Алхимия: мифы и реальность

Едва ли не каждый раздел химии, так или иначе, «исторически» начинается с алхимии. И каждый такой раздел начинается, несомненно, с какого-то определённого человека, назовём его тоже – «алхимиком». Об алхимиках, как о таковых, то есть людях разной судьбы и разных стремлений, но, так или иначе, предшествующих химикам, написано много и, одновременно, мало.

Много – потому что «обобщённый образ» алхимика знают все: это - некий средневековый чудак, окруженный дымными ретортами, корпящий ночью около своего горна, бормочущий бестолковые «колдовские» заклинания, а днем делающий вид, что он – обычный купец или сапожник, монах, аптекарь. Мало – потому что об конкретных именах алхимиков никто практически и не знает, в лучшем случае называя Гебера и Гермеса, Парацельса и Ван – Гельмонта, вкупе с Калиостро и Сен-Жерменом.

Фактически нет свидетельств, чтобы кто-то из алхимиков и впрямь получил огромное состояние на производстве алхимического золота.

И, тем не менее, алхимия не умерла. Вернее сказать, не умер, и никогда не умрет «алхимический подход», т. е. тот специфический подход к объекту, который еще крайне мало исследован, когда лишь только ещё «прощупываются» его Входы и Выходы, Взаимосвязи между этими Входами и Выходами.

Этот подход характеризуется, в частности, применением особых «Методов исследования причины связей», иначе – методов Бэкона-Милля, применительно к которым химические объекты на редкость показательны.

Поэтому не нужно «хоронить» алхимию преждевременно. Наоборот, следует очень внимательно всмотреться в те верные и ошибочные выводы, которые когда-то она сделала. Всмотреться, понять и даже – научиться применять в не простой современной работе!

Алхимия — венец средневековой учености, исполненная желания получить философский камень, который сулил его обладателю несметное богатство и вечную жизнь. А теперь представьте себе какой-нибудь германский средневековый город, узенькие улицы, пестрые готические дома и среди них — какой-нибудь ветхий считающийся необитаемым. По его потрескавшимся стенам лепится мох, ползет сырость. Окна глухо заколочены. Это жилище алхимика. Ничто не говорит в нем о присутствии живущего. Но в гулкую от тишины ночь голубоватый дым, вылетая из трубы, докладывает о неусыпном бодрствовании старца, уже поседевшего в своих исканиях, но все еще неразлучного с надеждой. Благочестивый ремесленник со страхом бежит от жилища, где, по его мнению, духи основали свой приют, а потом, вытеснив духов, основало жилище неугасимое желание, непреоборимое любопытство, живущее только собою и разжигаемое собою же, возгорающееся даже от неудачи. Его напрасно преследует инквизиция, проникая во все тайные мышления человека: оно вырывается мимо и, облеченное страхом, еще с большим наслаждением предается своим занятиям. Так работали средневековые алхимики. Или, точнее, почти такими их видел Н. В. Гоголь с высоты XIX в.

При упоминании имени Н. В. Гоголя следует отметить научный интерес писателя к эпохе европейских средних веков, из которой (вместе с фольклором), по-видимому, и произросли неуемные праздничные и вместе с тем леденящие душу фантазии его художественных произведений: статьи из сборника «Арабески» — «О средних веках» и «О преподавании всеобщей истории». Интерес этот вполне серьезен, как, впрочем, серьезна и значительна сама средневековая эпоха вместе с алхимией и верными ее служителями.

Многие исследователи уверены, что алхимический эксперимент всегда неповторим. Искусство алхимии вполне сродни земледелию, потому что требует «выращивание» любого вещества до его наивысшей степени совершенства («зрелости»). Алхимики окутывали свои опыты покровом тайны. Из-за этого смысл многих алхимических процессов до сих пор невозможно расшифровать. Мы же провели некоторые эксперименты по «выращиванию» веществ – «химических водорослей» и «лечению металлов» и тайны из этого не делаем.

Но. двинемся в совсем уже давние времена.

Изумрудная скрижаль Гермеса

Во время одного из своих походов в Египет Александр Македонский, если верить легенде, обнаружил на могиле Гермеса Трисмегиста — трижды Величайшего — плиту с письменами. Это была «Изумрудная скрижаль». Вот ее пересказ.

Истинно и несомненно: все, что внизу, подобно тому, что вверху, и все, что вверху, подобно тому, что внизу, для свершения чуда превращения единого. Солнце — его отец. Луна — его мать. Ветер носил его в своем чреве. Земля — его кормилица. Ты отделишь Землю от огня с величайшей тщательностью. Единое поднимется с Земли к небу и снова опустится на Землю, заимствуя силу верхних и нижних вещей. Так ты обретешь славу мира, и мрак удалится от тебя. Это начало совершенства, слава мира, и мрак удалится от тебя. Это начало совершенства, слава мира, сосредоточие природы всех тел. Так был создан мир.

Каждое слово этого заклинания темно. И все-таки. Соединение неба (духовного) и Земли (вещественного)— таков путь к познанию, а значит, и к совершенству. Для алхимиков (а «Изумрудная скрижаль» — именно для них) искомое совершенство и будет тем желанным золотом, получить которое можно, лично воздействуя на земные вещи при уповании на высшие силы и при их поддержке.

«Великое деяние» (так алхимики называли свои занятия) восходит к высокому мастерству металлодельцев Ассирии, Вавилонии, Египта, Греции, которые уже умели получать ценные сплавы, например бронзу (сплав меди и олова). Алхимия — тайное «герметическое» искусство превращения металлов, названное так в честь ее мифического основателя Гермеса Трисмегиста. (Гермес — греческое наименование Тота, бога Луны, времени и всяческих премудростей у древних египтян. ) Египетской царице Клеопатре, по преданию, принадлежит алхимическое сочинение «Хризопея» («Златоделие»). В музее древностей в городе Лейдене хранится «Фиванский папирус» — рукопись, относящаяся к III в. н. э. В ней подробно описано изготовление сплавов, очень похожих на золото. Автор папируса понимал, что полученный им материал лишь видимость золота, его имитация. Но спустя несколько столетий в представлении новых поколений алхимиков осталось одно: превратить неблагородный металл в благородный — в «совершенное» золото или «почти совершенное» серебро— вполне можно. Древняя химия—это магическая (колдовская), но и ремесленная (практическая) деятельность. Старинные рецепты — надежное руководство для золотых дел мастеров, рудознатцев и металлодельцев, получавших металлы из россыпей и руд, сплавы и амальгамы, металлические покрытия, металл для оружия и рабочих инструментов.

Родина алхимии — Египет. Это слышно и в ее названии: «хеми» или «хума» — черная земля (древнее название Египта). Египетские маги и врачеватели в каком-то смысле предшественники алхимиков. Применение в лечебных целях настоев трав, химическое исцеление «больного металла» (алхимия), лекарственное (тоже химическое) лечение человека (иатрохимия— XVI—XVII вв. ) — так в истории выразила себя эта связь химии и медицины. Не поэтому ли одно из названий философского камня— медикамент?

Возможно также родство названия алхимии с древнегреческими словами «хюмос», «хюма», «химевскис», что в переводе означает сок, литье, смешивание. Между прочим, ким по-древнекитайски — золото. Приставка «ал» арабского происхождения. С XVI в. ее опускают. Уже только эти свидетельства говорят о многих толкованиях и применениях алхимического дела, нацеленного (во всяком случае, внешне) на практику. Однако в сочинениях алхимиков на первый план выдвигаются не практические задачи, а притязания на владение некоей тайной мира, на построение своей Вселенной.

Таким образом, алхимик не только имитатор – златодел, который превращает железо в золото,— он творит свой мир, в котором живут, работают и думают иначе. Так было в Александрии в III—VI вв. , средневековой Европе в XII—XVI вв. , арабском мире в VIII—XII вв. , на Востоке — в Индии, Китае, Японии.

От Багдада до Кордовы

Джабир, или Джаффар, известный в Европе как Гебер, - полулегендарный арабский алхимик. Он подытожил теоретические и практические знания, добытые древними химиками. Но и сами арабские химики многое умели: получали растительные масла, владели многими химическими операциями (перегонкой, фильтрованием, возгонкой, кристаллизацией), в результате которых были получены новые вещества. Они же изобрели ряд приборов (перегонный куб, химические печи, фильтры. ). Все это и вошло в современные химические лаборатории из таинственных лабораторий арабских алхимиков . Многие из этих достижений приписывают Геберу. Арабское прошлое химической науки запечатлено и в химических терминах: «альнушадир», «алкали», «алкоголь» - арабские названия нашатыря, щелочи, спирта.

Багдад на Ближнем Востоке и Кордова в Испании центры арабской учености, в том числе и алхимической. Здесь же усваивается, комментируется и толкуется на алхимический лад учение великого философа Древней Греции Аристотеля, вырабатываются теоретические основы алхимии, пришедшей в Западную Европу в конце XII- начале XIII в. Но только на Западе алхимия становится вполне самостоятельным делом с собственными целями и теорией .

Когда же мы получим результат?

Знаменитый богослов Альберт Великий , обращаясь к многострадальному алхимику, писал: «Если ты на свое несчастье вошел в общество вельмож, они будут спрашивать тебя: “Когда же мы получим результат?” Но если у тебя ничего не выйдет, все их бешенство падет на тебя. Когда же вдруг ты получишь то, что искал, быть тебе в плену до смерти».

Так жили средневековые алхимики, ценой больших бед, если не ценой жизни, терпеливо и самоотверженно ища чудодейственный камень, превращающий груду ржавого железа в слиток немеркнущего золота; универсальный растворитель, растворяющий все — и металл, и камень; дивное лекарство, дарующее здоровье, долголетие и даже. бессмертие.

Это был XIII в. , когда неутомимым исканиям алхимиков было уже около тысячи лет. А до результата так же далеко, как и в начале пути.

Были среди алхимиков и мошенники. Но были и верные искатели истинного знания. Таким был англичанин Роджер Бэкон (1214—1294). Четырнадцать лет провел он в застенках папской инквизиции, но не поступился ни одним из своих убеждений. И сейчас многие из них сделали бы честь человеку науки: доверяй только собственному наблюдению, прямому чувственному опыту (правда, основанному на опыте сверхчувственном — божественном). Ложные авторитеты доверия не заслуживают, проповедовал за четыреста лет до действительного начала экспериментальной науки гениальный средневековый монах.

Итак, тысяча лет гонений и жесточайших преследований (тюрьма, костер святой инквизиции, виселица). Но вместе с тем тысяча лет жизни этого странного занятия. В чем дело?

В документах вселенских соборов (высших органов католической церкви) нет и намека на запрет занятий алхимией. Придворный алхимик такая же необходимая при дворе фигура, как и придворный астролог — предсказатель человеческих судеб по расположению небесных светил. Даже коронованные особы были не прочь заняться изготовлением алхимического золота. Так, Рудольф II немецкий чеканил монеты из фальшивого золота алхимического происхождения.

Языческая по своему рождению алхимия вошла в христианскую Европу падчерицей, хотя и не такой уж нелюбимой. Алхимика терпели даже с удовольствием. И дело здесь не только в алчности королей и пап. Но, пожалуй, и в том, что сама христианская религия со своими демонами и ангелами, целой армией «узкоспециализированных» святых и бесов была в некотором смысле «языческой» при «конституционном» соблюдении веры в единого Бога.

Но обратимся к теории алхимиков. По Аристотелю (как его понимали в средние века), все на свете составлено из четырех первичных элементов (стихий), объединяемых в пары по противоположностям: огонь—вода, земля—воздух. Каждому из этих элементов соответствует определенное свойство. Свойства эти также представлены попарно: тепло—холод, сухость—влажность. Но аристотелевы элементы понимались как общие принципы, материальная природа которых просматривалась разве что в их названиях. В основании же всех вещей мира лежит однородная первичная материя. В переводе на язык алхимиков четыре начала Аристотеля представляют в виде трех алхимических начал, из которых состоят все вещества, в том числе и семь известных тогда металлов. Начала эти такие: сера (отец металлов), олицетворяющая горючесть и хрупкость; ртуть (мать металлов), олицетворяющая металличность и влажность. Позднее, в конце XIV в. , алхимики провозгласят третий элемент — соль, олицетворяющую твердость. Таким образом, металл— тело сложное и составлено по меньшей мере из ртути и серы, связанных между собой в разных отношениях. А раз так, то изменение этих отношений предполагает возможность превращения, или, как говорили алхимики, «трансмутации» одного металла в другой. Но для этого нужно усовершенствовать исходный принцип: материнское начало всех металлов — ртуть. Железо или свинец, например, не что иное, как больное золото или больное серебро. Их надо вылечить. Но для этого нужно лекарство - медикамент. Этот медикамент и есть философский камень. Одна его часть будто бы может превратить два биллиона частей неблагородного металла в золото совершенного здоровья. Это золото обладает, следовательно, и совершенным материнским началом, т. е. ртутью как основополагающим алхимическим принципом.

Не правда ли, принципы — начала алхимиков конкретней и вещественней Аристотелевых? Более того, азотную кислоту и царскую водку алхимик называет сильной водой и королевской водой. Аристотелева вода (вода-принцип) награждается эпитетами, обретает вид ни на что не похожей жидкости с особыми свойствами. Эту воду можно переливать, выпаривать, перегонять, воздействовать ею на металлы — растворять в ней их. Но вода как принцип продолжает просматриваться в алхимической ртути, например в ртути-принципе. Важно, что в алхимии принципы-начала уплотнились, овеществились.

Испанский алхимик XIV в. Арнольд из Виллановы считал, что всякое вещество состоит из элементов, на которые его можно разложить. Если лед с помощью теплоты расплывается в воду, то это значит, что он состоит из воды. Точно так же: если все металлы, расплавляясь, превращаются в ртуть, значит, ртуть есть первичный материал всех металлов.

Действительно, многовековой опыт алхимиков свидетельствовал: все металлы при нагревании плавятся и становятся похожими на жидкую подвижную блестящую ртуть. Значит, все они - из ртути. Железный гвоздь краснеет, если опустить его в водный раствор медного купороса. Это явление объясняли в алхимическом духе: железо трансмутируется в медь. Изменяются отношения двух начал в металлах. Изменяется и их цвет. (Мы теперь хорошо знаем, что медь, вытесненная железом из раствора медного купороса, оседает на поверхности гвоздя. )

Как же сами алхимики определяли свое занятие? Р. Бэкон считал алхимию непреложной наукой, работающей над телами с помощью теории и опыта и стремящейся путем естественного соединения превращать низшие из них в более высокие и более драгоценные видоизменения. Алхимия научает трансформировать всякий вид металлов в другой с помощью специального средства.

Философ и алхимик из Александрии Стефан (VI в. ) советовал освободить материю от ее качеств, извлечь из нее душу, отделить ее от тела, чтобы достичь совершенства. При этом душа — часть наиболее тонкая, а тело часть земная, отбрасывающая тень. Необходимо изгнать тень из материи, освободить ее, чтобы получить чистую природу. Но что значит «освободить»? — вопрошает далее Стефан. Не значит ли это отнять у материи ее природу? Иначе говоря, уничтожить форму тела? Разрушь тело обретешь духовную силу, выявишь сущность. Удали второстепенное - получишь сокровенное. Назовем вслед за алхимиками эту бесформенную сущность, лишенную каких-либо свойств, кроме идеального совершенства, эссенцией (латинское слово «эссенция» и переводится как сущность). (Вспомните: уксусная эссенция — концентрированная уксусная кислота, как бы чистая «суть» уксуса. ) Поиск эссенции— одно из характернейших устремлений алхимика, близких к представлениям средневекового христианина, который, стремясь спасти свою душу, изнуряет тело постом (длительным голоданием) ради здоровья духа. Вместе с тем эта особенность мышления алхимика близка к почти научному способу проникновения в природу вещей. В самом деле, разве современный химик, определяя, например, состав болотного газа, не вынужден его сжечь, полностью разрушить «тело» молекулы метана, чтобы по осколкам — углекислому газу и воде — судить о его составе, иначе говоря, о его «эссенциальности», как сказали бы алхимики?! На этом пути алхимия «трансмутируется» в научную химию. Однако, если бы в алхимии существовало лишь это направление, едва ли возникла бы химия как наука. На этом пути сущность предстала, бы лишенной всякой вещественности.

Но было в алхимии и противоположное направление. Вот как описывает металлы Р. Бэкон: золото— тело совершенное, серебро — почти совершенное, но ему недостает только немного веса, постоянства и цвета. Олово немного недопечено и недоварено. Свинец еще более нечист, ему недостает прочности, цвета, он недостаточно проварен. В меди слишком много землистых негорючих частиц и нечистого цвета.

Как следует из этого описания, каждый металл болен (а раз болен, то, значит, живой). Причем определена болезнь и, стало быть, указано, в каком направлении лечить — прибавить в весе, допечь, доварить, придать прочность, углубить окраску, проварить, прояснить цвет, отнять землистые негорючие частицы, выжечь нечистую серу. и тогда золото, уже содержащееся в каждом металле, явится в совершенном своем блеске. Или, что-то же самое, несовершенный тусклый металл может быть превращен в совершенное блестящее золото с помощью лабораторных приемов, но также и с помощью чуда. Таким образом, тело-вещество не отвергнуто. Его нужно лечить, а не разрушать. Оно живое, одушевленное. «Целое переходит в целое», — считают алхимики. Одно живое — в другое живое. Например, олово — еще «не преображенное» золото. Его можно чудодейственно преобразить с помощью конкретных лабораторных процедур. Разумеется, это ничего общего с наукой не имеет. Зато именно на этом пути (вещество и его свойства не отвергнуты, а приняты во внимание) накапливается богатый опытный материал— описания веществ, подробности их превращений.

В погоне за несуществующей полоской схождения земли и неба этих терпеливых искателей истины поджидали редкие, но знаменитые удачи. Порох монахов Р. Бэкона и Б. Шварца, сурьма Василия Валентина, фосфор X. Бранда , фарфор И. Беттгера, новые вещества— серная, соляная и азотная кислоты, царская водка, аммиак, поташ, щелочи, соединения ртути, серы, свинца, сурьмы, оксиды металлов, винный спирт, уксусная кислота, ацетон, эфир, берлинская лазурь, открытие взаимодействия кислоты и щелочи (реакция нейтрализации), конструирование стеклянных и металлических приборов, многие из которых и поныне оснащают химические лаборатории, — все это и составило экспериментальную основу научной химии. Но лишь соединение двух, казалось бы, противоположных направлений мысли алхимиков — отношение к веществу как живому и отношение к веществу как физическому объекту, на который можно воздействовать разрушающим образом,— преобразовало «герметическое искусство» в точную науку.

Но алхимики сообщали свои результаты на языке, доступном только посвященным. Особую тайну составляли рецепты получения философского камня. Вот один из них.

Чёрный дракон, который пожирает собственный хвост.

«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, возьми, сын мой, философской ртути и прокаливай ее, покуда не превратится в Зеленого Льва. Прокаливай далее — и Зеленый Лев обернется Львом Красным. Киммерийские тени покроют реторту темным покрывалом, а внутри нее ты увидишь Черного Дракона, который пожирает собственный хвост. »

Так писали средневековые алхимики. Вернее, так они описывали свое дело.

«Что это?» — спросим мы, не привыкшие к такой странной манере изъясняться. Бормотание колдуна и обманщика, рассчитывающего на простофиль, почтительно склоненных перед таинственной речью чудодея; а может быть, некое заклинание, вроде того, которое произносил знаменитый Хоттабыч; или, наконец, просто красивое сочетание слов, не имеющее смысла, зато ласкающее слух?

Если теперь заглянуть в старинные справочники и словари, то окажется, что и под Зеленым Львом, и под Красным Львом, и под Черным Драконом подразумевались вещества. А «переодевание» Льва из зеленой одежды в красную— химическая реакция . Если знать это, то причудливый рецепт английского алхимика Джорджа Рипли (XV в. ) — всего-навсего пересказ в образах химических превращений свинца, его оксидов и солей.

Неужели «всего-навсего»? Неужели только химической расшифровкой исчерпывается этот рецепт? Ведь все это затеяно для получения философского камня, или эликсира мудрецов, превращающего, например, железо в золото. Но железо уподоблено планете Марс, а Марс у древних греков — бог войны. Золото уподоблено Солнцу, а Солнце у древних египтян — верховное божество. Путь от железа к золоту — это путь от Марса к Солнцу, от несовершенного к совершенному.

Для алхимика истина лишь тогда истина, когда предстает она именно в таком иносказательном виде. Вещества уподоблены живым существам. Мир как бы удваивается: мир вещественный (свинец, его оксиды и соли) и мир звероподобный — символический (приключения Львов и Дракона). Причем мир уподоблений для средневекового человека куда реальнее вещей. Алхимик живет, действует, размышляет в мире воображаемых подобий . Так, практическое действие сближается со священнодействием, и от этого делается особенно значимым, почти священным. С одной — практической стороны, дело это делает рука, с другой – возвышенное деяние это творит десница. Рецепт алхимика — и действие, и священнодействие сразу. Дракон, проглатывающий свой хвост,— один из главных символов алхимиков. Это и библейский змей-искуситель, подбивший первого человека Адама вкусить от древа познания запретное яблоко, и змей Уроборос из религиозных учений первых веков нашего летосчисления - змей, воплотивший в себе идею слияния «бесконечной мировой мысли» и «бесконечной мировой материи». А змея и чаша с лекарством (ядом) — это принадлежности античного бога врачевания Эскулапа (Асклепия). Так философский камень, созданный для превращения металлов, оборачивается эликсиром вечного здоровья. Алхимический символ еще и поясняет то, что им обозначено, служит вдобавок к сказанному средством веского доказательства.

Когда же в живую ткань рецепта вторгаются вдруг киммерийские тени, туманящие реторту темным своим покрывалом, символ-иносказание тотчас же предстает символом-метафорой, которую тоже нелишне разъяснить: киммерийцы, по верованиям древних греков, народ из страны вечного мрака, расположенной на краю Океана, у входа в подземное царство. Так свидетельствует поэт греков Гомер в «Одиссее». Но это не просто метафора — за нею опять-таки химическая реальность. (Черный налет на стенке реторты— продукт разложения органических веществ при сильном нагревании. ) «Приключения» превращающихся металлов уподобляют эти металлы героям. Алхимические золото и серебро — это астрономические Солнце и Луна. Аналогия? Не только Да, в золоте и серебре есть «солнечность» и «лунность». Но золото не есть полностью Солнце, а серебро не есть полностью Луна.

Чтобы достичь такого равенства, нужно чудо. Но первое знание о Солнце (оно блестяще) есть знание и о золоте металле нержавеющем, благородном. Солнце не есть золото - это ясно. Но в ходе символических уподоблений, на которые так горазды были алхимики, происходит их сближение: в солнце-золоте, золоте-солнце, просто золоте. Настоящий, ничему не уподобленный металл — единственная в этом ряду реальность для химика Нового времени. Символические ряды рассыпаются. Научной химии в таком виде они уже не нужны. Двойственное видение мира преодолено не с помощью чуда, а с помощью иной несредневековой, неалхимической идеи: мир однороден и материален сплошь и целиком. Но без тысячелетней работы алхимиков прийти к этой мысли было невозможно. Именно «игра» в символы в конце концов уничтожила разрыв между солнцем-золотом и луной-серебром.

Алхимик - соперник Бога. Почему? Улучшить природу несовершенного, но Богом сотворенного металла — дело, исполненное сознания собственного всемогущества. Так, богобоязненный человек средневековья сближается с «богоравным» человеком Возрождения. Средневековый алхимик своим существованием как бы способствует этому сближению, «торопит» историю.

Когда же небесные и земные ряды, окончательно слившись, обернулись сплошной материальностью, для Бога в изучении природы и вовсе не осталось места. Естествознание, основанное на опыте и точном расчете, утверждается навсегда.

Алхимия – наука или лженаука?

Назвать алхимию лженаукой было бы несправедливо. Не претендуя на научность, она именовала себя искусством тайным, герметическим и, конечно, вечным, неизменным. В XIX в. такие замечательные химики, как Ю. Либих и Д. И. Менделеев, считали алхимию прямой предшественницей химии.

Есть еще один взгляд на алхимию. Его обосновал немецкий химик конца XIX — начала XX в. В. Оствальд: алхимия—та же химия; получить из несовершенного металла совершенное золото все равно что синтезировать белок или новый полимер, а философский камень — не что иное, как катализатор.

Конечно, думать так, как думал Оствальд,— значит подойти к алхимии с нынешними «химическими» мерками и обеднить это удивительное явление. Как будто алхимия только для того и существовала, чтобы стать научной химией!

Что же тогда оно такое? Вчитываясь в рецепт алхимика Рипли, мы убеждаемся в том, насколько этот рецепт разносторонний и многообразный по своим смыслам. Столь же многосмысленна и алхимия как вид деятельности. Она не наука, не искусство, не философия, но и то, и другое, и третье . Символ ф, обозначающий серу, светится, говоря образно, синеватым серным пламенем и дышит едким удушливым дымом горящей серы. Ведь треугольник, обращенный острием вверх,— это знак огня. А крест — свидетельство нечистоты серы, а значит, и ее горючести. Современный символ серы для того, не знает основных понятий химии, лишь значок – первая буква латинского слова sulfur (сера). (Конечно, в свете периодического закона Менделеева и его таблицы элементов за символом S стоит очень многое. )

Посвященный в тайны алхимического искусства был человеком разносторонним. Он, как и сама алхимия, сразу все: ставящий опыты теоретик и ремесленник, размышляющий по поводу устройства своих колб и печей, вдумывающийся в свойства и назначений своих веществ; философ и богослов; художник, рисующий символы-значки как картины, и поэт, ярко и возвышенно выражающий практические предписания; смиренный монах и всесильный маг. Он заново творит собственный мир веществ вопреки боголюбивому христианину средних веков и в этом смысле как бы равен Богу. Но творит он этот мир под видом уже существующих и дозволенных христианской церковью образцов. А из чего творит? Из материи, сотворенной все-таки Богом. Действительно, сколь многогранна алхимия! Лишь одной своей гранью она обращена к химии — той гранью, в которой она — химико-техническое (пусть магическое) искусство и «эссенциальная» наука, нацеленная на поиск сущности веществ и опирающаяся в этом поиске на собственную теорию.

Как же связаны вещество и мысль об этом веществе, живущие в алхимии нераздельно?

Здесь необходимо небольшое отступление. Рассказывают: как-то раз во дворике Парижского университета у «ангельского доктора» Фомы Аквинского и «универсального доктора» Альберта Великого вышел спор о том, есть ли у крота глаза. Вот уже несколько часов длится этот словесный турнир — и все безрезультатно. Каждый стоит на своем истово и непоколебимо. Но тут садовник, услышавший этот ученый спор, возьми и предложи свои услуги. «Хотите,— сказал он,— я вам сей же миг принесу настоящего живого крота? Вы посмотрите на крота, настоящего и живого. Сами посмотрите на живого и настоящего крота. На том и разрешится ваш спор». — «Ни в коем случае. Никогда! Мы ведь спорим в принципе: есть ли в принципе у принципиального крота принципиальные глаза».

Если наши спорщики настолько оторваны от земной действительности, что даже и глядеть-то на крота не желают, хотя именно о нем речь, а садовник — весь в земных (вернее, земляных) делах, то наш алхимик — посредине: он как бы примиряет две крайности средневекового воззрения на мир — абстрактное умозрение, погруженное в слово, и приземленное, нерассуждающее ремесло. Алхимик примиряет и примеряет на себя. Но как?

Алхимические сера и ртуть — иносказания бесплотных начал-стихий древних: земли — огня, воды— воздуха. Но сера и ртуть еще и вещества, которые можно нагревать, растирать, смешивать, перегонять, сплавлять, взвешивать — путь к преобразованию вещества собственными умными руками. Алхимику ничего не стоит сказать, например, так: «Возьми три унции ртути и смешай их с пятью унциями злости». Смешение несмешиваемого — вещи и принципа — важная особенность мышления алхимика, оперирующего с веществом и одновременно размышляющего над его природой. (В отличие от рассуждений схоласта, оторванных от практики, и опыта ремесленника, передаваемого под большим секретом мастером ученику, отцом сыну. )

В этом, пожалуй, и состоит главный урок, преподанный средневековой алхимией химии Нового времени (XVII—XVIII вв. ).

Химик — он ремесленник

Превращение неблагородных металлов в золото было главнейшей задачей алхимиков. Однако целое тысячелетие они пытались сделать это, прибегая к комбинациям одних и тех же приемов. Нагревание на печах и жаровнях, приготовление расплавов в тиглях, перегонка с использованием реторт, сложных перегонных аппаратов — алембиков, дибиков и трибиков— все это проделывали и сирийские маги, и придворные алхимики европейских королей.

Однако исподволь, постепенно, главным источником химических знаний становится практическая деятельность ремесленников — металлургов и литейщиков, стеклодувов и красильщиков, аптекарей и фармацевтов.

У химиков-практиков постепенно накапливался опыт. Секреты ремесла свято хранились в семьях и передавались от отца к сыновьям в виде рецептов, иногда устных, а все чаще письменных, но столь тщательно зашифрованных, что они мало чем внешне отличались от рецептов алхимиков. Мрачные тайны окружали мастеров. Например, человека, выдавшего секрет изготовления знаменитых венецианских зеркал, ожидала смерть на дне Венецианской лагуны.

Однако развитие ремесел было более надежным способом накопления богатств, чем туманные обещания алхимиков добиться превращения любого металла в золото. При этом и короли, покровители ремесленников, и сами ремесленники, объединявшиеся в цехи — союзы товарищей по ремеслу, стали понимать, что очень важно точно описать процесс, так, чтобы его можно было воспроизвести. С появлением в XV в. книгопечатания стали издаваться книги, в которых металлурги, стеклодувы, гончары, изготовители пороха делились своими секретами. Кстати, получение типографских сплавов свинца, олова и сурьмы, из которых отливали наборные буквы для первых печатных станков, было важным достижением. Книги ученых и мастеров-ремесленников стали быстро разносить новые знания по всему миру, меняя жизнь людей.

В XVI в. появилось много книг, содержащих важные химические знания: «Пиротехник» (1540) В. Бирингуччо, которая была написана не по-латыни, а на итальянском языке, что делало ее доступной многим; «Двенадцать книг о металлах» (1530— 1546) Г. Агриколы; «Собрание сведений об искусстве крашения» (1540) Дж. Россети; «Три книги о гончарном искусстве» (1548) Ч. Пикольпассо; «Гончарное искусство» (1557— 1580) Б. Палисси.

Литейное искусство достигло больших успехов. В 1529 г. В. Бирингуччо отлил во Франции огромную пушку весом 6 т и длиной 6,7 м. Не отставали, а иногда даже превосходили иностранных мастеров умельцы из России. В XVI в. в Туле, Кашире, на Урале были построены крупные заводы с домницами для производства чугуна. Искусно отлитые колокола и пушки из меди и бронзы поражают нас и сегодня. В 1554 г. в Москве отлили бронзовую пушку весом 20 т, а отлитая А. Чоховым в 1586 г. Царь-пушка весила 40 т и намного превосходила пушку Бирингуччо.

В России алхимия не получила развития. Петр I принимал все научные предложения, кроме алхимических, так как считал, что «изготовители золота» либо обманщики, либо невежды. Он предпочитал богатство государства строить на основе точного знания, в том числе и химического. Когда Петр путешествовал по Европе, то посетил и самого знаменитого химика тех времен Г. Бургаве (1668 1738). А знаменит он был, в частности, тем, что не верил в теории алхимиков и называл химию «наукой эмпирической», т. е. основанной на опыте.

Действительно, практическая деятельность в XV- XVII вв. была лучшим источником для накопления надежных опытных знаний. Появились и химические лаборатории у Андреаса Либавия, у химика-самоучки Р. Глаубера. Глаубер впервые сумел получить множество чистых химических веществ .

Химия и медицина

Алхимики искали философский камень не только для того, чтобы с его помощью превращать в золото неблагородные металлы. Они верили, что философский камень одновременно является панацеей — лекарством от всех болезней и дает бессмертие. Вера в панацею была даже более важной причиной поддержки алхимиков сильными мира сего: каждый король, император или халиф мечтали стать бессмертными. Однако параллельно шел процесс накопления знаний о реальных лечебных свойствах самых различных веществ — от минеральных солей до вытяжек из растений или препаратов, приготовленных из тканей животных. Накопителями этих знаний были многочисленные аптекари и фармацевты.

Как выглядела старинная аптека, можно увидеть сегодня лишь в музее. В Риге в Музее истории медицины им. П. Страдыня восстановлен подлинный вид средневековой аптеки: под потолком висит чучело крокодила; у стен стоят полки с глиняными или фаянсовыми сосудами, на них латинские надписи и фантастические рисунки — единороги, козлоногие люди, птицы со страшными человеческими головами; ступы, паровые и водяные бани, жаровни с тиглями и ретортами — основные орудия приготовления лекарств.

Однако практические знания фармацевтов оказались основательно сдобрены мистическими объяснениями действия лекарств, заимствованными из описаний алхимиков. Неудивительно поэтому, что среди веществ, которые должен был иметь аптекарь для продажи, врач французского короля в 1637 г. называл следующие: череп мертвого, но непогребенного человека; сало человека, змеи, свиньи, гуся, овцы, утки, зайца, козы; так как помет животных также имеет целебные свойства, небесполезно иметь в аптеке помет козы, собаки, павлина, голубя. Соответствующими были и рецепты лекарств. Вот, например, пластырь из человеческой крови: берут кровь молодого здорового человека, высушивают на солнце, растирают в порошок (полезен при застарелых язвах).

Самым ценным лекарством был териак. Это средство считалось столь же всеисцеляющим, сколь и опасным. «Если териак встречает в теле болезнь,—говорили аптекари,— он убивает ее. Если он не встречает болезни, он убивает человека». Териак составляли из 64 компонентов, таких, как мясо гадюки, мирра, ладан, касторовое масло и многое другое. Считалось, что териак приобретает силу через четыре года после приготовления и теряет ее через двенадцать лет.

Как объясняли лечебное действие таких лекарств? Ссылками на древнегреческого врача Галена и арабского ученого Ибн-Рушда. Принцип, которым они руководствовались: сходные части помогают по причине сходства. Вот и прописывали при воспалении легких легкие собаки, а при слабоумии — порошок из мозга обезьян. Целебное действие препаратов из гадюки объясняли тем, что гадюка обновляется два раза в год, меняя кожу, поэтому она должна была обновлять и человека. Но уже с начала XVI в. в борьбу за создание лекарств на основе точных химических знаний выступил врач и химик фон Гогенгейм, который называл себя Парацельсом, что по-латыни означало сверхблагородный или превосходящий Цельса — знаменитого римского врача.

Парацельс выступил против авторитетов античных авторов, публично сжег книги Галена и Гиппократа. Он попытался создать новое учение о химических элементах и химических процессах. В основу своей химии Парацельс положил новые представления об элементах. Стихии Аристотеля он заменил тремя началами: ртутью, серой и солью. Хотя эти начала не означали подлинные химические вещества, а, скорее, их «дух», учение Парацельса открыло путь для опытного изучения состава тел. Оно стало называться иатрохимией (от греческого слова «иатрос» — врач). Название свое оно получило оттого, что Парацельс большое значение придавал истолкованию химических процессов, происходящих в организмах. Он задумывался над движущими силами этих процессов и над теми средствами, которыми можно воздействовать на эти силы.

У Парацельса было много последователей. Иатрохимия, и особенно учение о природе жизненных процессов, содержала не меньше мистики, чем алхимия, но все же аптекарскую практику, фармацию она изменила. Многие аптекари начали использовать полученные в экспериментах знания для составления лекарств. И лекарства эти были надежнее и лучше, чем те фантастические смеси, о которых мы только что рассказывали.

Но новое всегда встречает сопротивление старого. В 1566 г. в Париже между иатрохимиками-аптекарями, взглядов, с другой, разгорелась воина— столетняя война между аптекарями и врачами. Она действительно длилась ровно сто лет и закончилась в 1666 г.

Началась война так. Аптекари Парижа стали продавать новое лекарство — «рвотное вино», содержащее сурьму (антимоний) — одно из почитаемых последователями Парацельса веществ. Медицинский факультет Парижского университета принял решение, запрещавшее использование сурьмы, объявив ее ядом. Это решение было основано, скорее, на легенде, чем подлинном факте, согласно которой один монах, обнаружив слабительное действие сернистой сурьмы, рекомендовал это средство своим собратьям. Однако, приняв новое средство в больших количествах, монахи умерли. Этим рассказом объяснили происхождение названия «антимоний» как производное от «антимонахиум» (средство против монахов). Данной сказкой и воспользовались парижские врачи, запрещая «рвотное вино».

Но в ответ иатрохимики издали множество сочинений, где доказывали, что сурьма не яд, а, наоборот, лучшее из лекарств. Врачи решили закончить спор, нанеся удар по самой сути научных взглядов иатрохимиков. Они стали доказывать, что аптеки и лекарства вообще не нужны: все болезни, якобы, можно вылечить кровопусканиями и всего пятью растительными лекарствами — цикорием, кассией, ревенем, александрийским листом и сиропом из листьев персикового дерева с лепестками белых роз. Этим врачи пытались подорвать самое важное положение иатрохимиков: утверждение о химической природе протекающих в организме процессов и возможности воздействовать на них веществами, в том числе и минеральными (неорганическими). Данная акция парижских врачей имела и экономическую окраску это была прямая попытка подорвать аптечную торговлю.

И аптекари не выдержали: они подали на Медицинский факультет Парижского университета в суд. Суд собрал шесть тысяч зрителей. Все самые знаменитые аптекари и вся профессура Медицинского факультета предстали перед судьями. Аптекари суд проиграли. Но неожиданно заболел король, и врачи тщетно старались ему помочь. Когда все средства были исчерпаны, придворный аптекарь дал потихоньку королю «рвотное вино». Король выпил его и выздоровел. После этого, в 1666 г. , Медицинскому факультету пришлось снять запрет с лекарств, содержащих сурьму .

Период иатрохимии — переходный период в развитии химии, в течение которого химики-практики (металлурги, стеклодувы, красильщики, аптекари и т. д. ) накапливали рациональные знания, иатрохимики - ученые (в основном что были врачи) закладывали основы эксперимента в химии и открыли, таким образом, путь к созданию химических теорий. Эксперимент понимался ими как построенное по обдуманному плану исследование- «вопрос к природе».

Такие эксперименты ставил, например, один из последователей Парацельса И. Ван Гельмонт (1579 - 1644). Изучая горение угля, он, например, обнаружил, что, кроме золы, образуется газ (он придумал даже и это слово «газ», так как до него все газообразное понималось как воздух или как пар). Он пытался выяснить, откуда образуются растительные ткани— из земли, воды или из воздуха. В своих экспериментах широко использовал весы, т. е. ввел в химический эксперимент физическую основу-определение массы. Так в химию стал проникать количественный метод, проложивший путь к химическому анализу и определению состава соединений.

Лондонское королевское общество содействия естествознанию.

В XVII в. в Лондоне существовало необычное учебное заведение. По завещанию финансового советника английской королевы Т. Грешема, его дом предоставили под квартиры семи профессорам различных специальностей. Условием было обязательное чтение этими профессорами общедоступных лекций по основам важнейших наук. В остальное время профессора могли заниматься любыми исследованиями.

На квартире одного из этих профессоров стали собираться ученые для обсуждения различных проблем. Образовался своеобразный кружок. Участники этого кружка называли его «Невидимым колледжем», подчеркивая неформальность своих собраний. 5 декабря 1660 г. члены этого кружка (их было около сорока человек) решили основать Научное общество. Общество получило поддержку короля и стало называться Лондонским королевским обществом содействия естествознанию. Так в дополнение к университетам возникла научная организация нового типа прообраз будущих национальных академий наук. В дальнейшем Лондонское королевское общество объединяло в своих рядах крупнейших ученых всего мира: его членами был И. Ньютон (1643-1727), У. Франклин (1706-1790), Х. Дэви (1778— 1829), Д. Дальтон (1766— 1844), М. Фарадей (1791 1867), Э. Резерфорд (1871 1937), а также в его состав был избран замечательный советский биолог Н. И. Вавилов (1887-1943).

Члены нового собрания с самого начала решили: пусть споры решает опыт, а не словесные рассуждения! В соответствии с этим был выбран девиз нового общества: «Nullius in verba!»—«Ничего на словах!».

Одним из самых деятельных членов Лондонского королевского общества был Р. Бойль . Бойля называют одним из творцов научной химии. Действительно, для этого есть много оснований. Он сформулировал идейные основы новой науки. В своей книге «Химик-скептик» он перечислил основные проблемы химии своего времени: является ли огонь «универсальным анализатором» всех тел? Являются ли продукты кальцинации (прокаливания) действительно элементами или началами? Может ли число веществ, которые принимаются в качестве элементов или начал, быть ограничено тремя, четырьмя или пятью? Действительно ли существуют элементы соль, сера, ртуть?

На вопросы эти, как считал Бойль, должны были дать ответы эксперименты. Важнейшие исходные опыты были поставлены Р. Бойлем и его помощником Р. Гуком (1638—1703) — известнейшим ученым -естествоиспытателем. В процессе работы они наметили ключевую проблему, решение которой открывало путь к созданию новой химии. Это была тайна горения и дыхания. Эту тайну Бойль и Гук решили раскрыть с помощью экспериментов.

Для этого они усовершенствовали воздушный насос и, выкачивая из стеклянного резервуара воздух, изучали, как горят различные вещества в пустоте, могут ли дышать в ней животные. Лондонское королевское общество поручило Р. Гуку составить перечень вопросов, касающихся этих экспериментов. Таких вопросов Гук придумал 88. Это была первая в мире программа экспериментальных исследований в области химии и биологии по проблеме горения и дыхания. Наиболее важные для химии вопросы касались отношения воздуха к различным телам и химическим веществам, с какими веществами воздух способен соединиться, а с какими— нет и почему, каково значение воздуха для дыхания, в чем его причина и сущность.

Бойль показал, что воздух обязателен для дыхания, что имеет место аналогия между дыханием и горением, что вещества после прокаливания меняют свой вес. Он взвешивал запаянные сосуды после обжига в них различных тел. Эти эксперименты были поняты и объяснены впоследствии М. В. Ломоносовым и А. Лавуазье. Бойль открыл «различные виды воздуха». Он ввел в употребление слово «анализ» (от греческого слова «аналюсис» — разложение). Его эксперименты наметили путь к созданию первых общехимических теорий, касающихся важнейшего процесса — горения. Однако превращение химии в науку завершилось усилиями многих последователей Р. Бойля, разгадавших тайну горения и дыхания.

Теория флогистона

Первый шаг к раскрытию тайны горения сделал английский врач и химик Д. Мэйоу (1645—1679). Продолжая опыты Р. Бойля, он обнаружил, что воздух не простое вещество, а сложная смесь. Он нашел, что в нем содержится какой-то «селитряно-воздушный дух», присоединение которого к различным телам и составляет сущность горения. Сейчас мы знаем, что Мэйоу стоял на пороге открытия кислорода, но его ранняя смерть помешала продолжению работ.

Мэйоу описал свои опыты в 1674 г. в пространной книге, посвященной множеству атмосферных явлений, начиная с причин образования туч и дождя и кончая объяснением природы воздуха. Но уже за семь лет до этого немецким химиком и врачом И. Бехером (1635—1682) была высказана совершенно новая гипотеза о природе горения. Ее суть сводилась к следующему: во всех телах содержится некое «начало горючести», огонь лишь вызывает его выделение из тела, в результате чего образуются окалины или зола.

Эту идею развил немецкий ученый Г. Шталь в стройную теорию, получившую название теории флогистона (флогистоном Шталь назвал «начало горючести»). По Шталю, горение можно было изобразить следующей схемой:

Горючее тело → Земля + Флогистон

Можно было представить и превращение «земель» в горючее тело:

Земля + Флогистон → Горючее тело

Теория Шталя объясняла множество известных химикам фактов, начиная с образования окалин при прокаливании металлов и кончая дыханием. Для доказательства правильности теории Шталь ставил, например, опыт но синтезу серы. (Сера по этой теории должна была быть сложным веществом. ) Для этого он нейтрализовал серную кислоту поташом и прокаливал образовавшийся сульфат. калия с углем, получая таким образом «серную печень», т. е. смесь сульфидов калия. Действуя на раствор «серной печени» кислотой, Шталь получал серу. Вывод он сделал такой: сера состоит из «кислой части» (серной кислоты) и «начала горючести» (флогистона), которое попадало в серу из угля.

Попытки выяснить, что же представляет собой флогистон, привели к странным находкам. Оказалось, что флогистон не только должен обладать весом, но он даже может иметь «отрицательный вес». Вместе с чем попытки выделения флогистона привели к открытию хлора, водорода, кислорода. Теория флогистона была первой химической теорией, объединившей и множество химических явлений, раньше казавшихся разнородными. Теория флогистона открыла путь для экспериментального объяснения множества химических явлений. Все это привело к накоплению фактов, которые получили объяснение только в конце XVIII в. в трудах творца «новой химии» А. Лавуазье.

Господство теории флогистона продолжалось почти сто лет. Желание химиков-флогистиков выделить флогистон или определить его количество привело к созданию качественного и количественного анализа. Но именно развитие различных методов анализа привело к накоплению фактов, вызвавших кризис теории флогистона и переход к химии Нового времени.

«Болонский фосфор»

В 1602 г. болонский сапожник и алхимик В. Касциароло нашел в горах около г. Болонья (Италия) очень тяжелый плотный камень серого цвета. Алхимик заподозрил в нем наличие золота. Чтобы выделить его, он прокалил камень вместе с углем и олифой. К удивлению Касциароло, охлажденный продукт реакции стал светиться в темноте красным светом. Алхимик дал найденному камню название «ляпис соларис» — солнечный камень. Известие о светящемся камне произвело сенсацию среди алхимиков. Камень стали называть «болонским самоцветом», «болонским фосфором».

Впоследствии выяснилось, что Касциароло нашел минерал барит, или сульфат бария, BaSO4. При взаимодействии BaSO4 с углем образуется сульфид бария BaS:

BaSO4 + 2C = BaS + 2CO2↑, который обладает способностью светиться после того, как его подержат на солнце. Фосфоресценция присуща не самому сульфиду бария, а его смеси с сульфидами других металлов.

В 1774 г. шведский химик Шееле и его друг Юхан-Готлиб Ган (1745—1818), шведский химик и минералог, установили, что в найденном алхимиком камне содержится новый химический элемент, который они назвали баритом, что в переводе с греческого означает «тяжелый». Однако шведские химики открыли не новый элемент, а его оксид ВаО. В XIX в. название барит осталось за минералом, а новый элемент получил имя барий. Впервые барий в виде металла удалось получить только в 1808 г. английскому химику Дэви путем электролиза увлажненного гидроксида бария Ва(ОН)2.

Барий химически очень активен. Он легко самовоспламеняется на воздухе, окрашивая пламя в зеленый цвет, энергично взаимодействует с водой. Поэтому приходится его хранить под слоем безводного керосина.

Продукт оазиса Амона

Арабские алхимики получали из оазиса Амона, расположенного в пустыне Сахара, бесцветное кристаллическое вещество, которое они называли «нушадир». При растирании «нушадира» с гашеной известью и нагревании смеси выделялся газ с резким запахом, хорошо растворимый в воде. Алхимики заметили, что водный раствор этого газа, находясь рядом с соляной кислотой, начинал «дымить» и с течением времени все стеклянные сосуды рядом с ними покрывались белым налетом. Алхимики отметили и ещё кое-что: когда раствор неизвестного газа добавляли к водному раствору медного купороса, то голубая окраска последнего становилась интенсивно-синей. Как объяснить эти явления?

«Нушадир» - это нашатырь (хлорид аммония NH4Cl), продукт естественного разложения мочи и испражнений верблюдов, караваны которых столетиями проходили через оазис. При взаимодействии NH4Cl с гашёной известью – гидроксидом кальция Ca(OH)2 выделялся аммиак NH3:

2NH4Cl + Ca(OH)2 = 2NH3(+ CaCl2 + 2H2O

Аммиак взаимодействует с газообразным хлороводородом, образуя в воздухе «дым», состоящий из мельчайших кристаллов NH4Cl. При добавлении аммиака к водному раствору медного купороса (содержащего сульфат меди CuSO4) образуется комплексная соль – сульфат тетрааммин меди II [Cu(NH3)4]SO4:

CuSO4 + 4NH3 = [Cu(NH3)4]SO4

Цианоферратные кустарники Ломоносова

Русский физикохимик Михаил Васильевич Ломоносов в 1750 году занялся разработкой способа получения синей краски, известной в то время как «берлинская лазурь». Химическая формула этого соединения, уточненная уже в наши дни, - KFe[Fe(CN)6), гексацианоферрат (III) железа (II) – калия. Попутно Ломоносов изучал взаимодействие желтой и красной кровяных солей, гексацианоферрата (II) и гексацианоферрата (III) с различными солями других металлов.

Изумительные «растения», похожие на нитевидные «водоросли» или ветки «подводного кустарника», вырастают в сосудах при взаимодействии в водном растворе гексацианоферратов калия с хлоридом или сульфатом марганца (II), цинка (II), никеля (II), кобальта (II), хрома (III). Для этого в раствор 30-50 г желтой кровяной соли - гексацианоферрата (II) калия K4[Fe(CN)6] 1 л воды добавляют два-три кристаллика этих солей.

Появление водных «растений» связано с реакциями, в которых выпадают в осадок малорастворимые комплексные соли типа K2Zn[Fe(CN)6] или KCr[Fe(CN)6]. Эти соединения покрывают внесенные кристаллики полупроницаемой пленкой. Через пленку просачивается вода из раствора. Давление под пленкой возрастает, в некоторых местах она прорывается, и там начинают расти длинные изогнутые «трубочки» - «ветки» диковинных растений. Рост будет продолжаться до тех пор, пока не израсходуется весь кристалл внесенной соли.

Синий «кустарник» вырастает, когда в раствор 100-150 г сульфата меди (II) CuSO4 в 1 л воды добавить кристаллики красной кровяной соли - гексацианоферрата (III) калия K3[Fe(CN)6]. Его появление вызвано реакцией образования малорастворимого гексацианоферрата (III) меди (II) – калия KCu[Fe(CN)6]:

K3[Fe(CN)6] + CuSO4 = KCu[Fe(CN)6] ( + K2SO4

Зеленые тонкие «водоросли» с синеватым оттенком появляются, если в водный раствор хлорида никеля (II) NiCl2 (30-50 г в 1 л воды) опустить кристаллик гексацианоферрата (III) калия K3[Fe(CN)6]. Они образуются по реакции

K3[Fe(CN)6] + NiCl2 = KNi [Fe(CN)6] ( + 2KCl

Химический осенний сад с желтой «травой» и золотистыми «листьями» вырастает, если в водный раствор, содержащий 30-50 г хромата калия K2CrO4 в 1 л воды, добавить кристаллик дигидрата хлорида бария ВаCl2·2Н2О. В желтом растворе будет протекать осаждение хромата бария ВаCrO4:

K2CrO4 + ВаCl2 = ВаCrO4( + 2KCl

Тонкие нити желтого цвета, похожие на траву, появятся и в водном растворе нитрата свинца (II) Pb(NO3)2, содержащем 100-150 г соли в 1 л воды, если в него опустить несколько кристалликов хромата калия. В этом случае «трава» - это малорастворимый хромат свинца PbCrO4:

K2CrO4 + Pb(NO3)2 = PbCrO4( + 2KNO3

«Замшелые камни»

На дно широкого стеклянного сосуда с достаточно толстыми стенками опускают речную гальку. Затем наливают на половину объёма сосуда концентрированный раствор сульфата меди (II) CuSO4. После этого в раствор добавляют смесь цинковой пыли и гранулированного цинка до исчезновения голубой окраски раствора.

Частицы цинка покрываются лохматым налетом кирпично-красного цвета, похожим на мох, и оседают на камнях. Это говорит о выделении кристаллов меди в результате окислительно-восстановительной реакции:

CuSO4 + Zn → ZnSO4 + Cu(

Цинк можно заменить алюминием Al, но в этом случае для предотвращения гидролиза сульфата алюминия Al2(SO4)3, образующегося в реакции:

3CuSO4 + 2Al → Al2(SO4)3 + 3Cu(, к раствору сульфата меди (II) CuSO4 заранее добавляют 5-10 мл разбавленной серной кислоты, которая с медью не взаимодействует.

То, что арабский алхимик Джабир аль-Хайян на рубеже I и II тысячелетий называл «превращением железа в медь», на самом деле было процессом, очень похожим на рассмотренные опыты. В растворе медного купороса железные клинки покрывались слоем меди, выделившейся по реакции:

CuSO4 + Fe → FeSO4 + Cu

Полная иллюзия превращения одного металла в другой! Жаль только, что алюминий во времена алхимиков еще не был известен.

«Трансмутация» металла

Многовековой опыт алхимиков свидетельствовал: все металлы при нагревании плавятся и становятся похожими на жидкую подвижную блестящую ртуть. Значит, все они - из ртути. Железный гвоздь краснеет, если опустить его в водный раствор медного купороса. Это явление объясняли в алхимическом духе: железо трансмутируется в медь. Изменяются отношения двух начал в металлах. Изменяется и их цвет. (Мы теперь хорошо знаем, что медь, вытесненная железом из раствора медного купороса, оседает на поверхности гвоздя. )

CuSO4 + Fe → FeSO4 + Cu

Деревья Сатурна и Юпитера

«Сатурново дерево» называют иногда «деревом Парацельса» – врача-алхимика, основателя фармацевтической химии. Готовя одно из своих лекарств растворением в уксусной кислоте металлического свинца, он задумал добавить ещё и ртуть, и потому внёс в сосуд кусочки цинка. В те времена многие химические элементы и даже очень распространенные металлы ещё не были по-настоящему идентифицированы и считалось, что цинк содержит много ртути, от этого он такой легкоплавкий.

Не имея времени продолжить опыт, Парацельс оставил сосуд на несколько дней, и как же сильно он был поражен, когда увидел на кусочках цинка блестящие веточки неизвестной природы! Он подумал, что ртуть, затвердев, вышла из цинка. Позже красивое «дерево» получило название «сатурнова» по алхимическому названию свинца.

Чтобы вырастить «сатурново дерево», или «дерево Парацельса», наливают в высокий стакан или стеклянный цилиндр водный раствор 25-30 г ацетата свинца Pb(CН3СОО)2 в 100 мл воды и погружают в него очищенную тонкой наждачной бумагой пластину или стержень из цинка (или гранулы). С течением времени на цинковой поверхности вырастают ветвистые и блестящие, сросшиеся между собой кристаллы свинца.

Их появление вызвано реакцией восстановления свинца из его соли более активным в химическом отношении металлом цинком:

Pb(CН3СОО)2 + Zn → Zn(CН3СОО)2 + Pb(

Парацельсу приписывают также получение кристаллов олова на гранулах цинка – «дерева Юпитера». Чтобы вырастить такое «дерево», в высокий стеклянный сосуд наливают водный раствор 30-40 г хлорида олова (II) SnCl2 в 100 мл воды и погружают цинковую пластинку. Очень быстро на ней вырастает дерево из черных кристалликов олова.

Черное и красное

Византийский император Константин VII (905 – 959 гг. н. э. ) любил собирать при дворе философов и алхимиков, слушать их и задавать им вопросы. Однажды некий арабский алхимик принёс три черные металлические пластинки и три сосуда с бесцветными жидкостями. Затем он показал императору четыре опыта с ними. Вначале он сильно нагрел на жаровне одну пластину, и она после охлаждения стала розово-красной. Вторую пластину он опустил в сосуд с жидкостью, и эта жидкость стала голубой. Третью черную пластинку алхимик погрузил в сосуд с второй жидкостью; жидкость приобрела интенсивно-синий цвет, а пластинка стала розово-красной. Эта же пластинка в сосуде с третьей жидкостью покрылась пузырьками газа. Алхимик попросил привести бродячую собаку и, вынув третью пластинку с пузырьками из сосуда, дал лизнуть её собаке, которая тут же упала замертво. «Знает ли император, из какого металла сделаны эти три пластинки?» - спросил алхимик, но Константин в ответ только покачал головой. Что же это за металл?

Загадочный металл – это медь, пластинки из которой были черными, так как их поверхность была покрыта оксидом меди (II) CuO. При прокаливании CuO превращается в оксид меди (I) Cu2O (красного цвета):

4CuO = 2Cu2O + О2 (

В растворе кислоты CuO превращается в сульфат меди (II) CuSO4 (голубого цвета), а в растворе аммиака – в тёмно-синий комплекс гидроксид тетраамминмеди [Cu(NH3)4](OH)2. Ядовитый раствор содержал цианид калия KCN, который превращал металлическую медь в дицианокупрат (I) калия K[Cu(CN)2]. Одновременно выделялся водород:

2Cu + 4KCN + Н2О = 2K[Cu(CN)2] + 2КОН + Н2

«Дух их соли»

В сочинениях монаха-алхимика Василия Валентина (XV в. ), которого многие историки химии считают мифической фигурой, было рекомендовано получать «дух из солей» - «спиритус салис» - прокаливанием смеси каменной соли и железного купороса. При этом отгонялась жидкость, которая поражала воображение алхимиков: она дымила на воздухе, вызывала кашель, разъедала ткань, бумагу металл Судя по этому описанию, можно сделать вывод, что каменная соль – это хлорид натрия NaCl, а железный купорос – кристаллогидрат сульфата железа FeSO4·7H2O. Прокаливанием смеси этих веществ алхимики получали хлороводородную кислоту HCl:

2NaCl + 2(FeSO4·7H2O) = 2HCl↑ + Fe2O3 + Na2SO4 + SO2↑ + 13H2O

Химический аквариум

Если в высокую стеклянную банку налить 1 л жидкого стекла – полисиликата натрия с условной формулой Na2SiO3 и добавить 0,5-0,7 л воды, перемешать, а потом одновременно из двух стаканов налить в эту банку водные растворы сульфата хрома (III) Cr2(SO4)3 и хлорида железа (III) FeCl3 , то в банке вырастут силикатные «водоросли» желто-зеленого цвета, которые, причудливо переплетаясь, опускаются сверху вниз.

Рост «водорослей» - результат кристаллизации силикатов железа, меди и хрома, образующихся в результате обменных реакций, уравнения которых условно можно записать следующим образом:

Cr2(SO4)3 + 3Na2SiO3 = Cr2(SiO3)3(+ 3 Na2SO4

2FeCl3 + 3Na2SiO3 = Fe2(SiO3)3(+ 6NaCl

Добавив в ту же банку по каплям раствор сульфата меди (II) CuSO4, мы заселим аквариум причудливыми «морскими звёздами» и круглыми колючими «морскими ежами» синего цвета:

CuSO4 + Na2SiO3 = CuSiO3 + Na2SO4

Практически на сегодняшний день отсутствует удовлетворительная дефиниция понятия "алхимия". Среди исследователей есть мнение, что алхимия - это феномен, о котором все выводы делаются очень осторожно. Юнг К. Г. , автор одного из самых оригинальных и обширных толкований алхимии, не скрывал, что любое её объяснение обусловлено своим временем. Головин Е, полагает, что "всякое суждение об алхимии носит неизбежный гадательный характер".

Возможно поэтому и трактаты адептов и труды исследователей, во-первых, не изобилуют определениями этой древней мудрости. Во-вторых, опубликованные дефиниции не отличаются тотальным сходством, а скорее представляют собой бесконечную череду интерпретаций обсуждаемого феномена. Мирча Элиаде писал: "Существует только одна возможность понять какой-то культурный феномен, выходящий за рамки нынешней идеологической концепции, - это определить его "исходную точку" и уже исходя из нее, изучать все ценности, оттуда вытекающие и потому лишь из перспективы алхимика мы можем лучше понять его мир и оценить оригинальность этого мира". Для разных авторов существовали свои доминантные акценты в ее определении. Одни (Авиценна) видят в ней лженауку, неспособную выполнить те притязания, которые она на себя берет. Другие (М. Бертло, Эдмуд фон Липпман, Юлиус Русски, Дж. Р. Партингтон, В. Гундель, А. Дж. Хопкинс, Ф. Шервуд Тейлор, Дж. Рид, Н. Морозов, Фигуровский) определяют алхимию прежде всего как предхимию. Для третьих (Р. Бэкон, А. Пуассон) очень важной является ее способность превращать несовершенные металлы в золото. Четвертые (Ф. Шварц) считают алхимию одновременно и наукой, и искусством трансмутации души. Для меня же изучение разных периодов алхимии позволило окунуться в волшебный мир химических превращений, провести необычайно красивые опыты, за результатами которых увлеченно следили не только мои одноклассники. С древних времени до наших дней люди стремятся отыскать ключи к замкам, за которыми природа хранит свои тайны. Мы тоже попытались проникнуть в этот мир, вооружившись современными знаниями. Вокруг нас очень много интересного: кажется, что вещества живут своей, особой таинственной жизнью. Для того, чтобы это интересное увидеть и суметь объяснить, нужен не только зоркий глаз, но также химический кругозор и эрудиция. Эти качества требуют постоянного развития, иначе все наши знания, полученные упорным трудом, устареют раньше, чем мы успеем их применить на практике.