Художественное своеобразие рассказа Л. Улицкой «Дарнерукотворный»

- Бабушка, расскажи мне о том времени, когда ты была как я - прошу я пожилого, уважаемого в нашем доме человека.

Бабуле приятно мое внимание, и она начинает вспоминать:

- Нам было интересно быть пионерами. Красный галстук. Сборы отряда, дружины. Сбор металлолома, макулатуры. Это все у нас было.

Бабушкины глаза блестят хитринкой, - мы берегли свои галстуки, с гордостью носили их. Это уже позднее в школу без них иногда и не пускали.

Я недоуменно размышляю:

- Как не пускали? И что же было делать тем, кто оставил галстук дома, если живет далеко?

Бабушка продолжает:

- В наше время даже и подумать не могли о том, чтобы оставить его дома, для того чтобы не идти в школу.

Ободряемая моим вниманием бабуля начинает вспоминать:

- Время какое-то другое было, лучшее, наверно. Не были мы такими отчаянными что ли. Были так же, как и сейчас всякие, даже пионеры курили, выражались нецензурно, обижали друг друга, но все равно жизнь была другой. Нас все-таки связывали и общие взгляды, и эти сборы всякие, и галстуки, значки, барабаны, знамена.

Она с грустью декламирует:

- Как повяжешь галстук, береги его,

Он ведь с красным знаменем цвета одного.

- Мы были патриотами. Да.

Это время, которое сейчас называется послевоенным, далекое от нас время. Потом будет время «хрущевской оттепели» (это сейчас так называется), потом годы "брежневского застоя" и уже потом перестройка.

О том периоде жизни только помнят наши бабушки. Наши родители уже без ностальгии вспоминают о былом, придя к выводу, что тогда было много и «обязаловки» и так называемого «запудривания мозгов», пустых прилавков, «умалчивания» и ненужной трескотни о патриотизме.

Но как же все-таки жили люди тогда? Чем жили? Ответ нам дадут книги, документальные фильмы и рассказы очевидцев.

Цель моей работы: выявить особенности прозы современной писательницы Людмилы Улицкой и через субъектную организацию одного рассказа показать решение одной из основных проблем ее творчества – «Человек, оставшийся на обочине жизни».

Для достижения данной цели я поставила перед собой задачи:

1. Увидеть социально-философскую окраску рассказа «Дар нерукотворный»;

2. « правильно понять художественный текст через язык, то есть языковые дроби, из которых слагаются целые образные единицы художественного языка». (П. М. Шанский).

Трудно ответить на вопрос, почему я остановилась на творчестве Л. Улицкой. Женская писательница? Хорошо пишет? Интересное чтиво? И да, и нет. Меня заинтересовало интервью писательницы в мае 2003 года.

Вот что сказала она о себе: «Я происхожу из семьи, склонной к писанию. Я была всегда читающей девочкой. Когда чтение – основное детское занятие, многие другие впечатления и ощущения гаснут. Я очень рано прочитала Сервантеса – едва научившись читать, целый год мусолила. Вообще же мои отношения с чтением всегда строились по принципу любовного романа: я открывала для себя какого-то писателя, как правило, самостоятельно, потому что моим чтением и воспитанием особенно не руководили. Родители были научные сотрудники и занимались диссертациями.

В детстве чтение было очень существенно. Конечно, был двор, очень тяжелые обстоятельства. Я – 43-го года рождения, т. е. в год смерти Сталина мне было 10 лет.

Первые мои рассказы, написанные довольно поздно, поскольку прозу я начала писать поздно, в большей степени связаны с детством, с потребностью вернуться туда, прожить и заново расставить точки. Это было чрезвычайно для меня полезно. Второе умозрительное «проживание» детства имело, наверное, для меня еще и терапевтическое значение.

Первый сборник рассказов постигла удивительная судьба – он вышел сначала во Франции – на французском – потом в России. Я дала почитать рассказы подруге, которая жила во Франции. Та – своей подруге-француженке, которая отнесла их в «Галлимар»; они отослали на три рецензии, пришли три положительные – и я получила предложение из издательства. В 94-м – одновременно с галлимаровским сборником – вышла моя первая книжка в России

В очень общем смысле могу сказать, что я продолжаю оставаться биологом, антропологом. Все на свете, имеющее отношение к человеку, относится к области антропологии. И меня интересуют не проблемы, явления, идеи, а собственно человек в соприкосновении с проблемами, идеями и прочим.

Что не про человека – мне не интересно. Если определять направление моего интереса, это - ЧЕЛОВЕК. Это то же, что и профессия генетика. Вчера исследовала ферменты, сегодня исследую другие качества, которые тоже связаны с человеком, тоже подвержены изменениям, тоже таинственны. В этом смысле для меня наука и искусство из одного корня. ».

Сегодня писательнице Л. Улицкой шестьдесят первый год, «она отмечает свое первое творческое десятилетие. В прошлом она биохимик, родилась в 1943 году в Башкирии. Первые публикации были в советской периодике конца 1980-х годов. Известность приобрела после выхода повести «Сонечка» в «Новом мире» (1992г. №7), за которую Улицкая получила премию Букера.

Потом были романы «Медея и ее дети» (премия Букера 1997г. ), сборники рассказов, повесть «Сквозная линия», роман «Казус Кукоцкого» (премия Букера 2001г. ) и, наконец, последний роман, получивший премию, «Искренне ваш Шурик», появившийся в 2004 году».

Действительно, Л. Улицкая «вышла» из женской прозы Петрушевской. За частным случаем у Петрушевской всегда «слышался» нерв времени. По ее «мелочам жизни», выхваченным из жизни обойденных, обкраденных и ущемленных героев, можно судить об остроте проблем, с которыми столкнулось наше общество. У нее действительно много «простой человеческой грязи», «мрака и запустения». В рассказах персонажи спиваются, сходят с ума, кончают с собой и умирают в муках. У Петрушевской много героев, у которых, грубо говоря, «крыша поехала». Психбольница, транквилизаторы, «психоперевозка» - явления почти обыденные. Но из песни слов не выкинешь. В героях она видит сразу, одномоментно: и чистоту, и грязь, и радость, и отчаяние, и боль, и наслаждение, и ненависть, и любовь, и жизнь, и смерть, наконец.

У Петрушевской быт сгущен, превращен в абсолют, люди мечутся в этом плену или молчаливо и покорно несут его бремя. Иные сцены семейной жизни могут напугать больше, чем описания сталинских лагерей. Ибо когда еще было сказано: «Враги народа - ближние его». И эта истина Ветхого Завета наполняется у Петрушевской плотью и кровью нашей обыденной жизни. «Мои герои, - размышляет писательница, - каждый сам по себе человек со своей историей и жизнью своего рода, каждый со своим космосом, каждый достоин жизни, достоин любви. ». Но у нее мало радостных людей, счастливых семей и веселых женщин. Вообще, женские образы у Петрушевской преобладают. Они, как правило, задавлены житейскими невзгодами, лишены какой-либо поддержки, им не на кого надеяться, кроме себя. Норма существования ее персонажей - приземленность, обыденность, бездуховность, цинизм. Проблемы - самые больные, с высоким социальным накалом. При скрупулезном анализе повседневности всегда видна абсурдная девальвация родственных чувств.

Ныне Петрушевская увенчана многочисленными премиями. Она - лауреат Международной премии Пушкина (1992); лауреат премии Букера за повесть «Время ночь» (1992). В 1992 г. на «Боннском биенале» ее «Темная комната» с большим успехом представляла «новую драму России». В 1993 г. на премию Букера было выдвинуто ее произведение «Ну, мама, ну».

В последнее время Л. Улицкая стала более популярна, чем Л. Петрушевская, которая сейчас отошла от житейских проблем и занялась сочинением сказок и живописью.

«Самая интеллигентная домохозяйка», «автор бестселлеров», «один из самых успешных авторов сегодня», писательница, имеющая «полюбившую сексуальные странности публику», «генератор сентиментального» и даже «Достоевский нашего времени» - так неоднозначно определяет писательницу Людмилу Улицкую критика.

О чем она пишет? О делах минувших времен, о взрослеющих девочках, которых интересуют "запретные" темы, о прожитой впустую жизни, о раскрепощенной половой любви, о семейных передрягах, о далеких пятидесятых годах своего детства, о несчастливом эмигрантстве, потере духовности, о судьбах счастливых и несчастных, о свободе выбора, любви, жизни - словом, - это «женская проза», впрочем, как утверждают критики, хорошего литературного уровня.

А в качестве своих героев чаще всего Улицкая берет «неприспособленную», «ошеломленную и ошельмованную интеллигенцию». Но ведь читают ее произведения! Читают! Ее книги переведены на двадцать пять иностранных языков.

Среди литературных направлений постсоветского периода выделяется несколько: постмодернизм, неосентиментализм, классический реализм, постреализм. Я бы сказала, что Улицкая пишет в двух направлениях - неосентиментализм, где основой произведения является любовь к маленькому человеку (вспомним ее роман «Медея и ее дети»), но больше, по-моему, ее привлекает постреализм. В этом направлении обозначен синтез реализма и символизма, взаимодействие бытийности и вечности. В произведении такого плана порой проступает откровенный автобиографизм и через быт обыкновенного человека проступает лик бытия.

Мы не выбираем время, в которое приходится жить. Оно дается нам, поэтому, относясь к этому времени, человек определяет и выявляет себя, как личность. В мире современных бестселлеров и детективов совершенно потерялся обыкновенный человек (не супермен) с его очень обыкновенными мыслями, чувствами, поступками.

Я обратила внимание на то, что современный читатель не любит книги, в которых описаны житейские проблемы. Почему? Наверное, их хватает в жизни, зачем еще читать о них? В книгах же Л. Улицкой житейские проблемы налицо.

Время, описанное в произведениях писательницы – послевоенное. История примерно так описывает «поток времени», начиная с «боевых» сороковых.

Еще недавно было: «Сталин – наша слава боевая. », «Сталин – наш вождь и отец». Большая часть русских обывателей не знала о концлагерях и узниках этих лагерей.

Страна жила по давно установившимся нормам. В школе вступали в октябрята, потом в пионеры, потом в комсомол. Когда начиналось это движение октябрята-пионеры-комсомольцы, все было чинно: принимали только лучших, а недостойным надо было исправляться, стремиться стать лучше. Лучшие комсомольцы становились потом коммунистами, они «строили» коммунизм, который не построили. Отказ от мифа о скором переходе к коммунизму породил новый термин – «развитой социализм». На словах страна отказалась от тоталитарной системы Сталина, а на деле. Партийный билет становится полезным «дополнением» к диплому, военному билету и прочим документам, способствуя карьере. Все меньше становится людей, которые работают руками - всем хочется руководить.

Коммунисты должны были «уважать правила игры», т. е. не критиковать режим, закрывать глаза на противоречия между политическими речами и реальной жизнью, в которой царили апатия, цинизм и коррупция. Это было время лжи, лицемерия и ханжества. Естественно, детское движение, отличавшееся поначалу новизной, романтикой, влюбленностью в красоту и героику, постепенно опошляется, теряет свою былую значимость, становится нудным и неинтересным (обыкновенной «обязаловкой»).

Так я поняла время, изображенное в произведениях Л. Улицкой.

СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ

Рассказ, в котором пойдет речь, переносит читателя в те далекие времена. Он конденсирует в себе большой пласт жизни общества в определенный период, начавшийся после смерти Сталина.

Это сложное время. Сейчас его называют «периодом хрущевской оттепели». Потом будет период так называемого «застоя», период «безвременья».

Рассказы Улицкой нельзя рассматривать как хроникально-документальные свидетельства, но, тем не менее, социальные обстоятельства в них – фон, на котором происходит действие, и нравственные нормы в жизни советских людей разные: существуют и патриархальный мир, где нравы строгие, и другой мир, славившийся свободой отношений.

И это, как нельзя лучше, отражено в рассказах одной из лучших писательниц современности.

Объектом моего исследования является рассказ «Дар нерукотворный».

Сюжет его прост и очень не прост. Основное событие в нем - прием в пионеры лучших из лучших третьеклассников, но именно там, на этом приеме, происходит завязка всех дальнейших серьезных событий: портрет товарища Сталина, вышитый безрукой девочкой, посещение этой «героини» третьеклассницами и вывод, к которому приходят дети: она, т. е. безрукая, не любит товарища Сталина (В этом весь ужас!).

Рассказ «Дар нерукотворный» – дань времени, когда пионерское детство было еще счастливым и безоблачным.

Начинается произведение традиционно: «Во вторник, после второго урока, пять избранных девочек покинули третий класс «Б». Они уже с утра были как именинницы и одеты особо: не в коричневых форменных платьях с черными фартуками и даже не в белых фартуках, а в пионерских формах «темный низ, белый верх», но пока еще без красных галстуков. Шелковые, хрустящестеклянные, они лежали в портфелях, еще не тронутые человеческой рукой.

Девочки были лучшие из лучших, отличницы, примерного поведения, достигшие полноты необходимых, но еще не достаточных девяти лет. Были в классе «Б» и другие девятилетние, которые и мечтать не могли об этом по причине своих несовершенств». Будущие пионерки чинно выстроились в колонну, нервничая и торопясь, во главе с председателем совета дружины, старшей пионервожатой, парторгом школы пошли в музей Боевой славы, где их должны были торжественно принять в пионеры. Длинный зал, где все стояли по классам и школам, был украшен витринами с подарками товарищу Сталину. «Они были из золота, серебра, мрамора, хрусталя, перламутра, нефрита, кожи и кости. Все самое легкое и самое тяжелое, самое нежное и самое твердое пошло на эти подарки».

И вдруг одна из девчонок охнула; хотя смотреть было особенно не на что: квадратная тряпочка, на которой был вышит портрет товарища Сталина, крестиком и не особенно красиво, зато надпись гласила: «Портрет товарища Сталина вышила ногами безрукая девочка Т. Колыванова».

Уже почти стало понятно, почему так называется рассказ – «Дар нерукотворный» (творили не руками, а ногами). Итак, завязка рассказа ясна.

На церемонии все было очень торжественно: сначала выступала мать Зои и Шуры Космодемьянских: «. рассказала, как Зоя сначала была пионеркой, а потом подожгла фашистскую конюшню и погибла от рук фашистских захватчиков.

Алена Пшеничникова плакала, хотя она про это давным-давно знала (!). Всем в эту же минуту тоже хотелось поджечь фашистскую конюшню и, может быть, даже погибнуть за Родину». (Ирония несомненна). Потом выступал старичок-общественник, рассказывал про Маяковского и читал стихи. После этого все хором читали торжественное обещание юного пионера. «Запели «Взвейтесь кострами, синие ночи!» и вышли из зала стройными колоннами, но уже совсем другими людьми, гордыми и готовыми на подвиг».

Это была официальная, парадная жизнь, где все было торжественно красиво, небуднично. В этой жизни все были героями, и «новоиспеченным» пионерам хотелось походить на них. Никто из этих девочек не подозревал, что где-то рядом с ними идет другая жизнь, лишенная парадности и официоза.

Оказывается, в их классе учится Танька Колыванова, и Т. Колыванова, вышившая крестиком портрет товарища Сталина, - ее родная тетя. Только девочек очень поразило то, что одноклассница не гордится своей знаменитой теткой.

«- Она ногами вышивает? - строго спросила Колыванову Алена.

- Да, она все ногами делает, и ест, и пьет, и дерется, - честно сказала Колыванова, но тут прозвенел звонок, и они не договорили». Таня не хотела знакомить девочек с ее ставшей известной уже теткой. Уговорить кроткую Колыванову оказалось делом не совсем простым, но через сестру Лидку кое-как удалось это сделать. «Все колывановское семейство жило кое-как, по баракам и общежитиям, одна только Томка жила, как человек, имела комнату в кирпичном доме с водопроводом», оказывается, квартиру свою она получила после того, как вышила «дорогой» портрет.

Пионерки с испугом обозревали представшее перед ними: «Комната была небольшая, длинная, темноватая. Возле окна стоял топчан, на нем лежала как будто большая девочка, покрытая до пояса толстым одеялом. Она села, спустила на пол большие ноги. Платье у нее было как бы с крылышками на плечах, но рук под этими пустыми крылышками не наблюдалось. Когда же она пошла по комнате, оказалось, что она маленькая, тощенькая и напоминает утенка, потому что походка у нее немного валкая, ноги вставлены чуть по бокам, ступни необыкновенно широкие, а пальцы на ногах большие, толстые и широко расставлены».

Основной прием композиции рассказа – противопоставление (антитеза) образов. Перед нами образы реального мира и идеального. Идеальный мир – это представление о жизни девятилетних детей, о жизни красивой, праздничной, торжественной, они еще ничего не знают о взрослой жизни, которая идет параллельно, у этих девочек безоблачное пионерское детство, и, вероятно, если бы не случайность, они бы прожили еще долго в неведении. Не случайно, они «с испугом обозревали» жилье «героини», ее, напоминающую утенка. В их представлении все, что связано с именем Сталина, должно быть прекрасным и величественным. И все, сотворенное героиней, должно быть чуть ли не монументальным.

Среди вышитых ею кошек, собак, петухов не было никакого намека на серьезные изделия. И вышивала тетя Тома портрет этот не просто так, а по принципу «голь на выдумки хитра»: «Труд мой был не напрасный. Вышивала я долго, месяца два, а может четыре. Василиска, соседка, по почте отправила, а я ей сказала, чтоб с возвратным ответом. - И она снова засмеялась, а потом посерьезнела. - Но, честно сказать, не очень-то я рассчитывала, что ответ получу. Но пришел. Бумага большая, печать сверху, печать снизу, благодарственная, из самой канцелярии. Так и написано: Москва, Кремль. Ну, думаю, дорогой товарищ Сталин, не подведи.

Девочки переглянулись. Алена тревожным взглядом смотрела на Машу.

- А жили мы в Нахаловких бараках, продолжала тетка - Одна стена - чистый лед, а протопят как следует - вода течет, и нас шестеро вот в такой коморе. Мать наша - деревня деревней, сестра Маруся - пьянь, рвань, в жопе ветер, да вы. ки ее сопливые. - Томка строго посмотрела на обмерших чистеньких девочек. - Ума ни у кого нет, об себе позаботиться не могут, не то что обо мне, безрученькой. А кому Бог ума не дал, то плохо, я скажу. Ну, я эту бумагу в зубы и иду в жилотдел».

Так и получилось, что: «Великий товарищ Сталин, всем народам отец, знает меня поименно, пишет мне, убогой, свое благодарствие за мое ножное усердие, уж который раз мы все просим, просим. Теперь я к самому товарищу Сталину жаловаться пойду. Ну, поняли теперь, пионерия? Фатера-то моя, можно сказать, лично от самого товарища Сталина».

Девочки-пионерки были не просто поражены, они скорее были сражены увиденным. Словами это было никак не выразить. «Они побежали к трамвайной остановке и сбились в кучу возле жестяной таблички. Соньке и Светлане было ничего себе, Маша тяжело дышала, у нее начинался первый в жизни астматический приступ, которых будет потом много, а Алена роняла частые слезы с густых слипшихся ресниц. Она была так несчастна, как только можно вообразить, но сама не понимала от чего» - это было следствие их похода. Деньги, сэкономленные на завтраках, они честно отдали Таньке, на них сестрой Лидкой была куплена бутылка, для тети Томы, которой она расплачивалась со своим старым другом - Егорычем.

Здесь перед читателем Л. Улицкая – психолог, передающий тончайшие нюансы человеческих отношений. Дети, не успев насладиться безоблачным детством, грубо «втолкнуты» в абсолютно лишенную праздничности некрасивую взрослую жизнь.

Концовка рассказа довершает удручающую картину. «Егорыч был ее дружок, и она принесла ему дар. Сама-то она выпить немножко тоже могла, но по-настоящему пить она не любила. И товарища Сталина, как выяснила теперь заплаканная Алена Пшеничникова, она тоже по-настоящему не любила. »

Однажды писатель В. Распутин скажет: «Писатель должен искать собственную манеру письма и возможности быть самим собой». Я считаю, что эти слова относятся именно к популярнейшей в России писательнице Л. Улицкой. У нее действительно собственная манера письма. Это доказывает субъектная организация рассказа (малой эпической формы, повествования об отдельном событии из жизни человека, где на единичном примере показывается столкновение характеров, взглядов, форме, которой свойственна емкость деталей и глубина подтекста).

Естественно, содержание рассказа всегда ассоциируется с его главным героем.

Героиня, создавшая «дар нерукотворный» товарищу Сталину, обладала неотталкивающей внешностью: «личико у нее было миловидное, курносенькое, только подбородок длинноват, а волосы густые, тяжелые в крупную волну, как будто от другой женщины». Это портрет Тамары, хотя точнее сказать, - описание внешности, потому что в данном случае я считаю нужным говорить о психологическом портрете героини (воплощение внутреннего мира во внешнем облике). В рассказе нет положительных героев, в обрисовке каждого чувствуется или авторская ирония, или откровенное сочувствие, или прямое указание на общественно-историческую эпоху. Тамара Колыванова описана иронично-сочувственно.

Она привыкла к тому, что на нее смотрели, как на нечто невиданное, с успехом пользовалась этим. «Была у нее такая слабость – хвастлива. Любила людей удивлять. Летом она сидит на своем подоконнике, на первом этаже, лицом на улицу, и, зажав иголку между большим и средним пальцем, вышивала. А народ, проходивший мимо, дивился. А кто подобрее, тот клал на белое блюдечко денежку».

Мы знаем, что в каждую эпоху герой литературного произведения должен выступать, как воплощение определенной авторской и общественно-исторической концепции, поэтому Тамара Колыванова - отражение уродливого сталинского времени.

Возможно писательница использовала какой-то прототип, потому что в это время, когда живет ее героиня рассказа «Дар нерукотворный», она, десятилетней девчонкой, возвращается из Башкирии в Москву. Факты и детали того времени навсегда запали в память девочки. Писательница имеет приверженность к так называемому автобиографизму (одно из течений постреализма).

С одной стороны, Т. Колыванова получает условия, благодаря своему подарку товарищу Сталину, гораздо более комфортные чем те, в которых живут ее родственники. И ее внешняя агрессивность проявляется тогда, когда бывает задето ее самолюбие. Девочки-третьеклассницы, надеявшиеся услышать от нее нечто необычное, удивительное, поразились примитивности ее взглядов, отношения к людям и восприятия мира. Отсюда и речь героини соответственна. «Ума ни у кого нет, об себе позаботиться не могут, не то что обо мне, безрученькой», «Ничего вы не понимаете, мокрописки. Надевайте ваши польта и дуйте отсюдова». Хотя в практичности ей не откажешь. «Только не за так. Бутылочку красного принесут - и покажу, и расскажу».

Автор сопровождает ее речь замечаниями: «рассыпчатый ехидный смех», «приказала старшей племяннице и с гордостью заметила», «рьяно и весело продолжала», «почти рассердилась», «показывая сквозь мелкие зубы длинный острый на кончике язык».

Портрет товарища Сталина - это единственная ее картина, вызывающая уважение, потому что на остальных были вышиты кошки, собаки и петухи.

Из встречи с девочками она извлекает пользу: «А гостинец мне принесли? Давайте сюда, - и она прижала свой длинноватый подбородок к груди, и тут все заметили, что у нее на груди висит мешочек, сшитый из того же зеленого ситца, что и платье. » После приема в пионеры (этого священнодействия), где они клялись жить правильной жизнью, чувствуют, что делают что-то неправильное, противозаконное, что никак не вязалось с их представлениями о жизни.

Тамара Колыванова чувствует себя в «своей тарелке», она привыкла к такому образу жизни, он ей кажется нормальным, так как события, продолжающие эту встречу, еще больше проясняют ее облик: «А Томка, с бутылкой в своей шейной котомке, не надевая чунек, поднялась во второй этаж, постучала голой пяткой в коричневую дверь", "в углу лежал матрас, а на матрасе – Егорыч».

«Суровая проза жизни» и оправдывающие ее сентиментальные фантазии всегда привлекали массового читателя в произведениях Людмилы Улицкой. Хоть писательница с самого начала противопоставляла его «грубому» вкусу якобы «семейной саги» «столбовых интеллигентов» – слегка подпорченную нехитрыми приманками ширпотребную литературу. Успех ее книг оказался не только в удовлетворении нашего причудливого и грубого «подсознательного», о силе которого заявил Фрейд, о силе советской эпохи, - «перестройки» - раскрывшей, немного утрированно, ущемленность, кажется, всех граждан бывшего Союза. Именно в это время стали публиковаться произведения Улицкой. Пусть почти незамеченные большими «собратьями» по перу, они оказались как нельзя «ко времени и месту». «Вообще, появляться в нужное время и в нужном месте - особый дар Людмилы Евгеньевны, намного превышающий ее писательский талант».

Большую роль в создании главного и второстепенных образов, а также изображении социальной среды, в которой живут герои, играют реалистичные подробности, представляющие интерьер, быт, немного «антикварный», далеких пятидесятых годов с точными «коммунальными деталями»:

1. «Шелковые хрустящестеклянные галстуки», «драгоценный сверточек», «Третий «Б» класс осветился этими четырьмя красными галстуками. Сонька перевязывала его на каждой переменке. Вредная Гайка Оганесян посадила чернильную кляксу на красный уголок, торчащик из под воротника Алены Пшеничниковой, а Алена рыдала всю большую перемену».

2. «Колченогие мускулистые львы. наблюдали с высоких порталов. »

3. «Запели «Взвейтесь кострами, синие ночи» и вышли из зала стройными колоннами, но уже совсем другими людьми, гордыми и готовыми на подвиг».

4. После выбора председателя совета отряда: «И Алена, молниеносно облеченная полнотой власти, тут же взяла быка за рога. »

5. « Целую неделю пионерки ходили надутые тайным заговором, как воздушные шарики легким паром».

6. «А жили мы в Нахаловских бараках. Одна стена - чистый лед, а протопят как следует - вода течет, и нас шестеро вот в такой каморе».

Пейзаж в субъектной организации рассказа играет не последнюю роль, выполняя двоякую функцию:

1. Необходимый для характеристики персонажа, то есть описание района, где живет героиня, удаленный от центра, прилежащий к деревне.

2. Пейзаж – сожаление о другой гармоничной жизни. Об этом свидетельствуют эпитеты: «чудесный перезвон», «ясноглазый трамвай» - настроение поскорее вырваться из той обстановки неблагополучия, в которой оказались дети из благополучных семей.

Я считаю нужным определить ориентацию героев во времени и пространстве (так называемый хронотоп), который в произведении своеобразен. Перед читателями образ реального пространства – это описание жизни в Советском Союзе в послевоенные пятидесятые годы. Оно ограничено Москвой. Убогий район на окраине, где встречаются женщины в деревенских полушубках и валенках, где перекликаются петухи, и куда долго-долго надо ехать на трамвае. И замкнутое пространство – это убогая квартира с минимальными удобствами, в которой живет, еле сводя концы с концами, «маленькая, тощенькая» безрукая женщина, напоминавшая утенка.

О том, что это время пятидесятых годов, в котором страна живет по раз и навсегда установленным законам, мы можем судить по таким деталям: музей подарков товарищу Сталину был создан в последние годы его жизни, музейная роскошь кажется неправдоподобной, особенно в сравнении с теми условиями, в которых живут Колывановы; не случайно «у всех дух свело от имперско-революционного великолепия полированного мрамора, начищенной бронзы и бархатных, шелковых и атласных знамен всех оттенков адского пламени».

Если в начале рассказа, находясь в торжественной обстановке, девятилетние девочки не сомневаются в своей любви к товарищу Сталину, то последняя строка рассказа говорит уже совершенно о другом: «И товарища Сталина, как выяснила теперь заплаканная Алена Пшеничникова, она [Тома] тоже по-настоящему не любила».

Я выяснила, с помощью каких художественных приемов строится рассказ, и у меня получилось:

1. Стилю Улицкой присущи неожиданные эпитеты:

­ «Шелковые, хрустящестеклянные, они [галстуки] лежали в портфелях, еще не тронутые человеческой рукой»;

­ «Одной родительницы из родительского комитета с двумя разлегшимися на плечах развратными черно-бурыми лисицами»;

­ «ковер был зыбким и пружинистым, как мох на сухом болоте»;

­ «жидкий снежок»;

­ «жгучее чувство неправильности жизни»;

­ «деревенские тихие звезды стояли в небесной черноте»;

­ «солидарно натягивала свое пальто»;

­ «рассыпчатый, ехидный смех»;

­ «тщеславно хихикнула».

2. Необычные сравнения и запоминающиеся метафоры:

­ «Сверкая металлической лысиной»;

­ « волнистые буковки, похожие на мышиный помет»;

­ «Третий «Б» класс просто-таки осветился этими красными галстуками»;

­ «Кроткая Колыванова уперлась, как коза»;

­ « волосы густые, тяжелые, в крупную волну, как будто от другой женщины»;

­ «Почти целую неделю пионерки ходили надутые тайным заговором, как воздушные шарики легким паром»;

­ « красные галстуки, знак несомненной самостоятельности»;

­ « густо опутанными толстыми веревками с фанерно качающимся бельем»;

­ «Платье у нее было как бы с крылышками на плечах»;

­ « маленькая, тощенькая и напоминает утенка».

3. Гиперболы, ироничность стиля:

­ «Алена Пшеничникова плакала, хотя она про это давным-давно знала. Всем в эту же минуту тоже хотелось поджечь фашистскую конюшню и, может быть, даже погибнуть за Родину»;

­ « была в ней гордость, что целая делегация направляется к ней посмотреть, как она ногами управляется»;

­ «Утром следующего дня они предупредили дома, что вовремя из школы не придут по причине пионерского мероприятия»;

­ « она обольстилась самоварчиком, когда рядом живут герои».

4. Олицетворение:

­ «деревенские тихие звезды стояли в небесной черноте»;

­ «Колченогие мускулистые львы. наблюдали с высоких порталов. »

5. Из синтаксических фигур можно отметить анафоры:

­ «пять девочек из «Б», пять из «А» и пять из «В»»;

­ «самое легкое и самое тяжелое, самое нежное и самое твердое пошло на эти подарки».

6. Эпифору:

­ « но по-настоящему пить она не любила. И товарища Сталина, как выяснила теперь заплаканная Алена Пшеничникова, она [Тома] тоже по-настоящему не любила».

7. Антитезы:

­ «самое легкое и самое тяжелое, самое нежное и самое твердое пошло на эти подарки»;

­ «Рядом с трамвайной остановкой стояли два двухэтажных дома, остальное жилье было деревянным, рассыпающимся, в глубине были видны несколько настоящих деревенских изб, с колодцем в придачу».

8. Градации:

­ «Не особенно красиво, крестиком, не очень даже и похоже»

­ «Маленькое-маленькое, малюсенькое»

Таким образом, секрет популярности писательницы в живом, художественном авторском языке.

Одна из его особенностей в том, что она скрупулезно описывает не «движение души», а «телесные картины»: «Она нагнула голову низко к столу, резко мотнула подбородком и подняла лицо от стола. В середине ее улыбающегося рта торчала кисточка. Она быстро перекатила ее во рту из угла в угол, потом села на кровать, подняла, странно вывернув коленный сустав, стопу, и кисточка оказалась зажатой между пальцев ног», «он был ее дружок, и она принесла ему дар. Сама-то она выпить немножечко тоже могла, но по-настоящему пить она не любила. ».

Часто писательница пренебрегает художественным стилем, он стал размытым и усредненным: «. великий товарищ Сталин, всем народам отец, знает меня поименно, пишет мне, убогой, свое благодарствие за мое ножное усердие, а моя жилплощадь такая, что горшок поставить поссать некуда», т. е. она из писательницы Улицкой превращается в «биолога» Улицкую.

Свою задачу писателя она определяет так: « пробиться через тяжесть, бессмыслицу, непонимание к осмыслению и принятию жизни такой, какова она есть», поэтому часто ее рассказы окрашены иронической тональностью, у нее нет утешительного пафоса, то есть счастливый конец истории она не предусматривает, так как в жизни часто бывает наоборот.

Во всех рассказах, в том числе и в рассказе «Дар нерукотворный», писательница идет от бытовых зарисовок к философским обобщениям.

Я считаю, что основой взаимодействия человека с обществом и государством является свобода личности, а свобода предполагает сознательный выбор линии жизни, сферы и видов деятельности. Человек свободен тогда, когда он осуществляет этот выбор сам, без принуждения. Но разве есть этот выбор у героев Улицкой? Конечно, нет. В ее произведениях так же, как и в нашей жизни, бедность преобладает над достатком. Л. Улицкая говорит: «Инвалиды, нищие, умственно отсталые попадают в мое поле зрения именно по той причине, что мне не нравится ведущая модель, по которой главным критерием и даже самой целью жизни остается успех. Меня всегда интересовали люди, сознательно остающиеся на обочине. Не только те, кого жизнь вышибла из успешной колеи, но и те, кто добровольно пребывает на том месте, куда они поставлены от рождения, с достоинством исполняют свое служение, как они его понимают».

Таким образом, я пришла к мысли, что в рассказах Людмилы Улицкой бытие и быт не разделены, в центре – человек, с его бедами и радостями.

Бытие и быт, то есть «высокое» и «низкое» переданы у писательницы через субъектную организацию произведения, в котором чувствуется личное настроение автора, его раздумья над жизнью, философское стремление соотнести возможности и потребности человека.

Психологический портрет героини создан достаточно убедительно: и внешний облик, и воспоминания о прошлом, и сегодняшняя жизнь героини, ее мысли, взаимоотношения с окружающими людьми, ее речь, абсолютно лишенная интеллигентности, обстановка, в которой она живет, - все это говорит о том, что писательница создала тип человека, порожденного определенной (сталинской) эпохой.

Феномен ее состоит в том, что при внушительных тиражах и массовом признании, ее книги остаются фактором «высокой», не массовой – художественной литературы. И дело не только в том, что на мировом культурном рынке пользуется спросом тема сталинских времен в Советском Союзе. Людмила Евгеньевна любит вспоминать далекие пятидесятые годы своего детства, причем не без обиды, так как каждая семья была морально или физически, пусть частично, но задета. Отсюда два сборника ее рассказов – «Бедные родственники» и «Девочки» объединились в один – «Бедные, злые, любимые».

Заглавие точное и не лишенное двусмысленности.

«Бедная, злая, любимая», «брезгливая» и «равнодушная» у Людмилы Улицкой – это «интеллигенция», и о ее «неказистом житье-бытье» известно всем. И может быть, в последних работах писательница уйдет от своих прежних героев, чаще остающихся «на обочине жизни».

В одном из последних интервью «Новым известиям» она сказала, что взялась за жизнеутверждающую книгу «Люди нашего царя». И сегодня она работает над серией качественной литературы для детей. О том, почему она – как и Борис Акунин, кстати, - решила взяться за чтение для школьников, Улицкая рассказала «НИ» в ноябре 2005 года.

По утверждению критики, такие оптимистические сюжеты в Российской литературе встречаются не часто.

Меня заинтересовали жизнеутверждающие критерии творчества Л. Улицкой, и сейчас я читаю «Люди нашего царя».