают ли её наши учащиеся? В чём состоит её драматическая судьба? Какой вклад внесла она в развитие математики? – вот те вопросы, которые я задавала учащимся. В итоге я получила следующие результаты: из 63 опрошенных – 15 человек знают, кто такая С. Ковалевская, и только 3 школьника знакомы с её биографией.

Для того, чтобы доказать значение научной деятельности Софьи Ковалевской, необходимо рассмотреть не только её занятия наукой и литературой, но и происхождение, воспитание, обучение будущей женщины-математика, а также проследить, как сложилась жизнь этого человека.

Рождение гения

3 января 1850 года в семье московского генерал-адъютанта кавалерии Василия Корвин-Круковского и пианистки Елизаветы Шуберт родилась дочь Сонечка, имя которой впоследствии золотыми буквами будет вписано в историю мировой науки.

От отца девочка унаследовала твердость характера и целеустремленность, от матери – творческие способности. Елизавета Федоровна была внучкой петербургского академика астронома, Федора Ивановича Шуберта, автора труда «О скорости ветра на Марсе», и дочерью почетного академика Петербургской академии наук, геодезиста Федора Федоровича Шуберта. Он был крупным ученым и военным деятелем, известным своими работами по геодезии и изданием географических карт России. Елизавета Шуберт была талантливой пианисткой и просто обаятельной светской женщиной, говорившей на четырёх европейских языках.

По словам шведской писательницы Эллен Кей, Софья Васильевна в беседе со стокгольмскими друзьями так говорила о своих связях с предками, определившими ее духовное и умственное развитие: "Я получила в наследство страсть к науке от предка, венгерского короля Матвея Корвина; любовь к математике, музыке и поэзии - от деда матери с отцовской стороны, астронома Шуберта; личную любовь к свободе - от Польши; от цыганки прабабки - любовь к бродяжничеству и неуменье подчиняться принятым обычаям; остальное - от России".

Отец Софьи, Василий Васильевич, был на двадцать лет старше матери, Елизаветы Федоровны. Он относился к жене, как к ребенку, и этот характер отношений сохранился до конца их совместной жизни. Василий Васильевич Корвин-Круковский в силу должностных обязанностей много ездил по стране. Так, что дети, а их в семье было трое – Анна, Сонечка и Федя, росли без пристального родительского присмотра дерзкими, независимыми, эмоциональными.

Формирование характера

Первые годы жизни Софьи Корвин-Круковской прошли в Москве под исключительным влиянием русской няни, которая без памяти ее любила и очень баловала. Самые ранние воспоминания замечательного ребенка, очевидно, связаны с Москвою; Ковалевская сама писала, что прежде всего помнит: "Гул колоколов. Запах кадила. Толпа народа выходит из церкви. Няня сводит меня за руку с паперти, бережно охраняя от толчков. "Не ушибите ребеночка!" - умоляет она поминутно теснящихся вокруг людей. "

Ковалевская в своих "Воспоминаниях" замечает: ". во мне рано развилось убеждение, что я нелюбимая, и это отразилось на всем моем характере. У меня всё более и более стала развиваться дикость и сосредоточенность". Ребенок дичился решительно всех - своих и чужих, и детей и взрослых, поэтому и с ним все были не так ласковы; няня же это толковала своей любимице по-своему. Софья была второй дочерью (старшей была Анна), а в семье ждали сына, поэтому отношение родителей к ней было прохладное.

Последствия обнаружили, насколько няня была несправедлива; младшая дочь всегда была любимицей отца, и во всяком случае никак нельзя было сказать, чтобы г-жа Круковская не любила свою Соню: мать и дочь только не были близки между собою, но это обусловливалось разностью их характера. По словам своего брата, Софья и маленькая характером была вылитый отец. В самом раннем возрасте у нее проявлялись признаки сильной воли, как это видно из некоторых сохранившихся рассказов из ее детской жизни. Маленькую Софу насильно заставляли есть суп, и если она упрямилась, ставили в угол. Это было самое страшное наказание, потому что бить детей у Круковских не полагалось. Однажды в начале обеда никак не могли доискаться Сони и наконец нашли ее где-то стоявшей в углу: она объяснила, что не хочет есть супа и, зная, что за это ее поставят в угол, отправилась туда сама. И во взгляде, и в голосе ее была при этом такая твердая решимость, что все старшие опешили.

На преждевременное развитие Софы имела большое влияние не по летам развитая и бойкая Анюта, которая была старше ее на семь лет. Когда Анюте надоедало быть со взрослыми, она являлась в детскую к своей младшей сестренке и играла с нею. Анна, успевшая многого начитаться и многого наслушаться, подчас сердилась на наивность пятилетней сестры, не имевшей понятия об идеале и смешивавшей это слово с одеялом; ей хотелось, чтобы Соня поскорей выросла и начала ее понимать, и она принялась набивать ей голову разными непонятными ей вещами. Мать, по ее словам, часто заставала дочерей в таком положении: Анюта стоит и что-то горячо толкует Софе, трясет ее за плечи или сильно размахивает руками, а Софа, ростом вдвое меньше Анюты, смотрит на нее как-то снизу вверх и напряженно старается понять сестру. Обе девочки не любили играть в куклы; любимой их игрой было копирование отношений между господами и прислугой. В материале и образцах не было недостатка: в их детскую часто забегали горничные пить кофе и беседовать с нянюшкой. Анюта, обладавшая большим сценическим талантом, брала на себя роль прислуги, а Софе предоставляла играть скучных и важных барынь, что, впрочем, та делала охотно; няня наговорила ей, что она будет золото носить, по серебру ходить и так далее.

Софья всегда восхищалась высокой, красивой и речистой Анютой и, часто видя в руках ее книги, сама захотела выучиться читать, думая найти в них все то интересное, о чем рассказывала ей Анюта. Никому не объявляя о своем намерении, она стала брать книги и газеты, обращаясь с просьбой назвать ей ту или другую букву, и так понемногу, незаметно для всех, она к общему удивлению выучилась читать; ее, разумеется, похвалили, и отец при этом припомнил, что Анюту нужно было заставлять учиться, а Софа вот сама выучилась. Софа вся покраснела от удовольствия, что в чем-то она оказалась лучше предмета своей зависти и восхищения.

Лицом и манерами в то время Софья напоминала благовоспитанного ребенка из немецкой семьи. Личико у нее было очень беленькое, но тело смуглое, и в нем билось пылкое, цыганское сердце, способное сильно страдать и сильно желать; иногда это проявлялось в поисках исключительной привязанности, в припадках сильной ревности, за которые Ковалевской бывало так стыдно, что она боялась показаться на глаза людям.

Впрочем, наряду с этим дурным влиянием было и хорошее. Благодаря няне и ее рассказам в ней развилось воображение, которое, как она сама говорила, в математике необходимо столько же, сколько и в поэзии. Не будь няни, ревниво отстранявшей француженку и привлекавшей ребенка не только баловством, но действительной любовью и лаской, первым языком Ковалевской был бы французский, и она потом не нуждалась бы в русском языке и не была бы вполне русской. Очень может быть также, что строгая дисциплина в раннем возрасте не дала бы развиться многим ее индивидуальным особенностям, которые пустили такие глубокие ростки под няниным крылышком. Эта же няня прозвала свою любимицу "ясынка", и все знавшие Ковалевскую соглашались, что это было самое подходящее к ней прозвище.

Когда Соне было шесть лет, отец вышел в отставку и поселился с семьей в своем родовом имении Полибино Невельского уезда Витебской губернии. Супруги заново обставляли полибинский дом и оклеивали его стены обоями. Но одну из детских не хватало обоев. Выписывать их из Петербурга было сложно. Решили до удобного случая покрыть стену простой бумагой. На чердаке нашли листы литографированных лекций Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении, приобретенные когда-то отцом Сони. Соня интересовалась странными знаками, испещрявшими листы. Она подолгу простаивала перед ними, пытаясь разобрать отдельные фразы, соединить страницы. От ежедневного разглядывания вид многих формул, хотя они были и непонятны, запечатлелся в памяти.

Русская няня и гувернантка француженка постоянно конфликтовали по поводу воспитания детей. Няня не позволяла проветривать детские комнаты зимой, боясь простудить своих любимцев. Гувернантка в отместку входила в детские, зажав нос надушенным платком, всем своим видом показывая презрение к варварским русским страхам. Гувернантка хотела общаться с воспитанниками на французском языке, няня же рассказывала им русские народные сказки, пела песни. В результате, полюбив няню, дети не желали слушаться гувернантку. Отец, не любивший полумер, произвел настоящий переворот в самой системе этого воспитания. Француженку прогнали, нянюшку отставили от детской и определили смотреть за бельем, а вместо них взяли гувернера-учителя И. И. Малевича и англичанку Маргариту Францевну Смит. Единственному сыну Корвин-Круковских было в то время три года, и учитель был приглашен для преподавания наук дочерям. Мне кажется, что Корвин-Круковские считали недостаточным обыкновенное образование, получаемое девушками того времени под руководством одних гувернанток. Примечательно, что Ковалевская начала серьезно учиться в тот год (1858), когда была открыта Вышнеградским в Петербурге первая женская гимназия, имевшая очень важное значение в истории женского образования в России.

До появления в Полибине Иосифа Игнатьевича Малевича Соню ничему не учили, кроме музыки и языков. Изредка ее приводили на уроки не желавшей учиться Анюты, чтобы семилетняя девочка посрамила своими ответами четырнадцатилетнюю сестру.

Считая себя нелюбимой, Софья со свойственной ей страстностью стремилась приобрести любовь своих родителей. Сама она описывает свой день следующим образом: вставать ее заставляли рано, зимою ей приходилось расставаться с теплой постелькой почти при свечах и пить чай одной со своей гувернанткой в то время, когда все остальные члены семейства крепко спали. День начинался обыкновенно уроком музыки, который проходил в большом зале при весьма прохладной температуре зимою; посиневшими от холода пальцами девочка должна была играть гаммы и экзерсисы. Девочка не обладала музыкальными способностями, но на это не обращали никакого внимания и заставляли ее учиться музыке, что принесло ей некоторую пользу, увеличив привычку к труду. За уроком музыки следовали другие уроки; в 12 часов - завтрак, потом прогулка и опять уроки. После обеда приходилось готовить уроки к следующему дню. К счастью, с заданными уроками богато одаренная девочка справлялась очень скоро и успевала уйти от строгой гувернантки на верхний этаж, который принадлежал матери и старшей сестре.

Мать ее имела привычку играть по вечерам на фортепьяно и играла целыми часами наизусть, сочиняя и импровизируя. У Е. Ф. Круковской было отличный музыкальный вкус. В «царстве генеральши» жилось веселее, чем внизу; там мать, старшая дочь и совсем еще маленький сын жили свободно без заботы, без труда; но Софа являлась туда только на несколько часов и потому чувствовала себя там гостьей. Сверх того, у нее все еще существовало убеждение, что мать любит ее меньше других детей; это сильно ее огорчало и удаляло от матери. Веселая, кроткая, не любившая ссор, Круковская побаивалась резкой и властолюбивой гувернантки и потому лишь изредка заглядывала в те комнаты, где та была полной хозяйкой.

Первые увлечения

В доме Корвин-Круковских вообще царствовала тишь да гладь, потому что всем было привольно и просторно; все могли жить, нисколько не стесняя друг друга. Однако и при таком просторе Софья Круковская во многих отношениях была стеснена и нисколько не избалована. Она любила читать и писать стихи, но та и другая из этих склонностей встречали противодействие в строгой англичанке. Так как детских книг в доме было мало, Соня знала почти все наизусть. Взрослых книг строго-настрого запрещалось касаться до тех пор, пока гувернантка их не прочтет. Чтение она подвергла строгой цензуре, читала очень медленно, поэтому девочка находилась в хроническом состоянии литературного голода. Памятен Ковалевской был тот счастливый день, когда, по настоянию учителя Малевича, была куплена ей хрестоматия Филонова. Она читала "Мцыри" и "Кавказского пленника" до тех пор, пока гувернантка не пригрозила отнять драгоценную книгу.

Писание же стихов было совсем исключено из воспитания нормальной девочки, в какую англичанка стремилась превратить нервную Софу. Стихи своей воспитанницы она высмеивала. Если ей попадался на глаза клочок бумажки, исписанный стихами ученицы, она прикалывала его булавкой к плечу девочки и потом при всех декламировала стихи, коверкая их и искажая. Несмотря на это, впечатлительная Соня продолжала их сочинять, только старалась держать в уме, не записывать. Девочка громко произносила стихотворные строчки, играя в мячик. Особенно она гордилась двумя своими стихотворениями: "Обращение бедуина к коню" и "Ощущение пловца, ныряющего за жемчугом". О последнем стихотворении упоминает Малевич. Оно начинается так: "Бросаюсь в воду я", а оканчивалось: "Теряюсь духом я. и умираю". В стихах этих девочка старалась выразить ощущение пловца, боровшегося с волнами. Очевидно, всесторонне развитый учитель с большею гуманностью относился к ученице, и она поверяла Малевичу сочиняемые ею втайне стихи. Малевич поддерживал девочку во всех ее начинаниях, восторгался ее стихами:

Пришлось ли раз вам безучастно

Бесцельно средь толпы гулять

И вдруг какой-то песни страстной

Случайно звуки услыхать?

На вас нежданною волною

Пахнула память прежних лет,

И что-то милое, родное

В душе откликнулось в ответ.

Казалось вам, то эти звуки

Вы с детства слышали не раз,

Так много счастья, неги, муки

В них вспоминалося для вас.

Спешили вы привычным слухом

Напев знакомый уловить,

Хотелось вам за каждым звуком,

За каждым словом уследить.

Внезапно песня замолчала

И голос замер без следа.

И без конца, и без начала

Осталась песня навсегда.

Как ненавистна показалась

В тот миг кругом вас тишина,

Как будто с болью оборвалась

В душе отзывная струна!

И как назойливо, докучно

Вас все напев тот провожал;

Как слух ваш, воле непослушный

Его вам вечно повторял.

Софья с детства любила поэзию, у нее был целый мир фантазий; она говорит: «Самая форма, самый размер стихов доставляли мне необычайное наслаждение; я с жадностью поглощала все отрывки русских поэтов, и чем высокопарнее была поэзия, тем более она мне приходилась по вкусу. Баллады Жуковского долго были единственными известными мне образцами русской поэзии; хотя у нас была обширная библиотека, но она состояла преимущественно из иностранных книг; ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Некрасова в ней не было».

«Научные беседы»

Вскоре Софья сделалась гордостью семьи и сознавала, что учится прекрасно и что все считают ее очень знающей для ее лет. Это настолько бросалось в глаза, что приехавший к ним погостить дядя - брат матери - нашел, что с такой умной барышней нельзя говорить о пустяках. Впоследствии Софья Васильевна вспоминала, что испытывала особенную привязанность к своим дядям: Петру Васильевичу Корвин-Курковскому, брату отца, и Федору Федоровичу Шуберту, брату матери.

Петр Васильевич Корвин-Круковский был чрезвычайно живописный старик высокого роста, с кудрями. Лицо его, с правильным строгим профилем, с седыми взъерошенными бровями и с глубокой продольной складкой, пересекающей почти снизу доверху весь его высокий лоб, могло бы показаться суровым, почти жестким на вид, если бы оно не освещалось такими добрыми, простодушными глазами, какие бывают только у ньюфаундлендских собак да у малых детей.

Дядя этот был в полном смысле слова человеком не от мира сего. За ним давно установилась репутация чудака и фантазера, и в семье все к нему относились как к старому ребенку. Жена его умерла несколько лет тому назад. Все свое имение он передал своему единственному сыну, выговорив себе лишь небольшой ежемесячный пенсион, и, оставшись без определенного дела, приезжал часто в Полибино и гостил целыми неделями. Приезд его всегда считался праздником, и в доме всегда становилось уютнее и оживленнее.

Любимым его уголком была библиотека. Бывало, он целыми днями просиживал на большом кожаном диване, поджав под себя одну ногу, прищурив левый глаз, который был у него слабее правого, и читал. Больше всего Петр Васильевич увлекался, когда нападал в каком-нибудь журнале на описание нового важного открытия в области наук. В такие дни за столом велись жаркие споры и пересуды.

Софья считалась любимицей Петра Васильевича. Они часами просиживали вместе, толкуя о всякой всячине. Когда Петр Васильевич бывал занят какой-нибудь идеей, он только о ней одной мог и думать, и говорить. Забывая совершенно, что он обращается к ребенку, нередко развивал перед Соней самые отвлеченные теории. А ей именно то и нравилось, что он говорил с ней, как с большой.

Хотя Петр Васильевич математике нигде не обучался, но питал к этой науке глубочайшее уважение. Из разных книг набрался он кое-каких математических сведений и любил пофилософствовать по их поводу, причем ему часто случалось размышлять вслух в Сонином присутствии. Он него девочка услышала, например, в первый раз о квадратуре круга, об асимптотах, к которым кривая постоянно приближается, никогда их не достигая и о многих других вещах подобного же рода, смысла которых, разумеется, понять еще не могла. Но они, эти вещи, сильно действовали на детскую фантазию, внушая благоговение к математике как науке высшей и таинственной, открывающей перед посвященными в нее новый чудесный мир, недоступный простым смертным.

Привязанность Софьи к другому дядюшке, Федору Федоровичу Шуберту, была совсем иного свойства.

Он жил постоянно в Петербурге, и его приезд в Полибино считался настоящим событием. Софе было лет девять, когда он приехал в первый раз.

Федор Федорович говорил грудным, очень приятным тенором, как-то особенно картавя. Каштановые, подстриженные под гребенку волосы стояли на его голове густым бархатистым бобром, карие глаза глядели задорно и весело, а из-за пухлых ярко-красных, окаймленных красивыми усиками губ поминутно выглядывал ряд крупных белых зубов.

Во время обеда девочка не спускала с него глаз и даже есть забывала — так была занята его разглядыванием. После обеда дядя сел на маленький угловой диванчик в гостиной, посадил Соню к себе на колени и стал расспрашивать, чему она учится, что читает.

- Такой умной барышне, как ты, нельзя рассказывать сказки, — проговорил он шутливо, — с тобой можно говорить только о серьезном. — И он начал рассказывать про инфузории, про водоросли, про образование коралловых рифов.

После этого первого дня каждый вечер стало повторяться то же самое. После обеда и мама, и папа отправлялись вздремнуть с полчасика. Дяде делать нечего. Он садился на Софьин любимый диванчик, брал ее на колени и рассказывал всякую всячину. Он предлагал и другим детям послушать, но сестра побоялась, что уронит свое достоинство взрослой барышни, если станет слушать такие поучительные вещи, «интересные только для маленьких». Брат же постоял раз, послушал, нашел, что это невесело, и убежал играть в лошадки.

Для Сони эти «научные беседы», как дядя в шутку прозвал их, стали невыразимо дороги. Ее любимым временем изо всего дня были те полчасика после обеда, когда она оставалась наедине с дядей. К нему девочка испытывала настоящее обожание, к которому примешивалось чувство детской влюбленности.

Федор Федорович не только рассказывал Соне увлекательные истории, он подогревал имеющийся у племянницы познавательный интерес, поддерживая мнение учителя Малевича о необходимости разностороннего развития детей.

Развитие способностей

Иосиф Игнатьевич Малевич принадлежал к тому типу домашних учителей-наставников, которые исчезли вместе с «дворянскими гнездами». Аккуратный, внешне даже педантичный, Малевич отдавался своему труду с увлечением: читал педагогические статьи и книги, любил детей, находил к каждому из них особый подход. Обязанностью домашнего учителя считал воспитать трудолюбие, пробудить способности, какими природа наделила ребенка. С первых же уроков Малевич признал, что Соня внимательна и трудолюбива.

Не зная еще первых четырех правил, девочка решала задачи, пользуясь различными комбинациями чисел. Малевич сдерживал нетерпение ученицы, не позволял брать в руки учебника арифметики до тех пор, пока она практически не постигнет всю первую часть этого раздела. Изучение арифметики продолжалось до десяти с половиной лет. Впоследствии Софья Васильевна считала, что этот период учения дал ей основу математических знаний.

Девочка настолько хорошо знала арифметику, так быстро решала самые трудные задачи, что Малевич перед алгеброй позволил изучить двухтомный курс арифметики Бурдона, применявшийся в то время в Парижском университете.

Курс этот заключал в себе теорию чисел, был подробно и четко изложен. Легкость, с которой ученица усваивала сложный материал, позволила Малевичу по просьбе Сони пройти с ней даже такие разделы, которые могли быть понятыми лишь при изучении высшей математики. И девочка тогда уже стала пытаться находить свои решения.

Года через три, занимаясь геометрией, Малевич проходил с ученицей вопрос об отношении окружности круга к диаметру со всеми доказательствами и выводами. На следующий день Соня, излагая урок, к великому удивлению Иосифа Игнатьевича, совершенно иным путем и особыми комбинациями пришла к нужному выводу. Учитель попросил ее повторить рассуждение и, думая, что она не поняла его изложения, заметил:

- Хотя вывод и верный, но не следует прибегать к решению чересчур окольным путем. Объясняйте так, как я вам преподал.

Девочка покраснела, опустила глаза и заплакала. Кое-как успокоив, ее, Малевич рассказал об этом случае Василию Васильевичу.

- Молодец Софа! — порадовался отец. — Это не то, что было в мое время. Бывало, рад, когда знаешь хоть кое-как данный урок. А тут сама, да еще девочка, нашла себе другую дорогу!

Желание заслужить похвалу отца, интересовавшегося математикой, завоевать его любовь своими успехами играло немалую роль в занятиях Софьи этой наукой, она и потом, взрослой, нуждалась в поощрении, в человеке, который бы разделял ее увлечение.

С этой поры, как говорила потом Ковалевская, она «почувствовала настолько сильное влечение к математике, что стала пренебрегать другими предметами». Гувернантка целый день не спускала глаз со своей воспитанницы. Девочке приходилось прибегать к хитрости. Отправляясь спать, она брала с собой «Курс алгебры» Бурдона, прятала книгу под подушкой, а когда все засыпали, читала ее, стоя босая, в одной рубашке около лампы или ночника. За восемь лет она прошла с Иосифом Малевичем практически весь курс мужской гимназии.

Увидев, что ученица начинает увлекаться математикой, Малевич обеспокоился и обратился к Василию Васильевичу:

- Хотя Соня проявляет необыкновенные способности во всех науках, мне кажется, что сильная любовь ученицы к математике может привести к результатам нежелательным. Без совета и одобрения отца я не считаю себя вправе продолжать такое быстрое изучение этой науки.

Василий Васильевич пожал руку учителя и сказал, что «благодарит от души за его труды с любимой дочерью. Он не тревожится, но радуется всем сердцем, что Соня так сильно отличала математику, любимый предмет отца ее», и просит продолжать занятия.

Однажды сосед по имению, известный профессор морского корпуса Николай Никанорович Тыртов, привез Василию Васильевичу в подарок свой «Элементарный курс физики». Девочка взяла книгу к себе в комнату и стала читать. В разделе «Оптика» ей встретились тригонометрические понятия — синусы, косинусы, тангенсы. «Что же такое синус?» — недоумевала она и попросила Малевича объяснить. Но учитель стоял за системность и последовательность обучения, а потому ответил, что не знает.

С упорством, свойственным ей с детства, ученица попыталась сама, сообразуясь с имевшимися в книге формулами, объяснить себе незнакомые понятия. Она пошла тем же путем, который был исторически продолжен, то есть вместо синуса брала дугу. Для малых углов эти величины почти совпадают друг с другом. У Тыртова же во все формулы входили только бесконечно малые углы.

Спустя некоторое время Николай Никанорович Тыртов снова приехал в Полибино. Соня важно заговорила с ним о достоинствах его книги и сказала, что прочла ее с большим интересом. Профессор, насмешливо оглядев стоявшую перед ним девчушку, добродушно произнес: «Ну вот и хвастаетесь!»

Соня вспыхнула и сказала, каким путем дошла до объяснения тригонометрических формул. Пораженный профессор вскочил с места, побежал к Василию Васильевичу и заявил, что Саню необходимо учить математике серьезно, ибо она — новый Паскаль!

«. Сама того не сознавая,— рассказывал позже ее брат Федор, — она как бы вторично создала целую отрасль науки—тригонометрию. Живи она несколько лет раньше и сделай то же самое, этого было бы достаточно для того, чтобы потомство поставило ее наряду с величайшими умами человечества. Но в наше время труд ее, хотя и не имевший непосредственного научного значения, тем не менее обнаруживал в ней дарование, совершенно выходящее из ряда обыкновенный, в особенности если принять во внимание, что он «исходил от 14-летней девочки!»

Тыртов горячо рекомендовал отцу взять для Сони в преподаватели лейтенанта флота Александра Николаевича Страннолюбского. Имя это было широко известно в кругах петербургской передовой интеллигенции. Василий Васильевич охотно дал согласие учить дочь у Страннолюбского во время зимних поездок в Петербург.

На юную Круковскую Александр Николаевич произвел большое впечатление необыкновенно гармоническим сочетанием изящной внешности с тонким умом, пылким сердцем и благородством стремлений.

Страннолюбский на первом уроке дифференциального исчисления удивился быстроте, с какой Соня усвоила понятие о пределе и о производной, «точно наперед знала». А девочка и на самом деле во время объяснения вдруг отчетливо вспомнила те листы лекций Остроградского, которые она рассматривала на стене детской в Полибине.

Болезнь старшей Корвин-Круковской заставила в начале сентября 1866 года мать с дочерьми провести зиму в Швейцарии.

Сведения Ковалевской по естественным наукам ограничивались популярным изложением зоологии, ботаники и минералогии. Сверх того Малевич читал со своей ученицей избранные сочинения, относящиеся к этим предметам, к изучению же физики не успел приступить.

Знания обеих Корвин-Круковских в языках были вообще хороши, но с французской литературой англичанка не могла познакомить их как следует. Заметив этот пробел, заботливые родители отказали англичанке и пригласили образованную швейцарку, которая познакомила молодых девушек с французской литературой еще до отъезда их за границу.

На святках 1866 года в Палибине было получено письмо от младшей Корвин-Круковской; она просила отца приехать к ним и привезти с собою Малевича с математическими книгами, говоря, что имеет желание заняться математикой. «Я с удовольствием согласился на эту поездку, - говорит Малевич, - и провел несколько счастливейших месяцев в путешествии со своими ученицами и их братом, моим учеником, в прелестной Швейцарии и Германии».

В Швальбахе Малевич возобновил прерванные занятия с младшей Круковской, которая в то время брала также уроки немецкого языка. Итак, родной язык матери был неизвестен ей до шестнадцатилетнего возраста. По возвращении из-за границы решено было поместить сына в одну из петербургских гимназий. Для того чтобы разузнать, в какое заведение лучше отдать сына, мать с дочерьми отправились в Петербург, а в начале января 1868 года уехал туда же В. В. Корвин-Круковский с сыном; Малевич же нашел место учителя в семействе предводителя дворянства Евреинова.

Первая любовь

Корвин-Круковский, преданный безраздельно своим личным и семейным интересам, со страхом отпустил своих дочерей в Петербург. Много наставлений и предостережений пришлось выслушать его жене.

Сестры Анна и Софья мечтали вырваться из родительского дома. Анна чувствовала себя состоявшейся писательницей (а в глазах отца это было даже хуже, чем слыть «учёной женщиной»), её первые повести были опубликованы Достоевским. После визита Анны в журнал к Достоевскому Федор Михайлович стал частым гостем в их доме.

В высшей степени нервный, болезненно страстный, Достоевский сразу влюбился в Анну, но совершенно не заботился о завоевании ее сердца. Это не понравилось капризной и избалованной красавице; она сама удивлялась, что не могла полюбить его и объясняла это так: "Ему нужна совсем не такая жена, как я. Его жена должна совсем посвятить ему себя, всю свою жизнь ему отдать, только о нем и думать. А я этого не могу, я сама хочу жить! К тому же он такой нервный и требовательный".

Младшую Корвин-Круковскую Достоевский нашел очень красивой, восхищался ее цыганскими глазами, хвалил некоторые ее стихотворения, прочитанные ему Анной; но вообще относился к ней как к прелестному ребенку. Безграничная страсть Достоевского, так испугавшая Анну, пришлась как нельзя более по характеру Софье, она думала: "Как может сестра отталкивать от себя такое счастье?"

Признаться в своих чувствах она решила музыкой. Специально для Федора Михайловича Соня разучила "Патетическую сонату" Бетховена. Ведь Достоевский очень любил эту сонату. А юная Соня очень любила Достоевского.

В тот вечер дома остались только Соня и ее старшая сестра Анюта.

"Я начала играть, - вспоминала впоследствии тот вечер Софья Васильевна. - Трудность пьесы, необходимость следить за каждой нотой, страх сфальшивить скоро так поглотили мое внимание, что я совершенно отвлеклась от окружающего и ничего не замечала. Но вот я закончила. Вокруг меня была тишина. Я оглянулась: в комнате никого не было". Достоевский и сестра исчезли.

Нашла их Соня в маленькой угловой гостиной. Достоевский делал предложение руки и сердца Анне. Но девушка, видевшая в Достоевском только друга, отказала ему.

Множество других впечатлений скоро изгладило следы любви Софьи к Достоевскому. Достоевский, во всяком случае, не принадлежал к числу тех новых людей, познакомиться с которыми так неудержимо хотелось обеим сестрам.

Фиктивный брак

Обе сестры были охвачены верой в освободительные идеи, в то, что в жизни им уготована особая миссия. В то время среди молодых женщин и девушек заметно было сильное стремление к высшему образованию. Необыкновенно быстрые успехи, оцененные по достоинству знающим, талантливым наставником, искренним и восторженным приверженцем женского образования Страннолюбским окрылили Софью и утвердили в намерении поступить в какой-нибудь иностранный университет. Двери русских университетов в то время были закрыты для женщин.

Если ты в жизни, хотя на мгновение

Истину в сердце своем ощутил,

Если луч правды сквозь мрак и сомнение

Ярким сияньем твой путь озарил:

Что бы в решенье твоем неизменном,

Рок ни назначил тебе впереди,

Память об этом мгновенье священном

Вечно храни, как святыню, в груди.

Тучи сберутся громадой нестройной.

Небо покроется черною мглой -

С ясной решимостью, с верой спокойной

Бурю ты встреть и померься с грозой.

Лживые призраки, злые виденья

Сбить тебя будут пытаться с пути,

Против всех вражеских козней спасенье

В собственном сердце ты сможешь найти.

Если хранится в нем искра святая,

Ты всемогущ и всесилен, но знай,

Горе тебе, коль, врагам уступая

Дашь ты похитить ее невзначай!

Лучше бы было тебе не родиться,

Лучше бы истины вовсе не знать,

Недели, зная, от ней отступиться,

Чем первенство за похлебку продать.

Ведь грозные боги ревнивы и строги,

Их приговор ясен, решенье одно:

С того человека и взыщется много,

Кому было много талантов дано.

Ты знаешь в писанье суровое слово:

Прощенье замолит за все человек,

Но только за грех против духа святого

Прощения нет и не будет вовек.

Ковалевская была уверена, что отец не пустит ее одну учиться за границу. По молодости лет и незнанию жизни она подчинилась старшей сестре и приятельнице последней, искавшим тот же выход посредством фиктивного брака.

Не обсудив хорошенько, не существует ли возможности уговорить отца отпустить их учиться за границу, она деятельно принялась искать «освободителей» от мягкой и доброй матери и только на вид сурового, но в сущности нежно любящего, заботливого - и, вдобавок, просвещенного - отца, который мог понять и оценить истинное призвание к науке. Беда была еще в том, что Анна, не подготовленная к университетской скамье, жаждала не науки, а жизни - самой разнообразной и полной всякого рода событий и приключений.

И вот после некоторых тщетных поисков «освободителя» сестры познакомились с Владимиром Онуфриевичем Ковалевским. В то время он был еще очень молод, но уже обращал внимание своими талантами и славился необыкновенным знанием языков. Окончив курс правоведения, он думал отправиться за границу учиться. Ковалевский не был богат и для приобретения средств занялся переводом и изданием естественнонаучных сочинений. Переводы свои он диктовал так быстро, что утомлял писавших. По наружности своей Ковалевский всего менее подходил к изящным девицам Корвин-Круковским. Довольно тщедушный, рыжеватый, с большим мясистым носом, он, вероятно, не обратил бы на себя их внимания, если бы дело шло о любви, и они, может быть, и не заметили бы тогда его добрых, умных, живых голубых глаз, большого белого лба, его поистине братского отношения к женщинам, которому он оставался верен всю свою жизнь. Такой человек как нельзя более годился для роли «освободителя». Анна Круковская предложила вступить с нею в фиктивный брак. Но когда Ковалевский увидел Софью, то сразу же изменил своё намерение – заявив, что согласен стать фиктивным мужем только младшей сестры. Этим он хотел принести пользу науке. Он писал брату: «Несмотря на свои 18 лет, воробышек образована великолепно, знает все языки, и занимаетсяглавным образом математикой».

Заметив настойчивое желание своей дочери выйти замуж за Ковалевского, отец дал свое согласие - с болью в сердце, но дал. Из этого можно заключить, что он пустил бы дочь и учиться за границу, конечно не одну, а с Маргаритой Францевной, как отпускали своих дочерей другие заботливые отцы. Я думаю, что этот фиктивный брак не был вызван никакой необходимостью и в нем нельзя винить родителей Ковалевской.

1 октября 1868 года в селе Полибино была торжественно отпразднована свадьба Владимира Онуфриевича Ковалевского с Софьей Васильевной Корвин-Круковской. На свадьбу в числе прочих гостей был приглашен бывший учитель ее Малевич. После венчания в приходской церкви был роскошный обед; во время обеда уже подана была карета для новобрачных, которые тотчас же уехали в Петербург. Он занимался изданиями и переводами, она продолжала свои уроки математики у Страннолюбского. Родители, хотя и не отдали всего приданого дочери, но все-таки дали ей двадцать тысяч, так что отъезд за границу был обеспечен. Вырвавшись на волю, Ковалевская не забыла сестры и упросила родителей отпустить с ней на следующую зиму за границу и Анну. Старики согласились и на это. В Петербурге супругов Ковалевских всюду встречали вместе - в театрах и на лекциях Сеченова.

Новая жизнь

В 1869 г. супруги Ковалевские уехали в Вену. Потом перебрались в Германию, в Гельдерберг, а затем в Берлин — столицу Пруссии. В Гельдерберге в университете Софья слушала свои первые лекции. Она была счастлива.

Город чистенький немецкий.

Замок старая руина.

Горы мягких очертаний,

Зелень сочная каштана –

Все подернуто прозрачной,

Синей дымкою тумана.

Океан кругом зеленый,

Небо синее так ярко,

И на небе прихотливо

Видны башни, видны арки.

А в долине меж горами,

Город старый и ученый,

Опоясан весь садами,

Словно лентою зеленой.

Этот город для студентов

Настоящим служит раем

И зовется не напрасно

Он рассадником науки.

Софья слушала по 18 лекций в неделю. В университете ей было разрешено посещать лекции по физике и математике. Остальные занятия проходили дома. Она училась у известных немецких ученых: математиков Кенигсбергера и Дюлуа-Реймона, физика Кирхгофа, физиолога Гельмгольца. Она смотрела на свои занятия не только как на личное дело – она хотела доказать, что не только мужчины, но и женщины могут успешно заниматься наукой.

Это было хорошее время: Соня занималась наукой и рядом с ней были ее близкие друзья. Через некоторое время приехала Юля Лермонтова, которая желала заниматься химией, и поселилась в квартире Ковалевских. Лермонтова отмечала, что выдающиеся способности Софьи, любовь к математике, необыкновенно симпатичная наружность при большой скромности располагали к ней всех, с кем она встречалась. В ней было что-то обворожительное. Все профессора, у которых она занималась, приходили в восторг от ее способностей. При этом она была очень трудолюбива и могла часами не отходить от рабочего стола, занимаясь математикой. Ее нравственный облик дополняла глубокая и сложная душевная психика. Она представляла собой оригинальную смесь детской наивности с глубокой силой мысли.

Еще не став всемирно известным ученым, Софья Васильевна уже служила притягательной силой для передовых женщин России, стремившихся вырваться на простор общественной и научной деятельности. Вслед за Юлией и Софьей учиться в Гейдельберг приехали и другие русские девушки: Жанна Евреинова — будущий юрист, Наташа Армфельдт — математик и революционер, Елизавета Федоровна Литвинова — математик, философ, минеролог.

Время шло, курс лекций по математике Ковалевской был прослушан весь, и Гейдельберг потерял для нее привлекательность.

Политические пристрастия

Софья Ковалевская сочувствовала революционной борьбе и идеям утопического социализма. Она по своим убеждениям была близка к идеям социализма. В Париже Софья бывала у вождя народников Петра Лавровича Лаврова, который ввел ее в круг революционно настроенной русской молодежи. С Петром Лавровым она была знакома еще в России, так как он бывал в доме ее родителей. Софья написала роман «Нигилистка», героиня которого считала социализм единственным средством решения всех вопросов. В характере Ковалевской всегда было стремление приносить общественную пользу.

Сестра ее Анна вышла замуж за француза и была участницей Парижской Коммуны. Виктoр Жаклар, ее супруг, был легионером Национальной гвардии, проявил мужество и геройство. Анна участвовала в работе комиссий по образованию и женскому вопросу, занималась организацией госпиталей. Софья и Владимир Ковалевские были полностью на стороне парижских коммунаров. Они приезжали в осажденный Париж в апреле 1871-го. С. Ковалевская оказывала помощь по уходу за ранеными. После поражения Парижской Коммуны Виктoр Жаклар был арестован, затем бежал. Осуществить побег ему помогли супруги Ковалевские. Жаклары эмигрировали в Швейцарию, в 1874 году - в Россию.

Первые успехи

В Гейдельберге Софья слушала лекции ученика Вейерштрасса - Лео Кенигсбергера. Надеясь учиться у самого Вейерштрасса, Ковалевская отправилась в Берлин. Этот город неласково встретил Ковалевскую. В университет ее не пропустили под предлогом: женщин сюда не пропускают. Тогда она решилась на невероятно смелый поступок: обратилась к самому Вейерштрассу и попросила у него частные уроки. Профессор Вейерштрасс, педант, холостяк и последовательный противник высшего женского образования, так ответил настойчивой девушке: «Вам мои лекции? Яблоки еще падают вниз. Вот когда они, срываясь с ветки, будут лететь вверх, а параллельные линии начнут пересекаться, то милости прошу на мои лекции».

Сообщение Софьи о знакомстве с трудами Вейерштрасса поколебало непреклонность профессора. Он предложил девушке за два часа решить задачу. Софья блестяще справилась с заданием: она потратила всего несколько минут на решение, тогда как профессору потребовался бы для этого целый день.

Пораженный знаниями Ковалевской, Вейерштрасс стал хлопотать о допуске ее к слушанию лекций в университете. Однако ученый совет был неумолим. Тогда Вейерштрасс решил заниматься сам с этой талантливой женщиной. Профессор знакомил ее с неопубликованными работами, обсуждал новости науки.

За неполных четыре года Софья не только усвоила университетский курс математики, но и сумела написать три серьезные работы. В 1870 году Ковалевская написала первую самостоятельную работу - "О приведении некоторого класса абелевых интегралов третьего ранга к интегралам эллиптическим". Зиму 1873 и весну 1874 года Ковалевская посвятила исследованию "К теории дифференциальных уравнений в частных производных". Она хотела представить его как докторскую диссертацию. Позднее, установили, что аналогичное сочинение, но более частного характера, еще раньше Ковалевской написал знаменитый ученый Франции Огюстен Коши. Задачу стали называть "теорема Коши - Ковалевской", и она вошла во все основные курсы математического анализа. Большой интерес представлял приведенный в ней разбор простейшего уравнения (уравнения теплопроводности), в котором Софья Васильевна обнаружила существование особых случаев, сделав тем самым значительное открытие. Третья работа посвящена форме кольца Сатурна. Великий французский математик и астроном Лаплас уже решал эту задачу до нее, но делал он это в упрощённом виде. Софья же изложила собственную теорию решения задачи, и получила яйцевидную форму кольца, то есть форму овала. Каждая из работ была глубоким исследованием Софьи Ковалевской. Она лишь в некоторых случаях опиралась на научную литературу, всё больше обращалась к философии. Именно поэтому каждой из этих работ было достаточно для присуждения автору учёной степени доктора философии.

В июле 1874 года совет университета заочно, без формальной защиты присуждает Ковалевской степень доктора философии по математике и магистра изящных искусств "с наивысшей похвалой". Трёх отличных работ хватило, чтобы Геттингенский университет простил, по словам Вейерштрасса, "принадлежность Сони к слабому полу". Вейерштрасс, единственный раз изменив своему кредо о женском образовании, сказал: «Что касается математического образования Ковалевской, то я имел очень немного учеников, которые могли бы сравниться с ней по прилежанию, способностям, усердию и увлечению наукой».

Ковалевской было в то время двадцать четыре года.

Холодный прием в России

Окрыленная успехом, в 1874 г. Ковалевская устремилась на родину. Ковалевские и Жаклары поселились в Петербурге вместе на 6-й линии Васильевского острова.

Софья хотела преподавать математику в университете. Однако в России по существующим законам она, как женщина, имела право преподавать только в женских гимназиях.

Как судьба печальна женщин,

Как неправы к ним законы,— писала С. В. Ковалевская в стихотворении «Жалобы мужа».

Резкая перемена в образе жизни Сони после долгих лет, отданных только науке, разительно отразились на ней. Общекультурная эрудиция позволила ей стать научным обозревателем и театральным критиком газеты «Новое время», где раскрылась еще одна грань ее таланта. Но газета со временем стала принимать реакционный характер, и она вышла из числа ее сотрудников.

В октябре 1878 г. У Ковалевских родилась Сонечка, и Софья Васильевна всю силу своей любви отдала дочери. Супруги решили заняться предпринимательством, чтобы, заработав, обеспечить себе возможность вновь заняться наукой. Но первый их экономический успех оказался лишь видимостью, и они разорились. Ковалевские перебрались в Москву.

Владимир Онуфриевич надеялся на место в Московском университете. К тому же ему предложили стать одним из директоров одной солидной акционерной компании.

В1880 г. П. Л. Чебышев предложил Софье Васильевне выступить в Петербурге на VI съезде естествоиспытателей и врачей. Это выступление вернуло Ковалевскую в любимую науку и показало, что она рождена математиком.

Окрыленная, Софья стала хлопотать у министра просвещения о допуске ее к магистерским экзаменам, что давало право преподавать в университетах России. Министр Сабуров, слывший либералом, не только отказал ей, но и в разговоре с одним профессором обронил: «Ковалевская и ее дочка успеют состариться, прежде чем женщины будут допускаться к университету».

Владимир Онуфриевич, умный, энергичный, порядочный и доверчивый человек, был обманут компаньонами. В ожидании суда, не пережив драму постепенного разорения, он в апреле 1883 г. лишил себя жизни. Ковалевская осталась без средств к существованию.

На помощь пришли друзья. Ученик Вейерштрасса, шведский математик Геста Миттаг-Леффлер предложил ей место преподавателя в Стокгольмском университете. Софья Васильевна приняла его. Но прежде чем перебраться в Швецию, она добилась установления непричастности Владимира Онуфриевича к темным делам компаньонов и сумела защитить честь покойного мужа.

Признание за рубежом

Швеция ждала математика Ковалевскую. Газеты писали о ее приезде, иногда сообщая фантастические сведения. В одной демократической газете Стокгольма писали: «Сегодня нам предстоит сообщить не о приезде какого-нибудь пошлого принца крови или тому подобного, но ничего не знающего лица. Нет, принцесса науки, г-жа Ковалевская почтила наш город своим посещением и будет первым приват-доцентом женщиной во всей Швеции».

Но не все ученые были благодушно настроены к Ковалевской. У нее были основания для тревоги. Группа профессоров активно выступала против назначения Ковалевской. Ее очерняли, отрицали всякие научные заслуги, намекали на самые чудовищные и вместе с тем смешные причины приезда в Стокгольм.

Одна из двух партий профессоров, по договоренности Геста Миттаг-Леффлера, все же проголосовала за Софью Васильевну. Леффлер постарался как можно быстрее ввести ее в круг шведского общества, и она очаровала всех простотой общения, изяществом и остроумием.

И вот первая лекция. Ковалевская начала ее такими словами: «Господа, среди всех наук, открывших человечеству путь к познанию законов природы, самая могущественная, самая важная наука – математика». Два часа пролетели незаметно, настолько увлекательно и ясно излагала она самые трудные и сухие понятия. Но никто не мог представить, каких усилий стоило ей это внешнее спокойствие. После, принимая поздравления, она сказала: «Эта лекция была не только моя первая лекция, но и самый великий день моей жизни! Я бесконечно признательна Швеции за то, что здесь мне дали возможность прочитать ее, несмотря на то, что я женщина. »

Успех Ковалевской был так велик, что несколько богатых людей решили ежегодно вносить деньги для ее жалованья.

1 июля 1884 г. Ковалевская была утверждена в звании профессора с твердым окладом. За 8 лет она прочитала в Стокгольмском университете 12 курсов по различным разделам математики.

Теперь Софья Васильевна пользовалась мировой славой. Но царское правительство, смертельно боявшееся «вольнодумства», не давало ей возможности жить и работать на родине.

1888 г. был триумфальным для С. В. Ковалевской. Ее научная работа о вращении твердого тела была признана Парижской академией наук лучшей. 6 декабря 1888 года Парижская академия известила Ковалевскую о том, что ей присуждена премия Бордена. Ковалевская поселилась близ Парижа. Здесь она решила продолжить дополнительное исследование о вращении твердых тел для конкурса на премию Шведской академии наук.

За французской премией последовала шведская, из временного профессора Стокгольмского университета она стала пожизненным профессором.

Ей была присуждена премия короля Оскара II в тысячу пятьсот крон, причем увеличенная почти вдвое по сравнению с обычной. Друзья называли её "профессор Соня" (шведам нравилось русское имя). В 1889 г. за научную работу по той же теме Ковалевская получила премию Шведской академии наук.

Попытка вернуться на Родину

Научные исследования Ковалевской принесли ей мировую славу. В надежде, что ее изберут в члены академии на место умершего математика Буняковского, Ковалевская уехала в Россию. В Академии наук существовало почетное звание члена-корреспондента, которое давалось российским иногородним и иностранным ученым.

После отказа президента Академии наук в ответ на письмо А. И. Косича, в Физико-математическое отделение Академии наук поступило такое заявление, зачитанное 24 октября 1889 г. : «Нижеподписавшиеся имеют честь предложить к избранию членом-корреспондентом Академии, в разряд Математических наук, доктора математики, профессора Стокгольмского университета Софью Васильевну Ковалевскую. (П. Чебышев, В. Имшенецкий, В. Буняковский)».

4 ноября в Академии решался принципиальный вопрос «о допущении лиц женского пола к избранию в члены-корреспонденты». Вопрос был решен положительно 20 голосами против 6. А 7 ноября на заседании Физико-математического отделения в члены-корреспонденты была избрана Софья Ковалевская 14 голосами против 3. Общее собрание Академии наук 2 декабря 1889 г. утвердило избрание С. В. Ковалевской. П. Л. Чебышев послал Ковалевской телеграмму 8 ноября, т. е. после заседания Физико-математического отделения Академии наук, следующего содержания (на французском языке):

«Наша Академия наук только что избрала Вас членом-корреспондентом, допустив этим нововведение, которому не было до сих пор прецедента. Я очень счастлив видеть исполнение одного из самых моих пламенных и справедливых желаний. Чебышев».

Но даже избрание в Академию не дало ей возможности получить соответствующую работу и остаться на родине.

Когда она пожелала, как член-корреспондент, присутствовать на заседании Академии, ей ответили, что пребывание женщин на таких заседаниях «не в обычаях Академии».

Большей обиды, большего оскорбления не могли нанести ей в России. Ничего не изменилось на родине после присвоения С. Ковалевской академического звания.

Ковалевская вернулась в Стокгольм. Швеция стала второй родиной великого математика. Талант Ковалевской сверкал даже на фоне других талантов, которыми был так богат XIX век. В Швеции с новой силой вспыхнуло былое увлечение Софьи литературой. Она ощущала почти физическую необходимость занести на бумагу всё, что было пережито за прошедшие годы, разобраться в своей судьбе. Литературное творчество давало ей возможность душой вернуться на родину. Повести "Нигилистка" и "Нигилист", драма «Борьба за счастье», мемуары "Воспоминания детства", с восторгом встреченные русской публикой и критиками принесли ей всероссийскую известность.

Поздняя встреча

В 1887 году произошла встреча Софьи со своим однофамильцем Максимом Максимовичем Ковалевским. Со времени защиты магистерской диссертации Максим Ковалевский преподавал в Московском университете и был в центре духовной жизни московской интеллигенции. Но в 1887 году за политическую деятельность он был отстранен от преподавания «за отрицательное отношение к русскому государственному строю», за критику состояния правовых отношений в России. В том же году Ковалевский уехал из России и в последующие годы жил и работал за границей. Читал лекции во многих европейских столичных вузах: в Англии, Франции, Швеции, на Балканах.

Они были почти ровесники, и им обоим было уже под сорок. Он сразу понравился Софье Васильевне. И не мудрено: богатырская фигура, высокий лоб, окладистая борода, добрые глаза: Ей все нравилось в нем. После его лекций, которые она посещала, они подробно разбирали сказанное. Эти споры, по заверениям самого Максима Максимовича, были очень полезными для него. По ее словам, в течение месяца его пребывания в Стокгольме она очень мало занималась своей математической работой, т. к. в его присутствии не могла думать ни о чем другом, кроме него. Его натура была многогранна и интересна. Они посещали театры, брали с собой и дочь Ковалевской Фуфу. По воспоминаниям шведской писательницы Элен Кэй, близко знавшей Ковалевскую, на концерте, где исполнялась 9-я симфония Бетховена, Софья сидела рядом с Максимом Максимовичем, светлое спокойствие отражалось на ее обычно нервных чертах. На ней было элегантное шелковое платье с кружевом. Она преобразилась. Выглядевшая значительно моложе своих лет, она была стройной миниатюрной женщиной, предпочитала одежду светлых тонов и носила короткую стрижку в завитках. Ковалевский, несомненно, был очарован ею. Позже свою книгу, изданную в 1890 году, он посвятит Софье.

Ей на роду было написано войти в историю как знаменитый математик Ковалевская. В юности она сама спутала карты своей судьбы, вступив в фиктивный брак с Владимиром Ковалевским, а по жизни ей предназначался совсем другой Ковалевский. Но встретилась она с ним слишком поздно. Любовь с первого взгляда, говорят в таких случаях. Они сразу узнали друг в друге суженого. Наконец-то! Максим Ковалевский оказал влияние на Софью Васильевну в направлении развития ее литературного таланта. Он советовал и настаивал на том, чтобы она записала свои рассказы - воспоминания о детстве. Так и случилось: она издала книгу воспоминаний – «Воспоминания детства».

Но главное, что их объединяло, - это чувство любви к своей неустроенной Родине и боль за нее. Их силы и талант не находили там применения. И она, и он гонимы - вынужденная эмиграция и шумный успех за границей. Знания, высокий поток энергии этих людей нашел признание в Европе, во всем мире и только потом в России. Эти прекрасные выдающиеся люди были признаны самой историей. И тем не менее в союзе двух звезд сразу появились неразрешимые противоречия. Софья не могла дать обещание, что навсегда оставит науку и кафедру и станет только женой. И хотя огромное чувство любви и счастья наполняло ее, она была в отчаянном положении. Ссоры и ожесточенность сменялись приступами невероятной нежности. Но обстоятельства были против них. Она страдала, не находя выхода. У нее стали сдавать нервы, приступы ревности были ужасными, разрушающими и любовь, и здоровье. Она ревновала Максима Максимовича к его работе, к его успехам. В ней говорили не просто чувства женщины, но конкурента по успеху, по месту в науке. Она хотела быть первой во всем. Ей были необходимы преклонение и восхищение. Ее не устраивала роль опекаемой жены, не она при муже, а он всегда рядом, всегда при ней. Она боялась потерять себя, свое "я", свой интерес к науке и к работе. Все это трудно было понять Максиму Максимовичу, ведь ему была нужна жена, преданная женщина, хозяйка дома, а ему предлагали "богиню математики" на троне.

Ковалевские решили взять time out - на время расстаться и успокоиться. Но письма с упреками и обвинениями в непонимании отнимали время и силы. Тоска не проходила. Перед поездкой к Максиму в Ниццу С. Ковалевская свои сомнения выразила в письме к подруге, написав, что уезжает, "но на радость или на горе - не знаю сама, вернее на последнее:".

В конце 1890 года она выехала на юг Франции. Максим Максимович жил на своей вилле в Ницце. Эти дни были "ковалевским раем". Они наслаждались жизнью, душевным теплом, разумно избегая нерешенных вопросов. Свадьба была назначена на лето будущего года. Новый год встречали вместе в Генуе.

Новый 1891 год Ковалевская встретила в Генуе вместе с ним, по ее желанию, на "мраморном" кладбище. Она страдала настолько сильно, что желала смерти себе или любимому ей человеку. Поглощенная своей внутренней трагедией, Ковалевская совершенно не обращала внимания на окружающее, и путешествие ее из Генуи в Стокгольм было для нее во всех отношениях мучительным: она ежеминутно платилась за свою рассеянность и схватила дорогой сильную простуду.

Великая потеря для науки

Несмотря на начинавшуюся болезнь, Ковалевская тотчас по приезде в Стокгольм провела целый день за работой, а на другой день, едва держась на ногах, читала лекции, которые она вообще пропускала только в самом крайнем случае. Выносливость ее доходила до того, что вечером она отправилась на ужин в обсерваторию. И в первые дни своей смертельной болезни она владела собой настолько, что сообщала друзьям план своих новых работ.

О смерти говорила постоянно, была сторонницей индусской традиции - кремации тела, боялась быть похороненной заживо, полагала самым важным благодеянием, которое должна дать наука, - умирать скоро и легко. Но умирать не хотелось, она задумала новую научную работу, а для этого понадобилось бы никак не меньше пяти лет жизни. Кроме того, начала сочинять философскую повесть - "Когда не будет больше смерти".

Болезнь ее развивалась с удивительной быстротою, она впадала в беспамятство и даже не имела возможности думать о смерти, которой всегда так страшилась; только в последний день своей жизни она сказала: «Мне кажется, я не вынесу этой болезни, со мной должна произойти какая-то перемена». У нее обнаружилось сильное воспаление легких. Недостаток дыхания увеличивался наследственным, хотя и весьма легким, пороком сердца. Страдания свои она переносила кротко и терпеливо, выражала благодарность окружавшим ее друзьям и боялась их беспокоить.

Агония началась внезапно. За день до смерти она сказала Максиму, что начнет писать повесть “Когда не будет больше смерти”. Ее последние слова: "Слишком много счастья". Ковалевская скончалась для всех неожиданно, ночью 29 января 1891 года, на руках сиделки.

Счастье было недолгим. Преждевременная смерть оборвала жизнь Софьи Ковалевской.

То, что она не успела сделать и рассказать, навсегда останется для нас великой тайной.

С тех пор прошло более ста лет, но мы помним эту гениально одаренную русскую женщину и словно бы слышим посвященные Леффлером ей строки:

Душа из пламени и дум!

Пристал ли твой корабль воздушный

К стране, куда парил твой ум,

Призыву истины послушный?

В тот звездный мир так часто ты

На крыльях мысли улетала,

Когда, уйдя в свои мечты,

О мирозданье размышляла;

Когда, в вечерней тишине,

В глубь неба взор твой погружался

И в темно-синей вышине

Кольцом Сатурна любовался.

В тех сферах – числа, функции, ряды,

Иному следуя порядку,

Тебе, быть может, разрешат

Бессмертья вечную загадку

Ты преломленье световых

Лучей на призме наблюдала:

Какими там ты видишь их,

У родника их и начала?

Со светлой звездной высоты,

С участьем в просветленном взоре,

Ты смотришь в бездну темноты

На землю, на земное горе

Душа из пламени и дум!

В часы надежд и просветленья

Одну любовь считал твой ум

Надежным якорем спасенья.

Прощай! Тебя мы свято чтим,

Твой прах в могиле оставляя:

Пусть шведская земля над ним

Лежит легко, не подавляя

Прощай! Со славою твоей

Ты, навсегда расставшись с нами,

Жить будешь в памяти людей

С другими славными умами,

Покуда чудный звездный свет

С небес на землю будет литься

И в сонме блещущих планет

Кольцо Сатурна не затмится

«Ковалевская умерла! Какое горе! Не оценили ее у нас!» — писала в своих записках Надежда Васильевна Стасова.

С разных концов Европы, в частности из России, в день похорон прибыли телеграммы, письма и цветы. В речи на похоронах один из друзей Ковалевской сказал: «Софья Васильевна! Благодаря Вашим знаниям, Вашему таланту и Вашему характеру Вы всегда были и будете славой нашей родины. Недаром оплакивает Вас вся ученая и литературная Россия. Со всех концов обширной империи, из Гельсингфорса и Тифлиса, из Харькова и Саратова, присылают венки на Вашу могилуВам не суждено было работать в родной стране. Но, работая по необходимости вдали от родины, Вы остались верной и преданной союзницей юной России, России мирной, справедливой и свободной, той России, которой принадлежит будущее».

Внезапно песня замолчала

И голос замер без следа.

И без конца, и без начала

Осталась песня навсегда.

Как ненавистна показалась

В этот миг кругом вас тишина,

Как будто с болью оборвалась

В душе отзывная струна!

И как назойливо, докучно

Вас всё напев тот провожал;

Как слух ваш, воле непослушный

Его вам вечно повторял.

Внезапно песня замолчала

И голос замер без следа.

И без конца, и без начала

Осталась песня навсегда.

Сегодня, в целом оценивая жизнь нашей соотечественницы Софьи Ковалевской, мы говорим о ней, как о женщине, добившейся успеха. Она стала первой женщиной – математиком, членом – корреспондентом Петербургской АН, профессором Стокгольмского университета. Изучая ее творческий путь, я поняла, что отличает Софью Ковалевскую от других учёных: она большую часть жизни провела за границей, но всё время была предана Родине. Хоть она и считалась шведским учёным, в душе она всегда оставалась русской. Это даёт нам право считать Софью Васильевну не только великим математиком и литератором, но и настоящей патриоткой своей Родины! Можно смело утверждать, что Софья Васильевна своим примером заставила людей поверить в то, что и слабый пол способен на многое. Бытовавшее до того времени мнение, что наука подвластна только учёным «мужам», было опровергнуто разносторонним талантом и научными успехами Софьи Васильевны Ковалевской. Весь мир признал её способности и открытия в области науки и литературы и уже не мог утверждать, что женщина и наука – две несовместимые вещи. Научная и литературная деятельность Софьи Васильевны останется в мировой истории не только в качестве открытий науки и произведений искусства, но и в качестве большого шага на пути приобщения женщин к общественной и научной деятельности! В начале работы над рефератом я поставила перед собой следующую цель: доказать, что С. В. Ковалевская действительно открыла новую эпоху в науке – эпоху «женского учения», «женской просвещенности». Поставленную цель я рассчитывала достичь путём выполнения задач: собрать информацию о жизненном пути женщины-математика, тем самым расширить свои знания по теме, рассказать о научном и литературном творчестве Ковалевской, изучить восприятие выдающегося математика нашими современниками. Я считаю, что при работе над рефератом, я справилась со всеми поставленными задачами: изучила биографию С. Ковалевской, рассказала о ее жизненном пути, о научном и литературном творчестве. Что касается социологического опроса, проведённого в начале работы, то его результаты еще больше побудили меня к написанию реферата и представлению его для ученической аудитории. Я составила презентацию по теме работы и показала ее на заседании школьного научного общества, чем вызвала благодарные отклики у сверстников. Такой реферат я писала первый раз. До этого у меня был опыт подготовки только сообщений, докладов. Я довольна проделанной работой и считаю, что все поставленные задачи выполнены и цели достигнуты.