Рождественские стихи И. А. Бродского

Наша статья посвящена анализу рождественских стихов Иосифа Бродского. Стихотворения, объединенные рождественской темой, способны создать самостоятельный цикл. Но в нашем случае они разделены годами. Так первое стихотворение Бродского о рождестве датируется 61 годом, а последнее 95 годом. Несмотря на устойчивый мотивный и образный ряд стихотворений, объединенных темой рождества, можно предположить, что стихотворения разных лет будут по-разному осмыслять вечные евангельские мотив.

Наша работа состоит из трех частей. В первой части очень коротко мы рассматриваем биографию поэта, так как понимание того, что происходило с поэтом в разные годы, позволит нам лучше понять интонацию разных стихов разных лет.

Во второй части мы рассматриваем Евангельский сюжет Рождества Христова, что позволит нам учитывать все контексты, в которые погружены стихи Бродского. Обе эти части носят реферативный, вспомогательный характер.

Третья часть это собственно попытка установить внутренние связи между стихотворениями, объединенными одной темой, но написанными в разное время. Мотивный анализ стихотворных текстов позволил нам выделить основные образы, свойственные рождественским стихам Бродского.

Иосиф Александрович Бродский (1940—1996) — русский поэт, эссеист, драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе.

Биография И. А. Бродского

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 г. в Ленинграде, в еврейской семье. Отец был военным фотографом. Окончил школу-семилетку, работал на заводе, в морге, в котельной, участвовал в геологических экспедициях. Первая публикация стихов Бродского в советской печати — стихотворение «Баллада о маленьком буксире» (журнал «Костёр», 1962, № 11). К тому же времени относятся переводы Бродского из Битлз. С конца 1950-х стихотворения и поэмы Бродского широко распространяются в самиздате. Анна Ахматова, с которой он познакомился в 1962, считала его крупнейшим из поэтов молодого поколения.

В 1964 был обвинён в тунеядстве советскими властями. Суд, заседания которого были записаны Ф. Вигдоровой и составили содержание вышедшей в самиздате «Белой книги», приговорил его к пяти годам высылки в деревню Норенскую Архангельской области, но наказание было отменено после отбытия полутора лет под давлением мировой общественности (в частности, после обращения к советскому правительству Жана Поля Сартра и ряда других зарубежных писателей).

Бродский был выслан из СССР в июне 1972 г. в Вену. Там, в Австрии, он был представлен У. Одену, по приглашению которого впервые участвовал в Международном фестивале поэзии (Poetry International) в Лондоне в июле 1972 г. В тот приезд знакомится и с Исайей Берлиным.

Через месяц после этого начинает работать в должности приглашенного профессора на кафедре славистики Мичиганского университета в г. Анн-Арбор: преподает историю русской литературы, русской поэзии XX-го века, теорию стиха. В 1981 г. перезжает в Нью-Йорк. Продолжая писать на английском языке, получил широкое признание в научных и литературных кругах США и Великобритании, удостоен Ордена Почетного легиона во Франции. Занимался литературными переводaми (в частности, перевел на русский язык пьесу Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»).

В 1986 г. написанная по-английски книга Бродского «Less than one» («Меньше единицы») признается лучшей литературно-критической книгой года в США. В 1987 Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, которая была присуждена ему за «всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии». Являлся также лауреатом стипендии Макартура, Национальной книжной премии. Был назван Библиотекой Конгресса поэтом-лауреатом США.

Несмотря на его прижизненные публикации в СССР, многочисленные приглашения и даже присвоение звание Почетного гражданина Санкт-Петербурга, Бродский так и не приехал ни в Советский Союз, ни в Россию.

Умер во сне от инфарктa 28 января 1996 г. в Нью-Йорке. Похоронен в Венеции.

В ноябре 2005 г. во дворе филологического факультета Санкт-Петербургского университета по проекту К. Симуна установлен первый в России памятник И. А. Бродскому.

2. Евангельский сюжет Рождества Христова в творчестве И. А. Бродского

Не любя в принципе никаких привычек и не окружая свою жизнь никакими ритуалами, Иосиф Александрович Бродский неукоснительно соблюдал одно правило: старался на каждое Рождество писать по стихотворению.

Такое пристальное внимание к этому сюжету Бродский объяснил в одном из интервью следующим образом: «Прежде всего, это праздник хронологический, связанный с определенной реальностью, с движением времени. В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный <> С тех пор как я принялся писать стихи всерьез — более или менее всерьез, — я к каждому Рождеству пытался написать стихотворение — как поздравление с днем рождения. Несколько раз я эту возможность пропустил — упустил: то или иное вставало поперек дороги <.> Первые рождественские стихи я написал, по-моему, в Комарове. Я жил на даче, не помню на чьей, кажется, академика Берга. И там из польского журнальчика — по-моему, «Пшекруя» — вырезал себе картинку. Это было «Поклонение волхвов», не помню автора. Я приклеил ее над печкой и смотрел довольно часто по вечерам. Сгорела, между прочим, потом картинка эта, и печка сгорела, и сама дача. Но тогда я смотрел-смотрел и решил написать стихотворение с этим самым сюжетом».

С темой Рождества у Бродского связано двадцать одно стихотворение. Первое - датируется шестьдесят вторым годом — «Рождественский романс», с посвящением Рейну, последнее стихотворение – 1995 годом («Бегство в Египет II»). Таким образом, эти стихотворения пронизывают все творчество Бродского и являются знаковыми.

К рождественским стихотворениям относятся: «Рождественский романс», «Новый год на Канатчиковой даче», «Рождество 1963, «На отъезд гостя», «1 Января 1965 года», «Речь о пролитом молоке», «Anno Domini», «И тебя в Вифлеемской вечерней толпе», «24 декабря 1971 года», «Лагуна», «Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве», «Замерзший кисельный берег», «Рождественская звезда», «Бегство в Египет» , «Представь, чиркнув спичкой, тот вечер в пещере», «Неважно, что было вокруг, и не важно» , «PRESEPIO» («Ясли»), «Колыбельная», «25. XII. 1993», «В воздухе сильный мороз и хвоя», «Бегство в Египет II».

Восприятие Евангелического мотива Рождества в «Рождественских» стихах Бродского

Рождественские стихи 60-х годов

«Рождественский романс» 28 декабря 1961, посвященный Евгению Рейну, открывает тему рождества в творчестве И. Бродского. Это стихотворение, состоящее из 6 восьмистиший, три из которых начинаются строчкой: «Плывет в тоске необъяснимой», странным образом, на первый взгляд, не вписывается в тональность «тихой радости» ощущения Рождества.

Из стихотворений 60-х годов это самое большое стихотворение, построенное на рождественских мотивах, и, мы можем предположить, что оно, во-первых, не воспроизводя евангелический сюжет Рождества, во-вторых, являясь медитативно тоскливым, тем не менее, оказывается вписанным в контекст рождественских стихов 60-х годов.

Композиционно это стихотворение можно разделить на 3 части: первая часть объединяется единоначалием: «Плывет в тоске необъяснимой». И в нее входит первые три строфы. Вторая часть объединяет четвертую, пятую строфу, которые уходят от единоначалия первых строф, но сохраняет место и образ действия: «Плывет во мгле замоскворецкой» и «Плывет в глазах холодный вечер». Последняя строфа составляет третью часть стихотворения и начинается словами: «твой Новый год»

Концентрация тоски в «Рождественском романсе» странным образом не противоречит концентрации радости рождения Христа в христианской культуре. Медленное вчитывание в первые строфы «романса» позволяет выявить определенного рода закономерности, свидетельствующие о неслучайности поэтической медитации поэта. В первой строфе встречается образ «ночного кораблика» и «ночного фонарика», которые инверсированы по отношению друг к другу:

Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада, ночной фонарик нелюдимый, на розу желтую похожий, над головой своих любимых, у ног прохожих.

Негасимость фонарика и нелюдимость кораблика - оксюмаронные сочетания, которые, однако, выдерживают поэтическую логику текста. Ночной кораблик ассоциативно связывается в нашем сознании с верблюдами волхвов («верблюд—корабль пустыни»), а ночной фонарик, конечно же, с Вифлеемской звездой. Однако эти ассоциации опосредованы топонимикой строфы, в которой «кораблик» помещен в Александровский сад, а «ночной фонарик», многократно отражаясь, оказывается «над головой своих любимых», «у ног прохожих».

Во второй и третьей строфе появляется множество фигур, которые никак не ассоциируются с персонами Евангелического сюжета, но при этом вписываются в круг повседневности, началом и концом которого, является Рождество: «певец печальный», «лавка керосинная», «печальный дворник», «улица невзрачная», «любовник старый и красивый», «полночный поезд новобрачный», «в несчастие», «выговор еврейский», «красотка записная». Ключевой строкой четвертой строфы можно считать строчку: «Под Новый год, под воскресение». Хоровод (печальный, унылый, разношерстный, растянутый между любовью и невесельем) образуется именно под Новый год, когда по приданию наступает самое «темное» время года. Так, с точки зрения ранних христиан, перед рождеством в мироздании образуется некий проход для нечистой силы в этот мир (отсюда колядки, появление нечистой силы, вспомним «Вечера на хуторе близ Диканьки Н. В Гоголя»). С точки зрения современной психологии конец года считается самым тяжелым временем года, так как человек переоценивает себя и свою жизнь относительно законченного периода жизни. В пятой строфе появляется ощущение конечности тоски и некая надежда на «свет в конце тоннеля», что прочитывается, в строках «и льется мед огней вечерних, и пахнет сладкою халвою, ночной пирог несет сочельник над головою». Эти строки присоединены союзом И к образу выкристаллизовавшегося поэтического «Я», в глазах которого «плывет вечер», «дрожат снежинки», «морозный ветер обтянет красные ладони».

Возникновение собственно Рождественской радостной темы с появлением лирического «Я» не случайно, так как откровение Рождества может быть дано только через личное прикосновение к этому празднику.

И, наконец, последняя строфа оставляет читателя в состоянии неопределенности между тоской и жизнью (читай смертью и жизнью), на что указывает множественное сослагательное наклонению последних строк: и льется мед огней вечерних, и пахнет сладкою халвою, ночной пирог несет сочельник над головою.

К тому же обращение твой «Новый год» ассоциируется с несколькими адресатами: это может быть Евгений Рейн, которому посвящено стихотворение, а может быть младенец Иисус, который дает нам надежду на новую жизнь.

В 1964 году в январе Иосиф Бродский создает два стихотворения с почти одинаковыми названиями, что дает нам повод рассматривать эти стихотворения в некоей параллели друг с другом. Быть может, эти параллели и пересекутся вопреки Евклидовой геометрии.

Эти два стихотворения более тщательно «воспроизводят» евангелический сюжет.

РОЖДЕСТВО 1963 ГОДА РОЖДЕСТВО 1963

Волхвы пришли. Младенец крепко спал,

Спаситель родился Звезда светила ярко с небосвода.

в лютую стужу. Холодный ветер снег в сугроб сгребал.

В пустыне пылали пастушьи костры. Шуршал песок. Костер трещал у входа.

Буран бушевал и выматывал душу Дым шел свечой. Огонь вился крючком.

из бедных царей, доставлявших дары. И тени становились то короче,

Верблюды вздымали лохматые ноги то вдруг длинней. Никто не знал кругом,

Выл ветер. что жизни счет начнется с этой ночи.

Звезда, пламенея в ночи, Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

смотрела, как трех караванов дороги Крутые своды ясли окружали.

сходились в пещеру Христа, как лучи, Кружился снег. Клубился белый пар.

1963—1964 Лежал младенец, и дары лежали.

январь 1964

При всей скрупулезности воспроизведения известного сюжета при восприятии стихотворения возникает вопрос: Почему поэт помещает картину рождения Христа в пространство стужи, холода, сугробов и т. д. , ведь в Евангелиях нигде не сказано что Иосиф и Мария, преодолевая путь до пещеры, шли по снежным сугробам.

Ответ, который напрашивается первым, прост и банален. Поэт, живущий в России, не может не ассоциировать Рождество со снегом, стужей и т. д.

Вторая мысль, которая приходит на ум, позволяет восстановить трагические контексты рождения Христа: бегство Марии и Иосифа, избиение младенцев, страх за жизнь Сына Человеческого—все это поэт передает в очень емком и простом образе «лютого холода», который обладает способностью порождать различные культурные ассоциации.

Стихотворение 1 января 1965 года отсылает читателя своей интонацией к стихотворению «Рождественский романс» 1965 года.

Молодой Бродский воспринимает Рождественские мотивы с точки зрения старого, уставшего, много пожившего сознания. И первая строфа:

Волхвы забудут адрес твой.

Не будет звезд над головой.

И только ветра сиплый вой расслышишь ты, как встарь.

Ты сбросишь тень с усталых плеч, задув свечу, пред тем как лечь. Поскольку больше дней, чем свеч, сулит нам календарь.

Начинается с отрицания. Строчка «Не будет звезд над головой » отсылает нас к теме Вифлеемской звезды, которая не освещает путь этого сознания. К тому же в последних строках возникает образ «потушенной свечи» с парадоксальным, и почти искусительным объяснением: «Поскольку больше дней, чем свеч, сулит нам календарь». Дней, не освещенных божественной любовью, в календаре человеческой жизни, по ощущению ЛГ больше в жизни обычного человека.

Вторая строфа начинается с риторических вопросов:

Что это? Грусть? Возможно, грусть.

Напев, знакомый наизусть.

Он повторяется. И пусть.

Пусть повторится впредь.

Пусть он звучит и в смертный час, как благодарность уст и глаз тому, что заставляет нас порою вдаль смотреть.

Помимо риторических вопросов в этой строфе несколько раз повторяется повелительный глагол «пусть». «Ветра сиплый вой», который для лирического героя является «напевом, знакомым наизусть», сравнивается с неким благодатным чувством, «что заставляет нас порою в даль смотреть». «Даль» последней строки второй строфы очень резко обретает границы в первой строке третьей строфы: «И молча глядя в потолок». Взгляд, упирающийся в потолок закрывает возможность чудесного в жизни человека, а «взгляд, поднятый к небесам» дарит чувство того, что жизнь человека «чистосердечный дар», чудо, которому можно верить.

Таким образом, из проанализированных четырех стихотворений 60-х годов мы можем увидеть две смысловые и хронологические рифмы: стихотворения 1963-1964 годов воспроизводят рождественский сюжет почти в деталях. Мифопоэтические мотивы холода и стужи, свойственные лирике XIX века, усложняют восприятие без того драматичной сцены рождения Христа. Тогда как стихотворения 65 года философский смысл чуда рождения передают не через «буквальное» следование евангелического сюжета, а через поэтическую рефлексию состояния человека на пороге нового Года, нового бытия.

Стихотворение 1969—1970 года стоит как бы на перекрестке этих смыслов:

. И Тебя в Вифлеемской вечерней толпе не признает никто: то ли спичкой озарил себе кто-то пушок на губе, то ли в спешке искру электричкой там, где Ирод кровавые руки вздымал, город высек от страха из жести; то ли нимб засветился, в диаметре мал, на века в неприглядном подъезде.

1969—1970(7)

Евангелические образы помещены в городское пространство, где электричество, подъезд, спички соседствуют с «Вифлеемской вечерней толпой» и «кровавыми руками Ирода». И, как и в предыдущих стихотворениях 1965 года, нам дается выбор между светом спички и светом нимба.

Стихотворения 70-х годов

К 70-м годам относится одно стихотворение, которое называется «24 ДЕКАБРЯ 1971 ГОДА». Примечательно что Бродский датирует свое стихотворение 24 декабря. Это значит, что мы встречаемся с католическим Рождеством.

Все стихотворение композиционно делится на две части, хотя обе и объединены рождественской темой. В первой строчке стихотворения автор доверчиво употребляет местоимение мы, приглашая читателей, себя и «люд» примерить на себя почтенную роль волхвов, однако следующие строчки развеивают обаяние рождественской атмосферы. Три первые строфы в основном состоят из перечислений предметов: так, в первой строфе мы насчитываем 1 глагол , во второй строфе глаголов нет вообще и только в третьей строфе этой композиционной части глаголы вдруг прорываются сквозь предметность как бы создавая границу между пустотой и хаосом, нагромождения всего со всем и миром света, чуда, рождества.

В Рождество все немного волхвы.

В продовольственных слякоть и давка.

Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки, шапки, галстуки, сбитые набок. Запах водки, хвои и трески, мандаринов, корицы и яблок.

Хаос лиц, и не видно тропы в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров в транспорт прыгают, ломятся в двери, исчезают в провалах дворов, даже зная, что пусто в пещере: ни животных, ни яслей, ни Той, над Которою — нимб золотой.

Предметный хаос нарушается легкими вкраплениями знаков рождества в каждой из трех строф. В первой строфе –это царь и верблюд; во второй строфе—тропа в Вифлеем; в третьей строфе количество этих знаков нарастает, но все они сопровождаются отрицательной частичкой ни: хаос порождает пустоту.

Собственно вторая композиционная часть и начинается с назывного предложения «пустота». И эту пустоту оказывается может нарушить «мысль о ней». Она не называется по имени. Но называется косвенно двумя местоимениями, замещающими собственное имя: «Той, над которою нимб золотой».

Мысль о Божьей Матери способна разрушить пустоту, наполненную безумием человеческой жизни. И чем сильнее безумство вокруг (сравни: «в транспорт прыгают, ломятся в двери, исчезают в провалах дворов»), «тем верней, неизбежнее чудо». Ключевой строчкой, таким образом, является строка: «Постоянство такого родства — основной механизм Рождества». Родство Хаоса и Космоса, мысль, свойственная представлениям древних о мире, в стихотворении Бродского она усложняется неочевидной для человека 20 века не линейным, не причинноследственным отношением к чуду. Знаком этого чуда является фигура Богоматери, которой подспудно противопоставляются «бабы»:

Валит снег; не дымят, но трубят трубы кровель. Все лица как пятна.

Ирод пьет. Бабы прячут ребят.

Именно для католичества свойственно молится фигуре Божьей Матери. Для ЛГ текста это, однако, не суть важно. Догмат о Троице свойственный православию, не отвергается, но высвечивается по-новому: мысль о Марии позволяет ощутить сына и духа святого и увидеть в этом Бога:

Но, когда на дверном сквозняке из тумана ночного густого возникает фигура в платке, и Младенца, и Духа Святого ощущаешь в себе без стыда; смотришь в небо и видишь — звезда.

На 80-е годы приходится четыре стихотворения. Между первым и вторым стихотворением лежит семь лет жизни. Далее стихи датируются 87, 88, 89.

Можно предположить, что стихотворения, разделенные семью годами жизни могут и интонационно и образно отличаться от стихотворений 80-х годов при сохранении основных рождественских мотивов.

Стихотворение 80-го года «Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве» одно из самых сложных и тревожных рождественских стихотворений Бродского этого периода. Оно очень человеческое, а человеку, как известно свойственны сомнения, гнев, ненависть, страдания. Трагедия жизни ЛГ в том, что «и себя настигаешь в любом естестве». Встреча с самим собой это встреча с драконом в себе. Мотивы преследования и преследователей, тюрьмы, зоны, предельно осложняют образ встречи человека с самим собой.

Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве

В эту пору — разгул Пинкертонам, и себя настигаешь в любом естестве по небрежности оттиска в оном.

За такие открытья не требуют мзды; тишина по всему околотку.

Сколько света набилось в осколок звезды, на ночь глядя! как беженцев в лодку.

Не ослепни, смотри! Ты и сам сирота, отщепенец, стервец, вне закона.

Стихотворение делится на две части, вторая из которых спасает человека идущего по снегу, и оставленного «в меньшинстве». Молитва вслух за кого-то оказывается молитвой и за себя тоже. Молитва за других объединяет две половинки земли. Молитва за детей «в колыбелях» восстанавливает искореженный мир и «звезда» обретает целостность, уже не ослепляет, но дает надежду.

Помолись лучше вслух, как другой Назарей, за бредущих с дарами в обеих половинках земли самозванных царей и за всех детей в колыбелях.

В стихотворении написанное 24 декабря 87 года называется «Рождественская звезда», таким образом мотив звезды является самым устойчивым для рождественских стихотворений 70-80-х годов. В этом стихотворении, как и в стихотворении 72 года звезда олицетворяет Бога-отца. Но если в стихотворении 72 года об этом сказано не напрямую, опосредованно, то в стихотворении 87 года, через 15 лет «звезда» оказывается не объектной, а субъектной: «звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца»

Взгляд ЛГ как бы удерживает две «точки», одной «точкой» является Младенец Иисус, а второй «точкой» его отец, «не мигая» глядящий на своего сына, и расстояние между «точками» – целая вселенная.

Стихотворение «Бегство в Египет» датированное 25 декабря 88 года получило предложение в 1995 году, тогда было написано «бегство в Египет II». Видимо, имеет смысл сравнить два текста, разделенные 7 годами жизни.

«Бегство» 1988 года – это небольшое стихотворение состоящее из 10 строк, начинающееся многоточием и маленькой буквой, что стилизует обрывок фразы: «. погонщик возник неизвестно откуда. », предложение тоже возникает неизвестно откуда, как будто ему предшествует некий событейный ряд. Все стихотворение сохраняет интонацию «возникновения неизвестно откуда». Анджамбамм, на котором построен текст создает ощущение неровного движения, может быть, бега, тогда как разворачиваемый сюжет полон статики:

В заметаемой снегом пещере, своей не предчувствуя роли, младенец дремал в золотом ореоле волос, обретавших стремительно навык свеченья — не только в державе чернявых, сейчас, — но и вправду подобно звезде, покуда земля существует: везде.

На протяжении семи строк мы находим только один глагол и три отглагольных формы, которые неспособны задать какую бы то ни было динамику разворачиваемой картине. Таким образом бегство как физическое действие заключено в ритмической структуре стихотворения, а не в событийном ряде.

В «Бегстве» 1995-го года действия и событийности гораздо больше, больше эмоции тревожного ожидания, так слово с корнем тревога повторяется два раза: в четвертой и пятой строфах. И здесь же мы встречаем знакомый мотив «глядящей звезды».

Звезда глядела через порог.

Единственным среди них, кто мог знать, что взгляд ее означал, был младенец; но он молчал.

И таинственная связь между Младенцем и Звездой, сближает это стихотворение, как это ни странно не с «Бегством в Египет» 1988года, а с «Рождественской звездой » 1987 года.

Последнее рождественское стихотворение 80-х годов датировано 1989 годом. Называется «Представь, чиркнув спичкой, тот вечер в пещере»

Это стихотворение, как и стихотворение 1980 года выбивается из ряда рождественских стихов этого периода. Четырехкратное повторение повелительного глагола «представь», задает очень мощную сослагательность, которая, однако, парадоксальным образом, делает Евангельский мотив реальнее самой реальности. Возможно, это происходит, «благодаря двум вспышкам света», которые все что попадает в освященный круг делает очень четким, а все вне этого круга—еще более темным и неясным. Первое «Представь, чиркнув спичкой» имеет точную временную отнесенность: вечер в пещере. С ним связаны холод, голод, пустыня. Второе «Представь, чиркнув спичкой» относится уже к полночи. И здесь картина меняется.

Представь, чиркнув спичкой, ту полночь в пещере, огонь, очертанья животных, вещей ли, и — складкам смешать дав лицо с полотенцем —

Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.

Третье «представь» рисует звезду с тремя лучами, и наполнятся звуками: скрипов, бренчанием, эхом колокола. Четвертое «представь» звучит аккордом во всем стихотворении и представить то что предлагается фактически невозможно настолько масштабен и сострадателен предлагаемый воображению образ.

Представь, что Господь в Человеческом Сыне впервые Себя узнает на огромном впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.

Таким образом, в нашей работе мы проанализировали рождественские стихи Иосифа Бродского, которые были написаны в период с 1961 года по 1989. Стихи, объединенные темой Рождества, представляют собой некий поэтический цикл, с едиными мотивами, образами, музыкальной инструментовкой. Тем не менее, стихотворения, написанные в разные годы, могут различаться эмоцией, которая, возможно диктуется той реальностью, в которую был погружен Бродский.

Вечный сюжет, преломленный через поэтическое сознание большого поэта, обогащается новыми смыслами, заставляющими вновь и вновь возвращаться в чудо рождения Христа.