Киевская Русь IХ – начало ХI в. в. – гоместасис варварского общества или раннефеодальная государственность? Часть 1

К вопросу происхождения государства у восточных славян

Вопрос о происхождении государства на Руси является одним из самых проблемных в отечественной историографии. Пожалуй, ни один другой не вызывал столь продолжительных и ожесточенных, с участием сотен ученых споров, чем вопрос «откуда есть пошла земля русская, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда Русская земля стала есть»

Начиная с 1735 года, когда профессор Санкт-Петербургской Академии наук немец Т. З. Байер заложил основу так называемой норманнской теории происхождения государственности на Руси, и до настоящего времени историки делятся на норманистов (в ХVIII в. и в последующие два с половиной столетия гипотеза Байера нашла поддержку эрудитов как из числа германоязычных ученых – Г. Ф. Миллер, А. Л. Шлецер, И. Э. Тунман, Х. Ф. Хольманн, К. Х. Рафн, А. А. Куник, В. Томсен, Ф. А. Браун, Т. Я. Арне, Р. Экблом, М. Р. Фасмер, А. Стендер-Петерсен – в России и за рубежом, так и среди русскоязычных – Н. М. Карамзин, В. О. Ключевский, М. Н. Погодин, А. Л. Погодин, А. А. Шахматов, В. А. Брим, А. А. Васильев, Н. Г. Беляев, В. А. Мошин, В. Кипарский. ) и их противников. А взгляды М. В. Ломоносова, С. П. Крашенинникова и др. , нестандартные по форме сочинения Ю. Венелина стали отправной точкой аптинорманизма, который сторонники Т. З. Байера считали плодом патриотических настроений дилетантов исторической науки.

В итоге дискуссий сложились «норманская» и «антинорманская» школы, каждая из которых испытывала на себе мощное давление политических кругов. Вопрос о происхождении и характере древнерусской государственности был, да, пожалуй, и есть вопрос политический, а не только чисто научный.

Актуальность темы определяется тем вниманием, которое оказывалось ей после распада СССР (1991 год) в России, и на Украине, и в Белоруссии. А также тем вниманием, которое уделяется нынешним политическим руководством РФ вопросу происхождения государственности на Руси (вряд ли поездка президента В. В. Путина на археологические раскопки в июле 2004 года в Старую Ладогу была случайной). И вот устами дикторов всех каналов телевидения Старая Ладога названа «первой столицей Русского государства». А как же быть с Киевом – «матерью городов русских»? Во время встречи В. В. Путина с академиком А. Н. Кирпичниковым прозвучали слова о том, под одним из курганов Старой Ладоги, вероятно, находится захоронение Олега Вещего, объединившего Новгород и Киев (Славию и Куявию) в единую Киевскую Русь.

В наши дни чаще всего обсуждаемым вопросом в контексте темы происхождения государственности у восточных славян остается вопрос об этнической принадлежности варягов, их влияния на политегенез Древней Руси. Важнейшей направленностью споров современных норманистов и антинорманистов являются лингвистические изыскания. Еще Байер высказал мнение, что древнерусское слово из летописей – «варяги» - это название скандинавов, давших государственность Руси. В поисках соответствующего термина в древнесеверных языках, Байер нашел единственное приближенно напоминающее «варяг» слово «вэрингьяр» (væringjar, именительного падежа множественного числа); лингвисты до сих пор затрудняются хотя бы искусственно смоделировать именительный падеж единственного числа от этого термина. «Вэрингьяр» упоминается в древнесеверных источниках для обозначения «наемных телохранителей византийских императоров», как правило, называвших себя «руссами» по происхождению, а не «норманнами» или «свеями», то есть прямо никак не свидетельствовали о своей причастности к Скандинавии.

Немецкий лингвист М. Фасмер считал, что «варяг» происходит от древнескандинавского корня «VAR» - верность, порука, обет, т. е. варяги – «союзники, члены корпорации», а не этническая общность.

Исходя из слов «Повести временных лет» «Поищем себе князя, иже бы володел нами и судил по праву. И идоша за море к варягам, к Руси. Сице бос я зваху тьи варязи Русь, яко се друзии зъвутся свие», часть историков (например, В. О. Ключевский, Е. А. Радзевская) склонны видеть в термине «рус» социально-экономическую категорию, господствующую в Восточнославянских землях, этнически связанную с Варягами и верхушкой финно-угорских и славянских этносов.

Г. И. Анохин выдвинул гипотезу о славянском происхождении термина «варяг», связанным территориально с Приильменьем, а этимологически – с древнерусским названием солевара.

А. Н. Сахаров считает, что Варяги – прибалтийские славяне.

К дискуссии о происхождении терминов «варяг» и «Русь» можно добавить так называемую «северную» гипотезу («Русь» - от Ruotsi («грести») и «южную» (от иранского корня со значением «белый», «светлый») и гипотезу В. А. Брима о контаминации двух сходных названий – скандинавского и иранского (слияние в единое целое). В. Паранин выдвинул «карельскую концепцию образования Древнерусского государства и термина «Русь».

Вопрос о происхождении терминов, этнической принадлежности летописных варягов, хотя и представляет естественный интерес, носит все же частный характер. Более важной проблемой является соотношение в процессе государствообразования местных и пришлых этнических элементов и традиций. Проблема определения сущности дефиниции «раннефеодальное государство Киевская Русь».

Проблему становления государственности на Руси дореволюционные историки связывали с проблемой появления крупной феодальной вотчины

(«Где нет крупного землевладения, там не может быть и феодализма, существеннейшие черты которого состоят, с одной стороны на множество самостоятельных владений, княжеств и привилегированных боярщин – сеньорий и, с другой стороны, в объединений этих владений договорными, вассальными связями, заменяющими позднейшие государственные начала подданства»). Советская школа придерживалась в целом этого же взгляда. Но в конце ХХ в. советский историк Георгий Прошин и ряд других исследователей сумели отойти от стереотипа «Киевская Русь – раннефеодальное государство»: «Киевский период – не начало Русского государства, не начало русской культуры». Более того появилась точка зрения, что Киевская Русь – это варварское общество, характеризующееся настроенностью на гоместасис – саморегулировку, приводящую к сохранению прежней структуры.

В настоящее время спор о том, что же из себя представляла Киевская Русь в IХ – начале ХI в. не утихли.

Целью данной работы автор поставил изучение общественных отношений, предшествовавших появлению государственности у Восточных славян (VI-IХ вв. ), характера государственности в Киевской Руси в IХ – начале ХI вв.

Задачи работы: 1. рассмотрение проблемы сочетания и соотношения кровнородственных и территориальных связей у различных славянских общностей (древлян, полян и др. ) на уровне мира (верви);

2. возможность возникновения на существовавшей социально – экономической базе одного из типов государственности (чифдом, вождество, племенное протогосударство, тирания и тп. );

3. рассмотрение взаимоотношений власти в Киеве с местной племенной знатью после объединения Новгорода ( Славии ) и Киева ( Куявии ).

Метод работы: сравнительный анализ общественных отношений Руси изучаемого периода и общественных отношений этноса нгуни (зулусов (Южная Африка)) в период перехода от догосударстенных к государственным.

Новизна работы: использование для сравнительного анализа уровня развития общества нгуни и общества восточных славян элементов культуры; попытка объяснения на уровне гипотезы причины полигинии князя Владимира I Святославича и некоторых других спорных вопросов истории Руси изучаемого периода.

Сравнительный анализ как метод изучения стал широко применяться в конце ХIХ века, когда было издано главное произведение Льюиса Моргана (1818-1881) «Древнее общество» (1877). Ф. Энгельс (1820-1895) считал, что оно «имеет для первобытной истории такое же значение, как теория развития Дарвина для биологии и как теория прибавочной стоимости Маркса для политической экономии». Морган, изучая жизнь североамериканских индейцев, вывел общие закономерности, присущие развитию всех обществ мира. Используя выводы Моргана, основоположники марксизма создали ряд работ, посвященных разным вопросам истории средних веков. Среди них для изучения периода создания государств особое значение имели: «Древняя Ирландия», «К истории древних германцев», «Франкский период», «Марка», «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Роль данных произведений К. Маркса (1818-1883) и Ф. Энгельса для своей марксистской медиевистики (на основе исторического материализма) трудно переоценить, так как они были методологической основой всех работ отечественных историков советского периода.

Метод сравнительного анализа использовал один из выдающихся советских историков Б. Д. Греков (1882 - 1953); чей труд («Киевская Русь»-М: Госполитиздат. 1953) не утратил в определенной степени своего значения и сегодня: «Древнерусское государство имеет некоторые черты сходства с государством Меровингов и Каролингов и по своему происхождению, и по своей структуре, и по своей дальнейшей судьбе».

Значительная часть советских медиевистов делала упор на сравнение отечественной средневековой истории со средневековой историей Запада, германскими государствами. Данная традиция продолжалась и в конце ХХ века (например4).

Были попытки отдельных исследователей идти по пути изучения неевропейских народов (например, М. М. Ковалевский (1851 -1916) занимался развитием общественных отношений у кавказских народов). «Корифей всех наук» И. В. Сталин высказал мысль, что период VI – VII веков можно назвать «полупатриархальным – полуфеодальным» применительно к прошлому азербайджанцев и некоторых других народов.

Таким образом, И. В. Сталин определил направление сравнительного анализа – восточные славяне и народы, так или иначе соприкасавшиеся с ними. В советской исторической науке и после смерти Сталина неписаным правилом оставались его указания о родстве славянских наций и плодотворности сравнительного изучения общественных явлений по памятникам раннеславянского законодательства, таким как «Русская Правда», «Закон Судный людем», «Польская Правда», Винодольский и Полицкий статусы, древнейшие чешские уставы.

Действительно, сравнение восточнославянской общины с маркой древних германцев имеет множество оснований: общее индоевропейское происхождение, территориальная близость, наличие письменных источников по истории германцев (Гай Юлий Цезарь, Тацит), длительный период сравнительного анализа в дореволюционной российской историографии (Грановский, С. М. Соловьев, Кавелин К. , Чичерин, П. Н. Милюков, Н. П.

Павлов-Сильванский). Но на ряду с положительными моментами присутствуют и очевидные недостатки такого сравнения: письменные источники отделены от исследователей периодом, равным столетиям; российские историки ХIХ века ставили своей целью не отыскание истины, а подтверждение своих западнических или славянофильских установок; археология, как важнейшая наука, влияющая на источниковедческую базу, находилась в стадии становления в ХIХ веке и не могла содействовать объективному пониманию большинства поблеем истории восточных славян VI – IХ веках; советская историография носила ярковыраженный антинорманский характер.

Обращение к истории нгуни (зулу) в качестве объектов изучения в контексте сравнительного анализа с предгосударственной и раннегосударственной историей восточных славян имеет ряд преимуществ. Так, пожалуй, только у нгуни (зулу) европейцы могли наблюдать процесс генезиса государства. Причем, европейцы конца ХIХ-начала ХХ века. Важнейшим источником, в первую очередь, следует назвать книгу английского миссионера и ученого Альфреда Брайанта (1865-1953), прожившего пол века среди зулусов и считающегося признанным знатоком их истории и культуры. Брайант был одним из немногих западных авторов, чей труд был переведен на русский язык3 в Советском Союзе.

Еще большее значение, как источник для данной работы, имеет книга Эрнеста Августа Эдуарда Арнольда Риттера1. Ценность ее заключается в том, что Риттер собрал придание и свидетельства людей которые в детстве сами видели героя книги или слышали о нем от отцов и дедов.

Риттер вырос среди зулусов, и первым языком, на котором он научился говорить, был зулусский. Э. А. Риттер вместе со своим отцом участвовал в англо-зулусских схватках на стороне англичан.

При написании книги автор использовал воспоминания европейцев, лично встречавшихся с зулусами в интересующий нас период. Э. А. Риттер критически проанализировал сообщение европейцев, как правило, не знавших африканских языков.

К недостаткам сравнения восточных славян по вышеназванным работам о нгуни (зулу) можно отнести то, что ни А. Брайант, ни Э. А. Риттер не были профессиональными историками. Риттер скорее фиксирует историю, чем интерпретирует события, хотя и показывает определенный уровень знакомства с теорией Арнольда Тойнби (1889-1975) о стимулах прогресса и теории Зигмунда Фрейда (1856-1939) о побудительных мотивах исторических личностей. Риттер пользуется терминологией, которая вряд ли применима при характеристике общества при переходе от догосударственного к государственному состоянию. Риттер говорит об империи нации, о королях, гвардии, о министрах и т. п.

При написании данной работы автор использовал «Повесть временных лет» Нестора – летописца, древнейшую дошедшую до нас летопись, составленную около 1113 года и, пожалуй, единственный письменный восточнославянский источник, рассказывающий о ранних этапах истории восточнославянской общности, если не считать сомнительной «Велесовой книги»2. Скудность исторических сведений всегда порождает обилие концепций и споров. Полемика началась еще между редакторами «Повести». Неудивительно, что однозначных ответов на многие вопросы истории Ранней истории Руси нет до сих пор.

Литературу по теме работы можно разделить как по хронологическому признаку, так и по тематическому. В своей работе автор использовал книги дореволюционных авторов Т. Н. Грановского и Н. П. Павлова-Сильванского. «Феодализм в России» Павлова-Сильванского заслуживает интерес прежде всего тем, что в этой книге представлены взгляды отечественных и ряда зарубежных историков ХIХ века на становление феодальных отношений в России.

Советские авторы представлены прежде всего работой Б. Д. Грекова «Киевская Русь», устаревшей, написанной с позиции советской исторической школы, находившейся под полным влиянием «Краткого курса ВКП (б)» и цитируемой статьи И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания»1. Но тем не менее «Киевская Русь» - капитальный труд, без знакомства с которым, более того, без изучения которого невозможен объективный подход к проблемам генезиса феодализма и государственности у Восточных славян.

Некоторое ослабление идеологического контроля над исторической наукой привело к появлению новых теорий. Самым распространенным стало представление о том, что общественный строй Руси был феодальным, но на раннем этапе преобладал «государственный феодализм» - система, при которой основная масса земледельческого населения зависела не от отдельных «феодалов», а от государства, в пользу которого несла повинность в виде выплаты дани (налога) и других податей. Первым такую концепцию сформулировал Л. В. Черепнин. Последующие исследования показали, что государственная власть ограничивалась взиманием дани с лично свободного рядового населения, но и активно формировала новые сферы общественных отношений. Б. А. Рыбаков предположил, что термином «смерды» на Руси обозначались не крестьяне – общинники, а особая категория полукрестьянского-полувоенного населения, зависимого от князя. Гуревич выдвинул идею о том, что Киевская Русь – это государственность варварского, а не феодального общества. И. Я. Фроянов в 1970-е годы выдвинул гипотезу о том, что Древняя Русь не являлась в строгом смысле единым феодальным государством. Л. Н. Гумилев в конце существования СССР основал оригинальную концепцию этногенеза как составной части антропосоциогенеза. Процесс этногенеза связан с появлением особого генетического признака – пассионарности. Пассионарность присуща некоторому количеству людей, обладающих повышенной тягой к действию.

Гумилев назвал их «пассионариями». Именно пассионарии, вкладывая свою избыточную энергию в организацию и управление соплеменниками на всех уровнях социальной иерархии, вырабатывают новые стереотипы поведения и создают государство.

Взгляды Л. Н. Гумилева, осуждаемые многими отечественными историками, имеют право на существование, как и всякие другие теории.

В данной работе использована информация из книги «Древняя Русь и Великая степь», касающаяся собственно фактов, а не концепции исторического развития. Автор данной работы не может согласиться с Л. Н. Гумил6евым в том, что «поляне – не племя и не социальный слой, а психологический тип славянского пассионария эпохи неописанных побед» и считает, что поляне – это союз «славиний», в основу этнонима которых положен территориальный фактор, а не то, что утверждает Л. Н. Гумилев: «Современники в слово «поляне» вкладывали особый смысл: «исполин» - гигант».

Постперестроичные статьи в специализированных научно-популярных журналах, рассчитанных на достаточно широкий круг читателей, - «Вопросы истории», «Родина», «Преподавание истории в школе» - отличаются разными подходами как к истории формирования государства в Древней Руси, так и к отдельным аспектам этого процесса. В свое время концепция И. Я. Фроянова о существовании на Руси конгломерата городов – государств, в основе социального устройства которых лежал общинно-вечевой строй, подвергалась серьезной критике. Продолжилась эта критика и в конце 1990-х годов ХХ века.

Особый интерес при написании данной работы у автора вызвала статья А. А. Горского, где изложен нетрадиционный взгляд на сущность восточнославянских догосударственных общностей – «славиний».

В целом, при разнообразии взглядов на политегенез у восточных славян в настоящее время сложность восприятия Древней Руси не преодолена. Этот период истории обильно насыщен мифами и идеологическими штампами. Обилие устойчивых мифилогем, иногда очень древних по своему происхождению (легенда о призвании Рюрика), позволяет до бесконечности вращаться вокруг вопроса об этнической принадлежности варягов и происхождение термина «Русь».

Однако, несмотря на все сложности восприятия, исследование вопросов, связанных со становлением государства у Восточных славян, необходимо. Ведь именно с Древней Руси начинается история современной России.

СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ У ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН В VII – Х в. в.

Влияние миграционного процесса на переход от родовой общины к соседской

В отечественной историографии до сих пор почти безусловным считается, что « в VIII – IХ веках нового прогресса в развитии производительных сил достигли восточные славяне Рост земледельческой техники обусловил возникновение индивидуальных форм землевладения. Разложение общин укреплялось развитием ремесла и торговли. »

«Процессы классообразования у славян проходили на фоне формирования племенных союзов, распада большой семьи и перерастания родовой общины в сельскую (соседскую).

Форму общественных отношений славян в VII – ХIII в. в. можно определить как военную демократию. Её признаками являлись: участие всех членов (мужчин) племенного союза в решении важнейших общественных проблем; особая роль народного собраня как высшего органа власти; всеобщее вооружение населения (народное ополчение)

Образование государственности у восточных славян совпало (и было обусловлено) с разложением родоплеменных кровнородственных отношений. Они сменились территориальными, политическими и военными связями. »

Приведенное выше высказывание явно основывается на линейном формационном подходе к изучению истории, выдвигая следующие её этапы: родовая община → разложение родовой общины → соседская община → военная демократия (классообразование) → государственность. Данная схема страдает упрощенностью и не объясняет тех сложных процессов, которые протекали в восточнославянском обществе в VII – IХ в. в.

Концепция Б. Д. Грекова и его школы рассматривает процесс разложения родоплеменных отношений как одновременный процессу формирования классового общества, а завершение архаической формации как начало феодальной. Но уже в 70е – 80е годы ХХ века ряд ученых на основе разработки генезиса феодализма на материале стран Западной Европы раннего средневековья, специальной дискуссии, посвященной итогам изучения данной темы, пришли к выводу о наличии не только переходных форм к феодализму, но и определенного переходного периода, отграничивающего первообщинный строй от феодального.

По словам известного советского медиевиста А. И. Неусыхина «феодальному обществу непосредственно предшествует не первобытность с характерной для неё родовой чертой, а общинность без первобытности, т. е. такой строй, где родовые пережитки постепенно отмирают и где господствуют более высокие формы общины – земледельческая, у некоторых народов переходящая в соседскую». Итак, «будучи общиной без первобытности и заключая в себе в то же время элементы социального неравенства, эта структура еще не была классово-феодальной – даже в том смысле, в каком таковой был сам ранний феодализм. Следовательно, её можно рассматривать как переходный период от бесклассового общества к классовому».

Углубляя мысли А. И. Неусыхина о дофеодальном обществе в странах Западной Европы, А. Я. Гуревич подчеркнул, что эта «социальная система не обязательно имела переходный характер». «Не следует ли её рассматривать, - спрашивает А. Я. Гуревич, - как самостоятельную, самодовлеющую форму, не развивающуюся во что-то принципиальное, а если и развивающуюся, то вовсе не обязательно в феодализм? Перед нами – самобытное варварское общество, обладающее рядом устойчивых конститутивных признаков. Мы найдем его не в одной Европе периода раннего средневековья, но и в архаических обществах древности, и в обществах «восточного типа», и в тех «этнографических структурах, которые кое-где сохранялись вплоть до самого недавнего времени. Этому обществу – мы называем его «варварским» совершенно условно – и в гораздо большей мере присущи стабильность и даже застойность, нежели изменчивость и развитие Варварское общество характеризуется не столько способностью к эволюции, сколько настроенностью на гоместасис – саморегулировку, приводящую к сохранению прежней структуры целого. »

Киевская Русь по своей социальной сущности весьма сходна с варварскими обществами, описанными А. И. Неусыхиным и А. Я. Гуревичем. Её нельзя назвать феодальной, поскольку феодализм ещё в ней не сложился, а лишь зарождался. Киевская Русь не знала оформившихся классов, хотя социальное неравенство ей было известно. 3

Русь переживала процессы, которые не были векторно-предопределенными от «дофеодальнего периода» (родоплеменного строя) к раннефеодальному.

Сложность этих процессов невозможно понять без учета того, что восточнославянские общности раннего средневековья, сложившиеся после расселения славян на Восточно-Европейской равнине только отчасти являлись племенами(в исторической науке под племенами принято понимать общности, члены которых объеденены связями кровнородственного характера, например, пару фратрий с кроскузенными связями). Другая часть восточнославянских общностей являла собой новообразования, сформировавшиеся в результате распада и смешивания в ходе миграции племен. Эти новообразования, которые А. А. Горский предлагает называть «славиниями»1 были территориально-политическими объединениями, а не кровнородственными союзами. Логично, что «славинии» могли включать в себя в процессе освоения территории и иноэтнические элементы: балтов, финно-угров и др. Тогда как процесс ассимиляции неславянских этносов Восточно-Европейской равнины племенами требовал длительного времени, достаточного для того, чтобы фратрия славян фактически слилась в одно целое кровнородственное объединение, испытывающее кризис эндогамных браков, грозящих вырождением. Либо процесс ассимиляции автохтонов (аборигенов) пришлыми славянами должен был сочетаться с завоеванием территории и истреблением мужского населения прежде всего финно-угров. «Расширение территории Руси осуществлялось не только на базе постепенной славянской колонизации редко заселенных пространств Восточной Европы, но (особенно в IХ –Х в. в. ) с помощью целенаправленной государственной экспансии». «Вытеснительная» версия взаимоотношений славян с неславянами приводится Е. Н. Захаровой.

Теория о существовании «славиний» и племен может найти обоснование в названиях крупных славянских общностей. Н. М. Карамзин (1766 - 1826) писал о том, что радимичи и вятичи называются так по имени то ли исторических, то ли мифических предков Радима и Вятко. Исходя из того, что кровнородственным объединениям свойственен культ отца-прародителя, можно предположить, что радимичи и вятичи – племена. Тогда как словене – «словиния». А название их происходит от «слово» - язык, понятный для всех членов «славиний», изначально происходивших от других племен. У полян, полочан, дреговичей (дрягва – болото) и др. в основу названия положен территориальный фактор, что наводит на мысль о его первичности перед кровнородственным у этих общностей.

Распад кровнородственных связей в процессе миграций наложился на процесс развития производительных сил и там, где развитие пашенного земледелия в виду более благоприятных природно-климатических условий шло быстрее, переход от родовой общины к соседской происходил быстрее. Видимо это характерно для «славиний» полян, к тому же с VI в. имевшей контакты (торговля) с Византией, Хазарией.

На севере, где пашенное земледелие было связано с необходимостью расчистки земель от леса (корчевание пней после лесных палов – преднамеренного выжигания леса) и требовало сплочения осколков племен в новые кровнородственные союзы, переходу к военной демократии способствовали иные факторы, чем развитие производительных сил.

Общественная элита у ильменских словен была представлена не столько племенными старейшинами (А. А. Горский вообще считает, что «старцы градские» и «старейшины» - это вставки летописцев не несущие информации о реальном общественном слое1), сколько выборными удачливыми предводителями ополчений «славиний» - князьями и окружавшей их служилой знатью – дружиной, организацией, члены которой были связаны с князем отношениями личной верности (мужские союзы). «Кристаллизация института дружины относится к эпохе славянских миграций, когда в условиях ломки племенных связей и постоянной военной опасности усиливалось значение личных связей воинов со своим вождем».

Если на юге развитие производительных сил и известный избыток прибавочного продукта создавали условия к переходу к индивидуализации хозяйства и выделению и консолидации знати, которая не могла не присваивать часть избыточного продукта, производимого сообщностью соплеменников (вернее «славинников»), то на севере происходило сплочение вокруг избранных вождей на несколько иной основе. «На Северо-востоке Руси - неплодородные почвы – 15 см. плодородного слоя против 70 см. на Юге Руси

Срок полевых работ в Европейской России – 130 дней, а на полную обработку одной десятины пашни уходит от 30 до 50 человекодней. Только в этом случае удастся получить урожай в 3 -6 ц. с га, гарантирующий сносный прожиточный минимум, но не дающий сколько-нибудь значимых излишков. В подобной ситуации крестьянская семья из четырех человек едва успеет обработать 3 десятины. Но и это потребует чрезвычайного напряжения сил, приходится «навалиться всем миром»». 3 Дружина и ополчение «славиний» ильменских словен и примыкавших к ним мери, веси, чуди готовы были следовать за военным вождем с целью грабежа населения более плодородных южных земель и завоевания выхода к международному торговому пути «из варяг в греки», торговля по которому мехами, воском, медом, рабами давала шанс на выживание большинству и шанс на обогащение немногим.

Можно предположить, что процесс перехода от родовой общины к соседской у древлян, дреговичей, вятичей и других, и других, в географическом отношении удаленных от пути «из варяг в греки» и проживавших в лесной зоне, был медленным и необязательно предрешенным миграцией со славянской прародины на Восточно-Европейскую равнину.

Присоединение части одного рода к другому не обязательно создавало «славинию». Вполне могло произойти просто слияние в новый более крупный род.

Подобные процессы европейские исследователи наблюдали у племени зулу в ХIХ веке: «Около 1802 года в стране э-лангени начался голод, и Нанди не могла больше прокормить детей. Это бедствие известно у зулусов под названием мадлатуле («Пусть каждый ест, что может, и помалкивает») Нанди отправилась с детьми в Мпалалу, где жил человек по имени Гендеяна. Её встретили ласково, и некоторое время она со своими детьми жила у Гендеяны, которому она родила сына – Нгвади. » «Хлуби родичи лала и свази, приютившие Дингисвайло (из племени мтетва), когда он стал изгнанником, почитали его за смелость и решительность и в правление короля Бунгаана избрали старейшиной». «Македама, вождь э-лангени, был человек покладистый и вместе со своим племенем покорно принял требования Чаки. Они сводились к созданию такого тесного союза, который по существу означал слияние с кланом Зулу». «Вождь зулусов заключил союз с соседними племенами сибийя и газини Такой же союз был заключен с г’унгебени, жившими на север от зулусов; в дальнейшем эти два клана слились».

Слияние двух кровнородственных общностей в одну - явление обычное для истории догосударственных отношений. Фратриальные связи, обусловленные необходимостью притока «свежей крови», по мере продолжительности становились кровнородственными (кросскузенными), что предопределяло слияние двух фратриальных родов в один. Соответственно возникала необходимость поиска новой фратриальной половины. Браки внутри рода у подовляющего большинства этносов запрещались. «Несчастная Нанди стала не только матерью незаконнорожденного ребенка, но – что несравненно хуже – вступила в связь с мужчиной, состоявшем с ней в некотором родстве: мать её Мфунда была дочерью Кондло, вождя клана Г’вабе, членам которого запрещалось вступать в брак с зулусами». Словяне не были исключением, поэтому селившиеся вблизи друг друга в период миграционного процесса славянские роды скорее всего создавали в условиях лесной зоны новые фратрии, а не соседские общины.

Рассмотрев некоторые точки зрения на проблему влияния миграционного процесса на переход от родовой общины к соседской у восточных славян, следует сделать выводы.

Во-первых, миграция восточных славян проходила на территорию Восточно-Европейской равнины, где природно-климатические условия не могли способствовать в целом переходу от коллективного труда достаточно большой общности к труду отдельной патриархальной семьи.

Во-вторых, только лесостепь Юга Восточно-Европейской равнины и близость торгового пути «из варяг в греки» могли влиять на переход к соседской общине от родовой по классической схеме европоцентризма истории.

В-третьих, концепция А. А. Горского о создании славиний является лишь отчасти объяснением отношений складывающихся в процессе миграций.

В-четвертых, сравнительный анализ схожих процессов у восточных славян и зулу позволяет выдвинуть предположение о многообразии и нелинейность перехода от родовой общины к территориальной с возможным воспроизводством родовых отношений.

В-пятых, анализ характера форм брачных связей и попытка приведения их в соответствие с уровнем развития общественных отношений у восточных славян может стать либо доказательством, либо опровержением выдвинутого предположения.