Тед Хьюз и Николай Заболоцкий. Гармония хаос в мире природы

Творчество поэтов интересно рассматривать с точки зрения влияния эпохи на поэзию авторов. Как выясняется, влияет все: и личные биографические данные, и исторические передряги в стране, и любовь, и возраст. Лирика может быть мрачной и насыщенной всевозможными образами, а может быть светлой и легкой. Несмотря на казалось бы такую простую формулу, творчество каждого поэта – неповторимо. А одни и те же моменты у каждого могут иметь свою интерпретацию, носить свои образы.

Тема этой статьи связана с изучением творчества двух абсолютно разных и в тоже время в чем-то похожих авторов – российского Николая Заболоцкого и английского Теда Хьюза.

Гармония и хаос в творчестве двух поэтов – вот тот аспект, совсем небольшой из многообразного творчества каждого, который решено было проанализировать. Можно ли сравнить подход к этой теме? Есть ли схожие моменты и если есть, то в чем они? Чем отличается мировосприятие двух поэтов и как это взаимосвязано с их стихами?

Мне кажется, тема гармонии и хаоса в природе, очень ярко может продемонстрировать нам ключевые моменты поэзии Н. Заболоцкого и Т. Хьюза, оказавшие в последующем влияние на все творчество авторов.

Тед Хьюз. «Жизнь – это арена»

Английский поэт, критик и драматург Тед Джеймс Хьюз (1930-1998) родился в семье деревенского плотника в местечке Майтолмройд, что в графстве Йоркшир – одном из самых загадочных мест Англии. Поэты прошлых веков называли эту местность moorland – «вересковая пустошь». Во времена Хьюза там еще рассказывали легенды о «подземных людях». Дело в том, что в этой болотистой местности умерших хоронили, не слишком глубоко, так что, гуляя по торфяникам, можно было встретить не только тени, но и кости забытых предков. В детстве Тед любил бродить по болотам и пустошам йоркширской низины, но его главным развлечением были походы на вершину скалы, нависавшей над городом, откуда открывался фантастический вид на окрестности. Возможно, именно пейзажи северной Англии с ее сырыми долинами, поросшими сочной растительностью, и голыми, разоренными ветром проплешинами холмов вдохновили Хьюза и явились источниками образов его будущих стихотворений. Ведь в историю литературы Тед Хьюз вошел, прежде всего, как певец живой и неживой природы, продолжатель традиций английской анималистской поэзии Киплинга («Книга джунглей») и Д. -Г. Лоуренса.

Тед Хьюз начал писать стихи в 15 лет, а через три года победил на поэтическом конкурсе в Пембрукском колледже английской словесности Кембриджского университета. Однако филологические штудии показались начинающему поэту скучными, и он увлекся археологией и антропологией, а также изучением теорий Ч. Дарвина и Г. Спенсера. В университете он много занимался мифологией, уделяя особое внимание углубленному изучению тотемизма. Эти занятия определили в дальнейшем метафизическое содержание поэзии Хьюза, своеобразие его натурфилософии.

Философская проблема большинства произведений Теда Хьюза заключается в поисках ответа на вечный вопрос – как жить со знанием смерти, с привкусом смерти в крови. Природа, по Хьюзу, подчиняет смерть своим высшим целям, являясь средоточием «темных» инстинктов, древнейший из которых – инстинкт продления жизни через воспроизведение себя в потомстве. Постоянное столкновение и взаимодействие различных проявлений этого инстинкта и порождает тот хаос, в который, по мнению Хьюза, погружена природа. Жизнь в произведениях Теда Хьюза предстает развернутой ареной для грандиозной битвы различных ее форм – борьбы за существование.

И тут я, скрытый от неба дубом, перевел дух.

Хранитель леса повесил соек и сов,

В силках висели ласки, коты, кроты:

Одни – невесомые, словно куски коры,

Другие – гордые формой и весом тел, -

Висели, надеясь дождаться хороших дней

(«Ноябрь»)

Критика часто обвиняла поэта в жестокости, в излишнем натурализме при описании эпизодов смертельной схватки, в которую вовлечено все живое, стремящееся утвердить себя и найти свое место под солнцем:

Жизнь выплавляла реальность

Священных писаний и физики,

Оплетая мозги и деревья

Орнаментом драных кишок («Рассказ Ворона о битве»);

Мы их не слышим,

Но кличи битвы и вопли смерти

Звучат повсюду («Как нарисовать водяную лилию»)

Однако сам Хьюз не признавал таких обвинений, считая, что в его стихотворениях присутствует «не жестокость, но жизненность» («not about violence but vitality»).

После окончания колледжа Тед Хьюз переехал в Лондон, где сменил множество профессий: он работал служителем в зоопарке, садоводом, сторожем, школьным учителем. Во время обучения в Кембридже Тед вместе со своими друзьями основал литературный журнал и примерно в тоже время познакомился со своей будущей женой, известной американской поэтессой Сильвией Плат. В 1957 году они вместе переехали в США, где Хьюз начал преподавать английский язык в университете Массачусетса.

Первая поэтическая книга Хьюза «Ястреб под дождем» (1957), восторженно встреченная критикой, была удостоена премии за литературный дебют в Нью-Йорке. За этим сборником последовали «Луперкалии», (1960), получивший в 1961 году премию Готорна, «Вудву» (1967), включающий рассказы, стихи и стихотворения в прозе, и «Ворон» (1970). В стихотворениях, составивших книгу «Ворон», наиболее последовательно раскрылось миропонимание Хьюза.

Lineage

In the beginning was Scream

Who begat Blood

Who begat Eye

Who begat God

Who begat Nothing

Who begat Never

Never Never Never

Who begat Crow [. ]

Хронология (собственный перевод автора работы)

В начале был Крик, что породил Кровь, что породила Око, что породило Бога, что породил Ничто, что породило Никогда,

Никогда, Никогда, Никогда, что породило Ворона.

(Из цикла "CROW")

Мифологический цикл о Птице как о начале всего сущего стал выразительным комментарием поэта к тотальной, на его взгляд, жестокости цивилизации и всего мирового хаоса, символом воплощения которого является мир Ворона с его космогонией и системой «негативных ценностей». Философская идея цикла заключается в утверждении безысходности бытия, бессмысленности и гибели, и выживания.

Природа в стихотворениях Хьюза всегда одушевлена, уподоблена человеку. Обращают на себя внимание его тонкие и точные внешние наблюдения над животными (два стихотворения о ягуаре, «Выдра»), умение проникнуть как бы внутрь твари, воспринять ее ощущения, увидеть мир животным зрением («Ястреб на дереве», «Медведь», триптих «Песнь крысе»), необычность и выразительность «звериных» метафор Хьюза. За яркость и точность в изображении характеров различных представителей животного мира критики сравнивали Теда Хьюза с Джорджем Оруэллом, автором знаменитого «Скотного двора».

В стихотворных сборниках Хьюза 1970-1980 годов («Пещерные птицы», «Избранные стихотворения», «Радуйтесь!», «Муртаун», «Цветы и насекомые», «Песни времен года») окончательно складывается хьюзовская концепция бытия, согласно которой жизнь представляется полем битвы, а смысл бытия заключается в ежесекундном участии в этой битве. Удел человека, по Хьюзу, трагичен и безысходен. Единственное, что он может противопоставить хаосу непрерывной войны, это стоицизм и разумное волевое начало, способное побороть бунт примитивных инстинктов. В 1984 году Тед Хьюз получает почетное звание поэта-лауреата, титул, существующий в Великобритании с 17 века.

Характерные черты поэтики Хьюза – изображение стихии инстинктов, прекрасной и мучительной двойственности жизни; пластические образы, взятые у природы; апология естественного начала, приводящая местами к натуралистической метафоре; отстраненная, подчас ироническая интонация и представление о человек как о частичке бытия, противопоставленной мировому хаосу и потому обреченной на поражение. Стихотворения Хьюза – своего рода «военная сводка» о ходе битвы за жизнь, и музыка, воодушевляющая участников этой битвы, похожа на ту, которая «звучит» на страницах его пьесы «Орфей»:

Не плясали деревья. Деревья внимали.

Не звала эта музыка к пенью и пляске –

Музыка роста и увяданья

Корня в земле и листвы под солнцем,

Музыка рождения и смерти.

Стихотворения «Ветер» и «Ястреб на дереве», вобравшие в себя основные черты поэтики Теда Хьюза, пожалуй, наиболее характерны для его творчества.

Оба стихотворения представляют собой описание живой природы. Но если «Ветер» - это драматическая зарисовка, в которой присутствует ярко выраженный конфликт между бушующей стихией и человеком, то «Ястреба на дереве» можно отнести к ролевой лирике: в стихотворении нет ни сюжета, ни внутреннего конфликта, оно, в сущности, является монологом птицы, размышляющей о своем предназначении.

Не обнаруживая в устройстве мира «разумной соразмеренности начал» (Н. Заболоцкий), Хьюз находит искомое в завершенности и приспособленности отдельных особей и видов, высшим среди которых выступает homo sapiens. Бессмыслице мироздания, разгулу всеобщего уничтожения противостоят совершенство живого существа, разум и воля человека. Поэтому в стихотворении «Ветер» на фоне бушующей стихии изображены люди, пытающиеся оградить себя от хаоса, укрыться в доме, спрятаться от неумолимого разрушения, буйства природных сил.

Поэта привлекает также продуманное и хитрое устройство «живого механизма», слаженная работа всех его частей, абсолютное соответствие среде. Если в мире и есть, какая то логика, то для Хьюза ее воплощают живые твари. Так, в стихотворении «Ястреб на дереве» перед нами возникает образ совершенного, самодостаточного и независимого существа, осознающего себя «сыном Творенья» и воспринимающего как должное свое право на убийство.

Оба стихотворения написаны верлибром. В статье « Poetry in the Making» (1970) Тед Хьюз отмечал, что идеальной формы для поэзии не существует. В свое м творчестве ему приходилось использовать как свободный стих, так и сложные метрические системы. Однако поэт отвергал традиционные формы стиха, утверждая, что любой намек на метр вызывает в памяти читателя призраки прошлого: «very sound of metre calls up the ghosts of the past and it is difficult to sing one`s own tune against the choir».

В стихотворениях широко используется прием олицетворения. Ястреба автор наделяет человеческой способностью анализировать происходящее. Одушевляется, очеловечивается природа. Дом в стихотворении «Ветер» становится похожим на живое существо.

Николай Заболоцкий. «Я был увлечен природой»

Сын агронома и сельской учительницы, Николай Алексеевич Заболоцкий (1903-1958) среднее образование получил в Уржумском реальном училище.

Весной 1920 года он приехал в Москву, где был принят на 1 курс историко-филологического факультета. Первого Московского университета. Однако устроиться в Москве ему не удалось и в августе 1921 года он уехал в Ленинград, где поступил на отделение языка и литературы Педагогического института имени А. И. Герцена.

Первая книга Н. А. Заболоцкого «Столбцы» (1929 г. ) имела успех. Поэтика гротеска и косноязычия, нарушения ритма и метра, шокирующие прозаизмы, откровенная нелитературная стилистика - ошеломляли читателя. А в 1927 году Заболоцкий совместно с Д. Хармсом, А. Введенским, К. Вагиновым основал литературно-театральную группу ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства). Свойственные всем членам группы элементы алогизма, абсурда, гротеска не были чисто формальными приемами, а выражали конфликтность мироуклада. Впоследствии Заболоцкий говорил, что самое сильное влияние на него в молодости оказали «Диалектика природы» Ф. Энгельса и труды Циолковского. Вместе с другими «обереутами» Н. Заболоцкий начал пробовать силы в детской литературе.

После публикации в 1933 году поэмы «Торжество земледелия» Заболоцкий был объявлен поборником формализма и апологетом чуждой идеологии. В итоге готовая к печати книга стихов (1933 год) не вышла в свет.

Средства к существованию давала работа в детской литературе – Николай Заболоцкий сотрудничал в журналах «Еж» и «Чиж», писал стихи и прозу для детей. А в 1937 году выходит его следующая, включающая 17 стихотворений, книжка – «Вторая книга».

19 марта 1938 года Заболоцкий был арестован и надолго оторван от литературы. По 1944 год он отбывал незаслуженное наказание в исправительно-трудовых лагерях на Дальнем Востоке и в Алтайском крае. В 1946 году Заболоцкий был восстановлен в Союзе писателей и получил разрешение жить в столице (Благодаря хлопотам многих видных писателей, в том числе московских - В. А. Каверина, П. Г. Антокольского, Н. Н. Асеева, С. Я. Маршака, Н. С. Тихонова, А. А. Фадеева, К. И. Чуковского, В. Б. Шкловского, И. Г. Эренбурга и др. , ходатайствовавших за Заболоцкого и во время ссылки) под негласным наблюдением органов госбезопасности. Так начался новый, московский период его творчества. В1951 году, в период новых политических репрессий, получил предписание в десятидневный срок покинуть столицу; остался в Москве благодаря вмешательству Фадеева и Тихонова. В1956—1958годах — время «оттепели»— создал около половины всех произведений московского периода.

В 1957 году вышел наиболее полный его прижизненный сборник (64 стихотворения и избранные переводы). Прочитав эту книгу, К. И. Чуковский написал Заболоцкому восторженные слова: «Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что автор «Журавлей», «Лебедя», «Уступи мне, скворец, уголок», «Неудачника», «Актрисы», «Человеческих лиц» - подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть, даже против воли) придется гордиться, как одним из высочайших своих достижений».

Встихах этих лет появились ранее не свойственные поэту душевная открытость, иногда автобиографичность («Слепой», «В этой роще берёзовой», цикл «Последняя любовь»), обострённый психологизм («Жена», «Неудачник», «В кино», «Некрасивая девочка» и др. ), злободневные политические мотивы («Где-то в поле возле Магадана», «Противостояние Марса», «Казбек»). Переводил произведения грузинских поэтов (Г. Орбелиани, Важа Пшавела, Д. Гурамишвили и др. ), осуществил полный перевод «Витязя в тигровой шкуре» Ш. Руставели, работал над переводом «Песни о Нибелунгах» и др.

Главная тема, мучившая Заболоцкого, "нерв" его творческих поисков — трагедия разума. От раннего стихотворения "Меркнут знаки Зодиака" (1929) до предсмертного "На закате" (1958) пролегает путь вживания индивидуального сознания в загадочный мир бытия, который неизмеримо шире и богаче созданных людьми рассудочных конструкций. На этом пути поэт-философ претерпевает существенную эволюцию, в ходе которой можно выделить три стадии: 1926— 1933 гг. ; 1932—1945 гг. и 1946—1958 гг. Достижение подлинного единства искусства с реальностью и было провозглашено в тех частях манифеста ОБЭРИУ, которые написал Заболоцкий. Ставя целью возродить в поэзии мир "во всей чистоте своих конкретных мужественных форм", очистить его от тины "переживаний" и "эмоций", Заболоцкий совпадал с футуристами, акмеистами, имажинистами, даже с конструктивистами.

В отличие от них автор проявил явную интеллектуально-аналитическую направленность: обэриуты должны не только "организовать вещи смыслом", но и выработать органически новое мироощущение, новый способ познания. Свойства такого метода и проявляются в "Столбцах". В дальнейшем "городские столбцы" первой книги Заболоцкого продолжит "столбцами смешанными" и поэмами "Торжество земледелия", "Безумный волк" и "Деревья" — произведениями 1926—1933 гг. ). В них речь шла не только о конкретно-социальной сущности человека, но и о родовой сущности человека как диктатора по отношению к природе — "Саваофа", "императора коровьего мяса" ("Искусство"). Заболоцкий начал с развенчания человека, с превращения его из "владыки Вселенной" в "клопика" ("Птицы"). Даже основной закон мышления — причинно-следственные связи — "выдуманные знаки". Зато при отказе от них и возник особый пейзажный мир, каждая деталь одушевлена и живет независимой жизнью. На творчество поэта оказали влияние различные направления человеческой мысли: и теория относительности А. Эйнштейна, и "философия общего дела" Н. Ф. Федорова, и работы К. А. Тимирязева о растениях, и В. И. Вернадского о ноосфере, и Ю. А. Филипченко об эволюционной идее в биологии. Но нравственно-эстетическая оценка людского сообщества оставалась у него на первом плане. Причем абстрактным выразителем добра становился "поэт", подчиняющий слова естественному дыханию, творящий с детской непосредственностью и потому способный найти общий язык с природой ("Искусство", "Испытание воли", "Безумный волк").

Над волчьей каменной избушкой

Сияют солнце и луна.

Волк разговаривает с кукушкой,

Дает деревьям имена.

Он в коленкоровой рубахе,

В больших невиданных штанах,

Сидит и пишет на бумаге,

Как будто в келейке монах.

(«Безумный волк»)

После заключения постепенно меняется и творчество поэта. Появилась способность мыслить не только разумом, а "всей своей душевною природой" ("Ходоки"). Поэт уже не удовлетворяется абстрактным понятием "добро" и заменяет его конкретным "доброта". Не разум, а чувство утверждает теперь Заболоцкий основой красоты и творчества ("Некрасивая девочка", "Старая актриса").

К концу жизни Заболоцкий впервые написал стихи о любви, причем не о любви вообще, но о своей, личной — цикл "Последняя любовь". Самоценность личности, непреходящую ценность каждого мгновения жизни — вот что стал поэтизировать он, и в этом находить родство с другими. Все больше влечет Заболоцкий к историческим истокам отечественной устойчивости перед стихийными силами разрушения и всемирно-исторической драмы взаимного непонимания отдельных людей и народов. Написав в 1958 г. поэму "Рубрук в Монголии" на традиционную для русской литературы тему о противостоянии Востока и Запада, коллективистского и индивидуалистического сознания, он решил осуществить давно вызревавший замысел — поэтическую трилогию "Поклонение волхвов", "Смерть Сократа", "Сталин". Однако она не была написана. Умер Николай Алексеевич в Москве.

Гармония и хаос

Натурфилософская проблематика, размышления о взаимоотношениях человека и природы, трагических противоречиях бытия, жизни и смерти объединяют творчество Теда Хьюза с произведениями русского поэта Николая Заболоцкого.

В творческой биографии английского и русского поэтов есть несколько сходных фактов: оба начали писать стихи в школьные годы. И Заболоцкий, и Хьюз получили филологическое образование. Первый сборник стихотворений Заболоцкого «Столбцы (1929), как и «Ястреб под солнцем» Хьюза сразу же привлек внимание профессионалов и был высоко оценен любителями поэзии.

Оба поэта писали, в том числе и для детей: Заболоцкий после службы в армии работал в детских журналах, а Хьюз создал циклы детских произведений. Кроме того, оба поэта были первоклассными переводчиками.

Но с властью отношения у поэтов сложились по-разному. Если Тед Хьюз в должности поэта-лауреата был официально вхож в круг королевской семьи, а его расходы оплачивались из бюджета королевского дома, то Заболоцкий, чья литературная деятельность пришлась на годы сталинских репрессий, был арестован НКВД в 1938 году и получил пятилетний срок исправительно-трудовых работ.

По Заболоцкому, «разумная соразмеренность начал» в природе отсутствует, а гармония достижима только за счет преображения слепой стихии творчеством человека, его разумной волей. Не в соперничестве, а в сотворчестве с природой заключается поэзия Заболоцкого. Природа у него – живая, бесконечно многообразная, изменяющаяся и противоречивая.

В природе откровенной,

Такой суровой, злой, несовершенной,

Такой роскошной и такой скупой, -

Есть сила чудная. Бери ее рукой,

Дыши ей, обновляй ее частицы –

И будешь ты свободней легкой птицы

Средь совершенных рек и просвещенных скал.

(«Осень»)

В поэтике Хьюза природа также одушевлена. Английский поэт ищет в ней аналогии с проявлениями жизнедеятельности, присущими только человеку, а в человеке – отражение природных явлений, добиваясь при этом «портретного сходства».

Но спокойствие покойных полей

Было полнее глубже. Дохнул ледяной ветер,

Притерпевшийся бродяга засунул

Руки – навстречу друг дружке – дальше в рукава пиджака,

Почесал, одна о другую, ноги в лохматых обмотках

Из драной дерюги – и замер. Ветер внезапно окреп

(«Ноябрь»)

Три этапа бытия – рождение, воспроизведение вида и смерть – это три категории поэтической действительности у Хьюза. Английскому поэту близко понимание природы, выраженное Заболоцким. Оба поэта не ищут в природе гармонию. Но пантеизм Заболоцкого, его взгляд на природу как на мастерскую вечного обновления Хьюзу глубоко чужд. У Заболоцкого «ликует вся природа, умирая каждый миг» («Прогулка»), а у Хьюза природа мрачна. Мир жесток, время статично: «Все было так, как есть и будет так» («Ястреб на дереве»). Для поэзии Хьюза не характерна образная диалектика смерти и обновления.

Обращает на себя внимание сходство в области выражения авторской позиции. Оба поэта избирают несколько отстраненную манеру письма, избегают прямых эмоциональных оценок. Они стараются не вносить в произведения индивидуальные переживания, подробности собственной биографии. Их интересы сосредоточены вокруг общечеловеческих вопросов и проблем, таких как человек и природа, гармония и хаос, смерть и бессмертие.

Но если английский поэт отвергал традиционные формы стиха, то у Заболоцкого протест выражался главным образом в негативном отношении к символизму.

Важнейшая особенность поэтики Заболоцкого – ее контрастность: крайняя отвлеченность философского содержания стихотворений совмещается с максимальной конкретностью образов. Мир Заболоцкого - предельно оформленный пластически определенный, материальный. В образной системе Заболоцкого все неопределенное получает отчетливость. Мир живой природы по Заболоцкому гармоничен, его можно преобразовать, воспитать. Иерархия ценностей Заболоцкого такова: на нижней ступени, за границей бытия – хаос, над ним – по-своему, пусть неразумно и неполноценно, но все же организованная природа. Выше всего – целесообразная, творящая гармонию человеческая мысль.

Мужик суровый, словно туча,

Держал кувшинчик молока.

Сказал: «Природа меня мучит,

Превращая в старика

Деревня, хлев напоминая,

Вокруг беседы поднималась:

Там угол высился сарая,

Тут чье-то дерево валялось.

(«Торжество земледелия»)

Тед Хьюз также противопоставляет разум и волю человека буйству природных сил и первобытных инстинктов, но он не верит в возможность преобразования мира.

Где-то когда-то

Жил некто

В погоне за жизнью.

Такая судьба.

Тяжкая судьба.

Судьба есть Судьба.

Вечная отчаянная гонка.

(«Песня бытия»)

Заболоцкий пытается претворить хаос в гармонию, для Хьюза же конфликт между этими двумя полюсами непреодолим.

В 50 годы Заболоцкий отошел от идеи воспитания природы, но выдвигает мысль о взаимном сближении и взаимообогащении человека и природы, подчеркивает их единство.

И Заболоцкий, и Хьюз остро чувствовали красоту и одухотворенность окружающего мира. Оба поэта воспринимали природу как живое существо, хранящее в себе непостижимую для человека тайну.

Дыхание жизни хранит

Не только одинокое сердце времени

И этот нетронутый лист

(Т. Хьюз)

Как сон житейских геометрий,

В необычайно крепком ветре

Над ним домов бряцали оси

И в центре. О мерцала осень.

(Заболоцкий, «Начало осени»)

Гармония и хаос. Казалось бы, такие полярные сами по себе понятия достаточно емкие и целостные каждое в отдельности. Но вот поэтами, людьми творческими и по-особому воспринимающими окружающий мир, они воспеты совершенно иначе. Тед Хьюз – читаешь его стихи, и что-то останавливается. Может время, может привычный ход вещей, меняет свое направление. Его гармония – она трагична и в чем-то непостижима. Поэтому гармония и хаос – это вещи одного порядка. Поэтому рушится лес, влага слепит, ветры не просто воют или обвевают, а барахтаются. Поэтому «Кто я? Зачем? Неужели только картонный заяц на игровом поле?» воспринимаются отнюдь не однозначно. Как знать, может и картонный заяц на чьем-то игровом поле.

Совсем по-другому эти понятия, гармония и хаос, выглядят в поэзии Заболоцкого. Его образы не так размыты, а композиция – более четко оформлена. Поэтому даже мрачные краски и хаос не так страшны и не так неизбежны. Потому что гармония – рядом.

Дурная почва: слишком узловат

И этот дуб, и нет великолепья

В его ветвях. Какие-то отрепья

Торчат на нем и глухо шелестят.

Но скрученные намертво суставы

Он так развил, что, кажется, ударь –

И запоет он колоколом славы,

И из ствола закапает янтарь.

Вглядись в него: он важен и спокоен

Среди своих безжизненных равнин.

Кто говорит, что в поле он не воин?

Он воин в поле, даже и один.

(Н. Заболоцкий «Одинокий дуб»)

I imagine this midnight moment’s forest:

Something else is alive

Besides the clock’s loneliness

And this blank page where my fingers move.

Through the window I see no star:

Something more near

Though deeper within darkness

Is entering the loneliness:

Cold, delicately as the dark snow,

A fox’s nose touches twig, leaf;

Two eyes serve a movement, that now

And again now, and now, and now

Sets neat prints into the snow

Between trees, and warily a lame

Shadow lags by stump and in hollow

Of a body that is bold to come

Across clearings, an eye,

A widening deepening greenness,

Brilliantly, concentratedly,

Coming about its own business

Till, with sudden sharp hot stink of fox

It enters the dark hole of the head.

The window is starless still; the clock ticks,

The page is printed.

(T. Hughes «The Thought Fox»)

Ted Hughes. Wind.

This house has been far out at sea all night,

The woods crashing through darkness, the booming hills,

Winds stampeding the fields under the window

Floundering black astride and blinding wet

Till day rose; then under an orange sky

The hills had new places, and wind wielded

Blade-like, luminous black and emerald,

Flexing like the lens of mad eye.

At noon I scaled along the house-side as far as

The coal-house door. I dared once to look up –

Through the brunt wind that dented the balls of my eyes

The tent of the hills drummed and strained its guy rope,

The fields quivering, the skyline a grimace,

At any second to bang and vanish with a flap:

The wind flung a magpie away and a black

Back gull bent like an iron bar slowly. The house

Rang like some fine green goblet in the note

That any second would shatter it. Now deep

In chairs, in front of the great fire, we grip

Our hearts and cannot entertain book, thought,

Or each other. We watch the fire blazing,

And feel the roots of the house move, but sit on,

Seeing the window tremble to come in,

Hearing the stones cry out under the horizons.

Н. Заболоцкий

Я не ищу гармонии в природе

Я не ищу гармонии в природе.

Разумной соразмерности начал

Не в недрах скал, не в ясном небосводе

Я до сих пор, увы, не различал.

Как своенравен мир ее дремучий!

В ожесточенном пении ветров

Не слышит сердце правильных созвучий,

Душа не чует стройных голосов.

Но в тихий час осеннего заката,

Когда умолкнет ветер вдалеке,

Когда сияньем немощным объята,

Слепая ночь опустится к реке,

Когда, устав от буйного движенья,

От бесполезно тяжкого труда,

В тревожном полусне изнеможенья

Затихнет потемневшая вода,

Когда огромный мир противоречий

Насытится бесплодною игрой, -

Как бы прообраз боли человечьей

Из бездны вод встает передо мной.

И в этот час печальная природа

Лежит вокруг, вздыхая тяжело,

И не мила ей дикая свобода,

Где от добра не отделимо зло.

И снится ей блестящий вал турбины,

И мерный звук разумного труда,

И пенье труб, и зарево плотины,

И налитые током провода.

Так, засыпая на своей кровати,

Безумная, но любящая мать

Таит в себе высокий мир дитяти,

Чтоб вместе с сыном солнце увидать.