Образы праведников в русской литературе ХХ века

Праведник. В прошлом веке это понятие было в чести, так называли человека, поведение которого соответствовало религиозным заповедям. Откроем В. И. Даля:

«Праведник (-ница), праведно живущий; во всем по закону Божию поступающий, безгрешник. Творящий правду праведникъ есть. Иоанн. Нет передъ Богомъ праведника, все грешники. <> У бога для праведниковъ места много. Не стоит городъ безъ святаго, селение без праведника. ». Но, к глубокому сожалению, в наше время это слово попало в число устаревших. Больше того, оно приобрело явно иронический оттенок. Читаем «Словарь русского языка» С. И. Ожегова (1987 г. ): «Праведник — человек, ни в чем не погрешающий против правил нравственности». И все бы нормально, если бы рядом с этим определением не стояла в словаре пометка — «ирон. ». Действительно, отношение окружающих к таким людям вполне соответствует такому толкованию. Да и мы сами вынуждены признать, что если и встречаются еще такие люди в жизни, то, как правило, они вызывают у окружающих непонимание, насмешку, а порой и раздражение. И чувствуется в этих рассуждениях искреннее сожаление. А в противовес этому настроению некоторые люди доказывают, что время таких людей уже прошло. И хотя такая точка зрения не нашла общего одобрения, тем не менее неотвязна горькая мысль о том, что поистине абсурдны времена, когда поколеблены, казалось бы, вечные нормы морали, когда происходят подобные смещения нравственных акцентов!

Праведники и праведничество в творчестве Н. С. Лескова

Лесков – один из первых русских писателей, обратившихся к образу праведника.

В то время, когда происходящее в России подвергалось суровой критике или сатирическому осмеянию, когда настроение русского общества исходило из убеждения, что и хороший человек ничего не может сделать доброго при несостоятельных условиях, что только благоприятные условия родят хороших людей, Н. С. Лесков придерживался совершенно иного мнения.

Он относился к тем, кто считал, что в любых условиях у порядочного человека есть возможность проявить свои лучшие качества. Независимо от эпохи, вероисповедания, национальности, социального положения. Его убеждения основывались на личном опыте. Он достаточно рано вышел в жизнь: в восемнадцать лет поступил на службу и сам зарабатывал себе на хлеб. К. этому времени он уже имел достаточно твёрдые понятия о том, что считал наиболее ценным и важным в жизни. Лесков создал целый цикл произведений о праведных людях. Первоначально писатель включил в цикл такие рассказы: «Однодум» (1879), «Несмертельный Голован» (1879) и «Кадетский монастырь» (1880). Но позже добавил и другие произведения. Максим Горький так писал о нём в своей статье «Н. С. Лесков»: «Он знал народ с детства; к тридцати годам объездил всю Великороссию, побывал в степных губерниях, долго жил на Украине Он взялся за труд писателя зрелым человеком, превосходно вооружённый не книжным, а подлинным знанием народной жизни. Он прекрасно чувствовал то неуловимое, что называется «душой народа». После злого романа «На ножах» творчество Лескова сразу становится яркой живописью или, скорее, иконописью, - он начинает создавать для России иконостас её святых и праведников».

Лесков понимал, как никто до него, что человек имеет право быть утешен и обласкан, человек должен уметь ласкать и утешать. Он писал жития святых дурачков русских, его герои, конечно, люди сомнительной святости, ибо у них совершенно и никогда нет времени подумать о своём личном опасении – они непрерывно заботятся только о спасении и утешении ближних. Они, вероятно, ничего не сделают или сделают так же мало, как преподобные церковные и светские отшельники и пустынножители, что, стремясь к познанию бога, забывают о человеке и, оправдывая бессилие его не благой мудрости, неспособной устроить жизнь человечью менее зверски, - беспощадно осуждают человека».

В лесковском цикле о русских праведниках мы видим разных людей. Современные исследователи творчества Лескова отмечают, что ни один русский писатель не создал столько «положительных типов», как Лесков. Причину этого сам Лесков объяснял так: «Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одной дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?. И пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, пока не найду хотя то небольшое число праведных, без которых "несть граду стояния"».

Итак, почти в каждом произведении Лескова мы найдем праведника. В своей книге об отце в главе «Художественная проповедь» Андрей Николаевич Лесков писал: «Все они, в порядке появления в печати, располагаются примерно так: правдолюбивый Овцебык ("Овцебык", 1863 г. ), непримиримо революционные Райнер, Лиза Бахарева и Помада ("Некуда", 1865 г. ), младопитательный и всеприимный Пизонский, Котин Доилец и всепрощающая Платонида ("Котин Доилец и Платонида"), полный патриотизма землепроходец Иван Северьяныч Флягин ("Очарованный странник", 1873 г. ), мятежный протопоп Савелий Туберозов ("Соборяне", 1873 г. ), беззавистный и безгневный Памва и чудный отрок Левонтий ("Запечатленный ангел", 1873 г. ), чистый душой Рыжов ("Однодум", 1879 г. ), мужественный Голован ("Несмертельный Голован", 1879 г. ), самоотверженный рядовой Постников ("Человек на часах", 1887 г. ) и т. д. ». Как видно, диапазон праведников огромен, и все они очень разные, мало чем напоминающие друг друга и по социальному положению, и по мировоззрению, но в главном, глубинном, удивительно схожие.

Вряд ли уместно пересказывать содержание каждого из рассказов. Важнее увидеть и понять, что общего и разного в героях Лескова, а точнее, как разное, противоположное на первый взгляд, может быть столь близко друг другу.

Его герои различны по своему социальному положению, по образованию, по вере. Каждому из них даны разные духовные силы. Но по мере сил и возможностей они отдают ближнему всё, что имеют, пусть немногое. Те, кому даровано большее, являют собой примеры стойкости, достойной преклонения. Александр Афанасьевич Рыжов (Однодум), Голован, воспитатели кадетского корпуса (М. С. Перский, А. П. Бобров, доктор Зеленский, "последний архимандрит» Ириней), Брянчанинов и Чихачёв вызывают уважение не только тем, что тверды в вере своей, но умением приспособить и осуществить свои намерения на практике. Их жизнь приобретает цельность, наполнена смыслом, к ним тянутся люди, ища у них поддержки духовной и реальной помощи.

«У нас не переводились, да и не переведутся праведные», — так начинает Лесков рассказ «Кадетский монастырь» (1880), в котором «люди высокие, люди такого ума, сердца, честности и характеров, что лучших, кажется, и искать незачем», предстают в своей многотрудной обыденной жизни воспитателей и наставников юных кадет. Их глубоко мудрое отношение к воспитанию содействовало становлению в воспитанниках того духа товарищества, «который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой коих люди перестают быть людьми и становятся холодными эгоистами, неспособными ни к какому делу, требующему самоотвержения и доблести».

Генерал-майор Перский всю свою жизнь посвятил своим воспитанникам. Безотлучно находится он в корпусе, обходит «непременно» все классы, бывает на каждом уроке, составляет расписание, просматривает «все журнальные отметки всех учеников за день». Сам очень образованный, он заботится , чтобы его кадеты хорошо учились. И не было для этих юношей тяжелее наказания, чем презрительные слова Перского: «Дурной кадет!»

Перский служил кадетам примером во всём. «У Перского была и доблесть, которую мы, дети, считали своею, то есть нашею, кадетскую, потому что Михайло Степанович Перский был воспитанник нашего кадетского корпуса и в лице своём олицетворял для нас дух и предания кадетства», - вспоминает рассказчик-кадет свои молодые годы. Кроме того, это был очень мужественный человек. Так, он не побоялся встать на защиту своих воспитанников, которые помогли раненным на Сенатской площади солдатам. Самому государю Николаю Павловичу он, спокойно и открыто глядя в глаза, заявляет: «Они так воспитаны, ваше величество: драться с неприятелем, но после победы призревать раненых, как своих». «он и жил и умер честным человеком, без пятна и упрёка; но этого мало: это всё ещё идёт под чертою простой, хотя, правда, весьма высокой честности, которой достигают немногие» - заключает Лесков.

А эконом Бобров?! Сколько любви и заботы к «мошенникам»! Даже собственное жалованье он тратил на «приданое» неимущим кадетам: три перемены белья, две столовые и четыре чайные ложки из лучшего серебра. Он объяснял это так: «Когда товарищ зайдёт, чтобы было у тебя чем дать щей хлебнуть, а к чаю могут зайти двое и трое, - так вот, чтобы было чем» Так учил он кадетов товариществу6 «накормить хоть одного, а чайком напоить до четырёх собратьев».

Под стать Боброву и Перскому доктор Зеленский. Как и Бобров, доктор жил уверенностью, что «ни у кого из них нет более драгоценной цели», чем «благо» кадет. «Добряк и наисправедливейший и великодушнейший человек» - характеризует Зеленского рассказчик. Но доктор Зеленский не только заботился о физическом здоровье кадет. В годы жесточайшей реакции, строжайшего запрета на всякое чтение, он наставлял будущих офицеров, давал читать книги, беседовал, чтобы «первый хитрец при новой обстановке» не смог их «сбивать и вести по пути недостойному».

Праведники «Кадетского монастыря», офицеры-воспитатели, соблюдают прежде всего не военную субординацию (хотя она не чужда им), но исходят из долга непостыдной совести, привычно соразмеряя каждый свой шаг и обыденный образ жизни с высшим понятием о человеке, отвечающем за свои дела перед Богом. Это внутреннее состояние ответственности перед тем, кто все видит и предвидит, кто все знает и обладает правом конечного нелицеприятного суда, — это состояние одухотворяет их поступки, дает им высокое наслаждение жить свободно и независимо от случайных вмешательств и соблазнов, делает их устойчивыми против страха, политических мнений века, открытых и скрытых корыстных влияний, короче — от всего того, что может свернуть их с истинного пути свободного и ставшего привычкою подавления своеволия и от уклонения от высшего долга под влиянием жизненной суеты и мелочей быта. Такое раз и навсегда свободно выбранное направление жизни делает их неуязвимыми во всех случаях, когда земной суд, мнения людей, руководящихся политически практическими установлениями и суждениями, и даже раздраженный выговор государя, — ставит их перед выбором: поступать по совести или подчиниться земной субординации, земным авторитетам и обстоятельствам. Они всегда предпочитают путь духовной свободы.

Восхищаясь художественным мастерством Лескова, нужно помнить, что в «Кадетском монастыре» он сохранил очень многие реальные события и облик обаятельных людей, вроде генерал-майора Перского, бригадира Андрея Петровича Боброва и корпусного доктора Зелинского, верой и правдой служивших своему делу.

Лесков ободряет читателя, убеждает его, что даже самые малые дела ценны и дороги, и прописная истина о том, что большое складывается из малого, предстаёт в лицах и фактах. Все его произведения соединены мыслью о деятельной и терпимой любви. Герои, не пожелавшие, не сумевшие понять, как важна такая любовь, обречены, как бы ни были они дороги сердцу писателя. Невольно на память приходят образы Овцебыка и Николая Фермора.

По первому впечатлению — нелюдимость, сумрачность, неприкаянность — кажется, что более близки друг другу Шерамур и Овцебык. Но на деле читатель убеждается в обратном. Несостоятелен Николай Фермор со всем его стремлением верой и правдой служить Отечеству. Он, как и Овцебык, не может свои мечты и желания приспособить к жизни. В таком приспособлении нет ничего оскорбительного, ибо живущий в человеческом обществе должен считаться с его законами, принимать нормы человеческого общежития, в разумной мере, иначе мир превратится в хаос, беспредел и анархия захлестнут его, — такую будущность готовят нетерпимость, агрессия, злоба на всё человечество. Необходимо научиться соизмерять свои возможности со своими желаниями. Но подобное отношение к жизни не предполагает самодовольной посредственности, напротив, требует напряжения сил, неустанной работы самообуздания, самовоспитания. Слабости присущи человеческой природе. Необходимо научиться быть терпимым по отношению к ним, но не в забвении искать защиты, а в трезвом знании, что людям присущи изъяны, чаще неискоренимые. И если человек чувствует в себе силы противостоять им, то надо начинать прежде всего с себя, подобно Однодуму, которого не смогли никакими ухищрениями склонить ко взяточничеству. В то же время он заслужил искреннее уважение по той простой причине, что не кричал о самопожертвовании и безукоризненной честности, но положил себе жить так, как считал верным, что дало ему право сделать замечание, точнее, одёрнуть Ланского в храме. В этом не было пафоса и истеричности, но вера, заслуживающая уважения, чему подтверждением служит финал рассказа.

Гибель Николая Фермора обусловлена его собственными ошибками, нежеланием и неумением трезво взглянуть в глаза действительности. Жить оказалось непосильным трудом для него.

Но всё же Лесков полон сочувствия и любви к своему герою, которого он справедливо называет "старинным юродивым в золотом чертоге". Фермор, как и Овцебык, — мученик веры.

Совершенно иначе ведёт себя Шерамур. Он бездействует и кажется никчёмным, пока не найдено ему дело, но вот он становится санитаром в госпитале, и его девиз "жрать", предмет насмешек и хулы, приобретает иной смысл. Мы видим его в действии и понимаем, сколько любви и милосердия в душе этого удивительного человека и как необходим может быть он людям, как благодарны они ему за заботу. Лесков именует и его юродивым, быть может, чтобы не шокировать публику. Слишком несообразное сравнение для привычного, стереотипного мышления. Но он становится праведником, когда находит дело по себе. О чём и говорит неразумным насмешникам няня: ". чем плоше человек, тем ангел к нему умней ставится, чтобы довёл до дела. Это и ему в заслугу".

По мнению Лескова, богато одарённые натуры, пока они ищут исключительно личного счастья, цели своей не достигают, терпят крушение в жизни и умирают с сознанием бесплодно прожитой жизни.

Для писателя праведники — прежде всего хорошие люди, не только воодушевлённые прекрасными намерениями, но и умеющие их осуществить в жизни, о чём уже неоднократно говорилось выше.

Совершенно отдельно от всех героев Лескова отстоит его очарованный странник — Иван Северьянович Флягин. В нём чудесным образом соединились сила духа, вера, умение быть терпимым и мудрым по отношению к людям, его окружающим. Рассказ о нём наполнен светом и радостной печалью, что завораживает читателя подобно тому, как самого героя очаровывает Грушенька. Он несёт в своей душе дар Божий. Испытав столько невзгод, что хватило бы на множество жизней, он чудесным образом не озлобился. Горе, муки душевные или физические лишь укрепляли силы, данные ему от рождения. История его скитаний не только вызывает сострадание, но смиренное восхищение, так как всяческое бурное проявление восторгов кажется неуместным по отношению к этому удивительному человеку, столь близкому по духу "последнему архимандриту" из «Кадетского монастыря». Жизнью и словом своим они помогли людям, их окружавшим, приблизиться к пониманию "поэзии вечной правды и неумирающей жизни".

И, конечно же, невозможно обойти вниманием произведение «Соборяне» — первую блестящую картину быта православного духовенства и душевной борьбы, переживаемой лучшими его представителями.

Столь притягателен образ отца Туберозова, который предпочитает, чтобы его храм был пуст, нежели наполнен людьми, пришедшими по посторонним соображениям, из чувства страха или по другим мотивам. Сам отец Туберозов наиболее точно выражает своё понимание религиозного чувства, когда говорит о проповеди: "Я ощущаю порой нечто на меня сходящее, когда любимый дар мой ищет действия; мною тогда овладевает некое, позволю себе сказать, священное беспокойство; душа трепещет и горит, и слово падает из уст, как угль горящий. Нет, тогда в душе моей есть свой закон цензуры. а они требуют, чтобы я вместо живой речи, направляемой от души к душе, делал риторические упражнения. Я сей дорогой не ходок. Я из-под неволи не проповедник".

Читатель невольно склоняет голову перед этим удивительным человеком, обладающим редкой силой воздействия на людей. Чему свидетельством служат отношения, которые устанавливаются между ним и дьяконом Ахиллой — удалым казаком, по ошибке попавшим в духовные особы, совершенно неспособным к проявлению пасторских добродетелей и постепенно перерождающимся под влиянием отца Туберозова.

Ту же мысль об истинном понимании христианского духа Лесков противопоставляет в своём «Запёчатлённом ангеле» букве и форме, которым поклоняются староверы. В этом отношении характерна фигура раскольника — старца Малахия, изображённого позднее в «Печёрских антиках». Ожидание посрамления своих врагов с верою в то, что при открытии в высочайшем присутствии новоотстроенного моста в Киеве император осенит себя двуперстным крестным знамением — и тогда настанет час торжества раскольников, не мешает ему морить голодом верного слугу, так что тот умирает впоследствии от рака желудка, прокляв раскол с его мертвящим буквоедством. Рассказ проникнут болью и печалью о людях, не желающих приблизиться к пониманию христианского духа. Автор убеждён, что борьба с расколом может быть успешной не на почве внешнего принуждения, словопрений, богословской казуистики, а лишь на почве альтруистической. Встреча староверов с людьми, проникнутыми таким духом, не проходит бесследно. У первых невольно возникает чувство симпатии и преклонения перед последними, и они признают себя побеждёнными. Достаточно вспомнить, с каким уважением староверы относятся к англичанину и его жене, проникнутым духом веротерпимости и сострадания, столь дорогим сердцу самого Лескова («Запечатленный ангел»). Или встречу с отшельником Памвой, когда поражённый его смирением старовер восклицает: "Господи! — дерзаю рассуждать, — если только в церкви два таких человека есть, то мы пропали, ибо сей весь любовью одушевлён". И выше: "Он и демонов-то всех своим смирением из ада разгонит или к Богу обратит! Они его станут мучить, а он будет просить: «жёстче терзайте, ибо я того достоин». Этого смирения и сатане не выдержать! он все руки о него обколотит, все когти обдерёт и сам своё бессилие постигнет пред Создателем, такую любовь (создавшим, и устыдится Его".

Ещё резче и в то же время поэтичнее выражена мысль о спасительности деятельной любви к ближнему в очерке «На краю света», в котором автор рассказывает со слов просвещённого пастыря православной церкви (впоследствии архиепископа ярославского Нила) о том, какой характер приобрела его миссионерская деятельность среди зырян. Его непонимание, почему местный монах относится к крещению зырян как-то странно, без должного сочувствия, сменяется чувством восторженной благодарности мудрости Создателя и смирением, когда невежественный зырянин спасает ему жизнь, рискуя собственной. Только здесь, на грани жизни и смерти, как благодать, снисходит на него прозрение: "Он бежал сутки. конечно, движимый не одним естественным чувством сострадания ко мне, а дорожа воссоединением с тем Хозяином, «который сверху смотрит». Что же я с ним сотворю теперь? Возьму ли я у него эту религию и разобью её, когда другой, лучшей и сладостнейшей, я лишён возможности дать ему, доколе «слова путают смысл смертного», а дел, для пленения его, показать невозможно? Неужто я стану страхом его нудить или выгодою защиты обольщать? Где мои средства его воспитать, его просветить, когда нет их, этих средств, и всё как бы нарочито так устроено, чтобы им не быть в моих руках? Здесь печать, которую несвободной рукой не распечатаешь Ей, гряди, Христос, ей, гряди Сам в сиё сердце чистое, в сию душу смирную; а доколе медлишь, доколе не изволишь сего. пусть милы ему будут эти снежные глыбы его долин, пусть в свой день он скончается Не мне ставить в колоды ноги его и преследовать его стези, когда Сам Сын написал перстом Своим закон любви в сердце его и отвёл его в сторону от дел гнева".

Настоящий праведник не уединяется от жизни, он принимает в ней активное участие, старается помочь ближнему, подчас забывая о собственной безопасности и благополучии.

Особенно ярко в этом отношении представлен образ скомороха Памфалона, противопоставленный столпнику. Первый самоотверженно служит Всевышнему, сам не подозревая о том, ибо не находит времени думать о своём спасении, потому что ему приходится думать всё о других. В его сердце не страх перед Творцом, но любовь. Все помыслы его и действия обращены к людям, которым он всегда рад и готов помочь. И столпник, устыдившись и осознав свой грех, имя которому самомнение, возвращается на место своего аскетического подвига, чтобы служить местным жителям. Любовь Памфалона оказывается настолько сильной, что он стирает тяжкий грех столпника и возносится вместе с ним, когда пришла пора, в мир иной.

И совестный Данила находит себе успокоение только тогда, когда перестаёт "мечтать о подвигах, смотрит ниже", ухаживает за прокажёнными, служит посильно людям.

Итак, лесковский праведник – это человек, живущий по особенным законам, которые основываются на духовных началах бытия. Праведничество по Лескову – это идеал нормальной человеческой жизни, это путь решения многих социальных проблем. Для его героев главным становится деятельное и самоотверженное добро, служение своему народу, жить в ладу со своей совестью и библейскими заповедями. Но они не стремятся и к тому, чтобы их благородство было замечено, не ждут наград и других даров. И они не ропщут на судьбу, а смиренно принимают всё, что им уготовано. Смирение их не от слабости духа, а наоборот, от их силы. Эта сила духа, твердость и возвышают лесковских праведников над обыденностью и прозой жизни. Объединяет лесковских праведников и то, что нередко они одиноки, гонимы и не понимаемы окружающими их людьми. «Чудак», - вот самые мягкие из их характеристик.

Образы праведников в русской литературе ХХ века

А. Платонов «Юшка»

Нужно ли говорить о праведничестве в веке двадцатом? Не перевелись ли праведники на земле русской? Русская литература даёт однозначный ответ: не оскудела Русь, есть, есть и теперь чистые души, чья жизнь – служение добру, милосердие, самопожертвование.

На страницах литературных произведений мы находим многообразные примеры любви к ближнему. Вот небольшой рассказ Платонова «Юшка».

Юшка – так почему-то все люди звали Ефима Дмитриевича, он был мал ростом и худ, на его лице, вместо усов и бороды, Росли по отдельности редкие седые волосы, глаза его были белые, как у слепца. Он был одинок, и мы не знаем, была ли у него когда-нибудь семья. Его приемная дочь сирота. «Я сиротой была, а Ефим Дмитриевич поместил меня, маленькую, в семейство в Москве, потом отдал в школу с пансионом Каждый год он приходил проведывать меня и приносил деньги на весь год, чтобы я жила и училась».

Деньги эти Юшка копил, отказывая себе буквально во всем. «Он работал в кузнице. подручным помощником у главного кузнеца. жил на квартире у хозяина кузницы. Хозяин кормил его за работу хлебом, щами и кашей, а чай, сахар и одежда у Юшки были свои; он их должен покупать на свое жалованье — семь рублей и шестьдесят копеек в месяц. Но Юшка чаю не пил и сахару не покупал, он пил воду, а одежду носил долгие годы одну и ту же без смены: летом он ходил в штанах и в блузе, черных и закопченных от работы, прожженных искрами насквозь, так что в нескольких местах видно было его белое тело, и босой; зимою же он надевал поверх блузы еще полушубок, доставшийся ему от умершего отца, а ноги обувал в валенки, которые он подшивал с осени и носил всякую зиму всю жизнь одну и ту же пару».

Такой ценой доставались Юшке деньги, которые он полностью отдавал, чтобы «жила и училась» его приемная дочь, с которой он виделся всего один раз в год, преодолевая пешком большое расстояние. Юшка удочерил девочку, потому что он не представлял себе жизнь иначе, как любовь и взаимопомощь. Поэтому, когда дети издевались над ним, он радовался. «Он знал, отчего дети смеются над ним и мучают его. Он верил, что дети любят его, что он нужен им, только они не умеют любить человека и не знают, что делать для любви, и поэтому терзают его».

Когда взрослые, вымещая на нем свое злое горе и обиду, били его, он долго лежал в пыли на дороге, а очнувшись, говорил: «Меня. народ любит!» Когда дочь кузнеца, насмотревшись на его злоключения, говорила: «Лучше бы ты умер, Юшка. Зачем ты живешь?», — «Юшка глядел на нее с удивлением. Он не понимал, зачем ему умирать, когда он родился жить.

— Это отец-мать меня родили, их воля была, — отвечал Юшка, — мне нельзя помирать, я отцу твоему в кузнице помогаю».

Все живое должно жить. Человек рождается для того, чтобы жить и помогать жить другим. Такова жизненная философия Юшки, которую он выражал всем своим существованием. Поэтому Юшка и удочерил сироту, и отдавал на ее воспитание и обучение все свои деньги, чтобы она жила. Поэтому так любил Юшка природу.

«Уйдя далеко, где было вовсе безлюдно, Юшка не скрывал более своей любви к живым существам. Он склонялся к земле и целовал цветы, стараясь не дышать на них, чтобы они не испортились от его дыхания, он гладил кору на деревьях и подымал с тропинки бабочек и жуков, которые пали замертво, и долго всматривался в их лица, чувствуя себя без них осиротевшим. Но живые птицы пели в небе, стрекозы, жуки и работящие кузнечики издавали в траве веселые звуки, и поэтому на душе у Юшки было легко, в грудь его входил сладкий воздух цветов, пахнущий влагой и солнечным светом». Родная земля, родной лес, родное озеро, родной человек. Для Юшки все живое было родным и нужным. Нужным для жизни маленькой девочки — сиротки, маленького кузнечика, маленького цветка, потому что все они вместе и есть жизнь, и им всем нельзя друг без друга. Поэтому и он сам, будучи частью той жизни, был нужным для других.

«Я жить родителями поставлен, я по закону родился, я тоже всему свету нужен, как и ты, без меня тоже, значит, нельзя. мы все равны».

Мы уже настолько привыкли к Юшке, уже стали лучше понимать его, как вдруг с ним произошло то, чего все так давно ждали, Юшка осерчал. Но и эта минутная, я бы даже сказал секундная злость, всё равно не понравилась прохожему. И тогда он с силой толкнул его в грудь, что добило Юшку.

Произошло то, чего хотели люди, Юшка осерчал и ушел из жизни. Признали они его «своим», «похожим»? Раскаялись?

Проститься с Юшкой пришли все, кто знал его и мучил при жизни. Люди впервые попросили у Юшки, уже мертвого, прощения. Похоронили — и забыли про него. Но без Юшки жить людям стало хуже: «Теперь вся злоба и глумление оставались среди людей и тратились меж ними, потому что не было Юшки, безответно терпевшего всякое чужое зло, ожесточение, насмешку и недоброжелательство. »

Я думаю, что платоновский Юшка - настоящий праведник. Ведь он жил добротой, всепрощением, бескорыстной любовью к людям, ко всему живому на земле. Юшка назван стариком, а душа у него детская, чистая. Его называли блажным, юродом (юродивым), «божьим чучелом», издевались и смеялись над ним. Но без него «жить людям стало хуже». И место Юшки занимает новая праведница – девушка, которая выжила, выучилась, стала врачом благодаря самопожертвованию и любви чужого ей человека. Чужого по крови, но такого родного и близкого по духу.

«Она знала, чем болел Юшка, и теперь сама окончила ученье на врача и приехала сюда, чтобы лечить того, кто ее любил больше всего на свете, и кого она сама любила всем теплом и светом своего сердца. » Эта девушка заставила всех вспомнить о Юшке, который остался жить в людской памяти.

«С тех пор прошло много времени. Девушка-врач осталась навсегда в нашем городе. Она стала работать в больнице для чахоточных, она ходила по домам, где были туберкулезные больные, и ни с кого не брала платы за свой труд И все ее знают в городе, называя дочерью доброго Юшки»

«Не стоит село без праведника»

А. Солженицын «Матренин двор»

Художников разных эпох, разной творческой манеры сближает тема русской деревни, коренной народной жизни, проблема русского национального характера.

Историю «колотной житенки» Матрены автор-рассказчик разворачивает не сразу. Много горя и несправедливости пришлось ей хлебнуть на своем веку: разбитая любовь, смерть шестерых детей, потеря мужа на войне, адский, не всякому мужику посильный труд в деревне, тяжелая немочь - болезнь, горькая обида на колхоз, который выжал из нее все силы, а затем списал за ненадобностью, оставив без пенсии и поддержки. В судьбе одной Матрены сконцентрирована трагедия деревенской русской женщины — наиболее выразительная, вопиющая.

Но — удивительное дело! — не обозлилась на этот мир Матрена, сохранила доброе расположение духа, чувство радости и жалости к другим, по-прежнему лучезарная улыбка просветляет ее лицо. У нее было верное средство вернуть себе доброе расположение духа — работа. За четверть века в колхозе наломала спину себе она изрядно: копала, сажала, таскала огромные мешки и бревна, была из тех, кто, по Некрасову, «коня на ходу остановит». И все это «не за деньги — за палочки. За палочки трудодней в замусоленной книжке учетчика». Тем не менее пенсии ей не полагалось, потому что, как пишет с горькой иронией Солженицын, работала она не на заводе — в колхозе. И на старости лет не знала Матрена отдыха: то хваталась за лопату, то уходила с мешками на болото накосить травы для своей грязно-белой козы, то отправлялась с другими бабами воровать тайком от колхоза торф для зимней растопки. Сам председатель колхоза, недавно присланный из города, тоже запасся. «А зимы не ожидалось»,— на той же ироничной ноте заканчивает писатель.

«Сердилась Матрена на кого-то невидимого», но зла на колхоз не держала. Более того — по первому же указу шла помогать колхозу, не получая, как и прежде, ничего за работу. Да и любой дальней родственнице или соседке не отказывала в помощи, «без тени зависти» рассказывая потом постояльцу о богатом соседском урожае картошки. Никогда не была ей работа в тягость, «ни труда, ни добра своего не жалела Матрена никогда». И бессовестно пользовались все окружающие Матрениным бескорыстием.

Сестры, золовка, приемная дочь Кира, единственная в деревне подруга, Фаддей — вот те, кто был наиболее близок Матрене, кто должен был понять и по достоинству оценить этого человека. И что же? Жила она бедно, убого, одиноко — «потерянная старуха», измотанная трудом и болезнью. Родные почти не появлялись в ее доме, опасаясь, по-видимому, что Матрена будет просить у них помощи. Все хором осуждали Матрену, что смешная она и глупая, на других бесплатно работающая, вечно в мужичьи дела лезущая (ведь и под поезд попала, потому что хотела подсобить мужикам, протащить с ними сани через переезд). Правда, после смерти Матрены тут же слетелись сестры, «захватили избу, козу и печь, заперли сундук ее на замок, из подкладки пальто выпотрошили двести похоронных рублей». Да и полувековая подруга — «единственная, кто искренне любил Матрену в этой деревне»,— в слезах прибежавшая с трагическим известием, тем не менее, уходя, не забыла забрать с собой вязаную кофточку Матрены, чтоб сестрам она не досталась. Золовка, признававшая за Матреной простоту и сердечность, говорила об этом «с презрительным сожалением». Нещадно пользовались все Матрениной добротой и простодушием — и дружно осуждали ее за это.

Неуютно и холодно Матрене в родном государстве. Она одинока внутри большого общества и, что самое страшное,— внутри малого — своей деревни, родных, друзей. Значит, неладно то общество, система которого подавляет лучших.

Можно сказать о том, что Матрена близка герою другого рассказа Солженицына — «Один день Ивана Денисовича». Оба они — личности соборные, то есть несущие в себе народные начала, подсознательно чувствующие личностную ответственность перед народом. «Знают они о том или даже не подозревают, осознанно они поступают или подсознательно, но они отвечают на вызов нечеловеческой системы власти. Система поставила их за чертой милосердия, обрекла на уничтожение. Уже не конкретно Ивана Денисовича лишь или одну Матрену, а весь народ. они готовы идти претерпевать неимоверно многое, в том числе и личные унижения — не унижаясь душой при этом».

Таким образом, мерой всех вещей у Солженицына выступает все-таки не социальное, а духовное. «Не результат важен. а дух! Не что сделано — а как. Не что достигнуто — а какой ценой»,— не устает повторять он, и это ставит писателя в оппозицию не столько к той или иной политической системе, сколько к ложным нравственным основаниям общества».

Матрёна погибает, помогая переправить через пути свою же горницу. Жадный Фаддей не захотел дожидаться смерти Матрёны, пожелал забрать её сейчас. И добрая Матрёна своими руками рушит свой дом! Жадность других приводит героиню к гибели. «Убит родной человек»,— не скрывает своего горя герой-рассказчик. Скрытая авторская оценка сменяется прямой авторской характеристикой героини. Во время похорон доме Матрены в последний раз собрались все родные и знакомые, в чьем окружении прожила она свою жизнь. И оказалось, что уходит Матрена из жизни, так никем и не понятая, никем по-человечески не оплаканная. Даже из народных обрядов прощания с человеком ушло настоящее чувство, человеческое начало. Плач превратился в своего рода политику, обрядные нормы неприятно поражают своей «холодно-продуманной» упорядоченностью. На поминальном ужине много пили, громко говорили, «совсем уже не о Матрене». По обычаю пропели «Вечную память», но «голоса были хриплы, розны, лица пьяны, и никто в эту вечную память уже не вкладывал чувства».

Но, наверное, самая страшная фигура в рассказе — Фаддей, этот «ненасытный старик», потерявший элементарную человеческую жалость, обуреваемый единственной жаждой наживы. Даже на горницу «легло проклятие с тех пор, как руки Фаддея ухватились ее ломать».

Но для многих читателей более страшным показалось другое: «Перебрав тальновских,— пишет автор,— я понял, что Фаддей был в деревне такой не один».

А вот Матрена — такая — была совершенно одна.

И возникает вопрос: есть ли в гибели Матрены некая закономерность, или это стечение случайных обстоятельств, достоверное воспроизведение автором реального факта? (Известно, что у Матрены Солженицына был прототип — Матрена Васильевна Захарова, жизнь и смерть которой легли в основу рассказа. )

Ответы могут быть разными, но я считаю, что смерть Матрены неизбежна и закономерна. Ведь говорят, смерть всегда выбирает лучших. И если не придерживаться точного реального факта, то в этом виден какой-то символ: уходит из жизни именно Матрена-праведница. Такие всегда виноваты, такие всегда расплачиваются даже и не за свои грехи. Разорвалась тоненькая ниточка, еще соединявшая Матрену с другими жителями деревни. Умерла Матрена, а вместе с нею ее Бог, которому она никогда не молилась, но который жил у нее в душе и, наверное, помогал ей в жизни.

Да, смерть героини — это некий рубеж, это обрыв еще державшихся при Матрене нравственных связей. Возможно, это начало распада, гибели нравственных устоев, которые крепила своей жизнью Матрена.

Первоначальное (авторское) название рассказа — «Не стоит село без праведника» — несло в себе основную идейную нагрузку. А. Твардовский предложил более нейтральное название — «Матренин двор». Если оттолкнуться от широких понятий «колхозный двор», «крестьянский двор», то в этом же ряду будет и «Матренин двор» как символ особого устройства жизни, особого мира. Матрена, единственная в деревне, живет в своем мире: она устраивает свою жизнь трудом, честностью, добротой и терпением, сохранив свою душу и внутреннюю свободу. По-народному мудрая, рассудительная, умеющая ценить добро и красоту, улыбчивая и общительная по нраву, Матрена сумела противостоять злу и насилию, сохранив свой «двор».

Так логически выстраивается ассоциативная цепочка: Матренин двор — Матренин мир — особый мир праведника. Мир духовности, добра, милосердия, о котором писали еще Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой. Но гибнет Матрена — и рушится этот мир: растаскивают по бревнышку ее дом, с жадностью делят ее скромные пожитки. И некому защитить Матренин двор, никто даже не задумывается, что с уходом Матрены уходит из жизни что-то очень ценное и важное, не поддающееся дележу и примитивной житейской оценке.

«Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.

Ни город.

Ни вся земля наша».

Хотелось бы добавить ко всему сказанному, что рассказ в целом, несмотря на трагизм событий, выдержан на какой-то очень теплой, светлой, пронзительной ноте, настраивая читателя на добрые чувства и серьезные размышления. Пожалуй, в наше время это особенно важно.

В. Боков «Ерема-простота»

Нашёл своего праведника и наш современник – поэт- песенник Виктор Боков. Сам родом из российской глубинки, он хорошо знал глубинную суть русского человека, понимал истоки национального характера. Таков лирический герой его небольшого стихотворения «Ерёма-простота».

Герой этого стихотворения – беззаботный человек. Для всех он «Ерема-простота». Ерема жил в деревне. Из хозяйства у него был только кот:

Жил Ерема-простота

В деревеньке нашей.

Из скота – имел кота,

На поддержку живота

Чугунок для каши.

Ерема не заботится о достатке, не думает о деньгах и прочих материальных благах, целыми днями он пел песни и плел лапти. Свою избу он называл «хоромами», а рваную шапку – «короной».

Мне, - смеялся, - много ль надо?

К пасхе – крашено яйцо,

К песне – красное словцо,

Пару яблок вместо сада,

Сотню сказок для отрады

Да на гроб отрез холста.

Его изба держалась на честном слове, никто не понимал, как она стоит. А Ерема не спешит что-либо изменять:

А с ремонтом не спешит.

Сядет, сделает жалейку

И зальется помаленьку

Скажет, глядя на народ:

- Я – отрезанный ломоть!

Он постоянно слонялся по лесу и ничего себе не нажил. И вот однажды он лег и умер:

Как-то лег он под икону:

- Смерть, бери меня, я дома. -

Скрыл глаза, сомкнул уста,

Побелел, как береста.

Хоронить Ерёму пришла вся деревня, как будто умер не Ерема, а какой-нибудь богач. Его дом развалился, а на его месте выросла трава. Но все, кто проходил мимо, обязательно вспоминают про Ерему:

Богачи деревни нашей

Сгнили в памяти, как пень.

Почему же о Ереме

В каждой хате, в каждом доме

Не вспомянут редкий день?!

Попытаем ответить на заданный автором вопрос. На мой взгляд, Ерема остался в памяти людей потому, что он за всю свою жизнь никому не сделал зла, не помешал, , не надоел. Наоборот, он помогал людям своими песнями. Он веселил людей, у которых на веселье просто не было времени. Но, помогая другим, на себя времени у него просто не осталось. Такие люди встречаются редко. У них свои взгляды на мир. Я считаю, что Ерема-простота - настоящий праведник, достойный стоять в одном ряду с праведными героями Лескова, Платоновским Юшкой и Матрёной Солженицына.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Важное значение для духовно-нравственного воспитания подрастающего поколения имеет всестороннее осмысление мотива любви к ближнему, который восходит к евангельской заповеди «возлюби ближнего своего, как самого себя», притче о добром самарянине, оказавшем милость совершенно незнакомому ему человеку, попавшему в беду. Этот мотив выражает бескорыстно доброе отношение человека к человеку, основанное не на родовом, национальном или конфессиональном признаке, а на сознании того, что каждый человек создан по образу и подобию Божьему и заслуживает милосердия.

На страницах литературных произведений мы находим многообразные примеры любви к ближнему.

Русская земля всегда была богата людьми праведной жизни. О них мы узнаём не только на уроках литературы, но и при изучении истории России. Вспомним, например, о митрополите Филиппе Колычеве, который был собственноручно задушен Малютой Скуратовым в 1568 году за то, что призывал Ивана Грозного убояться суда Божия. Святой Филипп, взывая к совести царя, в одной из своих проповедей сказал: "Во всём мире можно встретить милосердие, а на Руси нет сострадания даже к невинным и к правым". Иными словами, праведник жертвует собой ради других людей.

Эти герои одиноки, и собственная их жизнь многострадальна.

Не случайно Н. С. Лесков вслед за историком О. М. Соловьёвым считал, что творящие не церковный подвиг человеколюбия праведники “сильнее других делают историю”.

И хоть встреча с праведником, как правило, вызывает у окружающих непонимание, насмешку, а порой и раздражение, все же без праведников не быть ни одному городу, ни селу. Да и целой земле не устоять с одной только завистью и злобой, которая живет в каждом человеке. «У нас не переводились, да и не переведутся праведные. Их только не замечают, а если присмотреться – они есть», - так начинал Лесков свой рассказ «Кадетский монастырь». И его слова не потеряли своей силы и значения даже теперь, в ХХI веке.

Думается, что литература третьего тысячелетия не раз обратится к русскому праведнику, как это уже сделала публицистика. Из газет и телепередач мы узнаем о тех наших современниках, кто строит жизнь на принципах добра и милосердия.

Весь Суздаль знает женщину, которая стала бабушкой десяткам обездоленных детей-сирот! В свои семьдесят лет она открыла свой бизнес: мастерит и продает сувениры туристам. Все вырученные от продажи деньги она отдает сиротам из детского сада - ясли №24. Баба Таня хочет, чтобы эти дети были одеты не хуже, чем те, у кого есть родители.

Людмила Демерджи, из поселка Сергеевский, - мать десяти приемных детей. Несколько лет назад она и не знала, что у нее будет такая семья. Первого ребенка она нашла в подъезде, второго, еще младенцем, в больнице, третьего на дороге Все ее дети усыновлены (удочерены), а она любит их, как родных.

А матушка Зинаида из Карельской деревни Датчинец, создала первый частный в России дом престарелых.

А в сибирских семьях зарегистрировано много случаев, когда брошенные собственными детьми старики, находят приют и ласку у незнакомых им людей.

Разве нельзя назвать их праведниками?! Разве они не строят свою жизнь по законам милосердия и добра?!